Проклиная судьбу, Томас снова заработал лопатой. Первая капля дождя упала ему за шиворот. Еще одна — на руку. Он их не заметил, поглощенный поставленной целью. Томас знал по собственному опыту, что преуспеть можно, лишь отрешившись от всего окружающего. Опустив очищенную от мыслей и сомнений голову, он не видел ничего, кроме земли, лопаты, камня и собственных ног.
Рывок вниз, бросок вверх… Гипнотизирующая ритмика усилий овладела им полностью. Он не помнил, сколько это продолжалось. Рывок вниз, бросок вверх… Пока состояние механического транса не нарушило пошатывание камня.
Сознание и чувства снова вернулись к Томасу. Он выпрямил затекшую спину, не вполне убежденный в том, что движение камня не является иллюзией. Но оно повторилось, когда Томас покачал лопату, просунув ее под твердь громоздкой махины. Сомнений не оставалось — он победил. Ему пора хотя бы улыбнуться, но мускулы изможденного лица словно окаменели, не позволяя раздвинуть губы. Томас переупрямил каменного упрямца.
Он чувствовал, как капли дождя приятно охлаждают разогретую кожу, смывая с нее печать усталости.
— Сейчас я тебе покажу, — сказал. Томас, загнав под камень еще пару кольев. — И это тоже тебе.
В землю вошел третий кол. Вошел глубоко, гораздо глубже остальных. Словно достигнув недр, он выпустил наружу отвратительно пахнущее желтоватое облачко какого-то газа. Томас отшатнулся, чтобы глотнуть чистого воздуха. Но сделать это он смог, лишь когда очистил горло и легкие от наполнившего их подземного «кислорода». Томас закашлялся, выколачивая из себя остатки гнилостных паров. Они выходили вместе с мокротой, выстреливая в нос режущим зловонием. Томас подумал, что запах подземных глубин напоминает дух давно не чищенного зверинца.
Осторожно, стараясь дышать через рот, он снова приблизился к глыбе. Его череп, казалось, слишком сильно сдавливал мозг, и стесненное сознание хотело выскочить на свободу, чтобы избавиться от давления отяжелевшей головы.
— Вот тебе! — яростно выкрикнул Томас, и под камнем оказался еще один кол.
Спину ломило так, словно она готова была треснуть. На правой руке вскочил волдырь — укус слепня, беспрепятственно насладившегося его кровью.
Вряд ли Томас осознавал, что с ним происходит.
— Давай же, давай, давай, — зачем-то повторял он.
И камень начал вращаться.
Просто так. Сам по себе, без помощи человека Затем он снялся с места, к которому так крепко прирос. Томас приблизился к лопате, что все еще лежала под ожившей громадой. Он хотел спасти свою вещь, он почувствовал вдруг, что лопата — часть его самого. И эта часть находится в устрашающей близости к жуткой яме Он не мог бросить ее, не мог оставить ее рядом с огромным камнем, который словно прикрывал зловонный глубинный гейзер, отравлявший воздух и мозг желтыми испарениями.
Он дернул лопату изо всех сил. Она не шелохнулась.
Выругавшись, он ухватился за нее обеими руками и встал подальше, чтобы находиться в предельно возможном удалении от ямы. Он тянул — камень вращался. Все быстрее и быстрее, расшвыривая камешки, землю и червяков.
Томас сделал еще одно отчаянное усилие. Бесполезно. Не понимая, что происходит, и не в силах это осознать, он продолжал, бесплодный труд. Нужно вытянуть лопату. Вытянуть свою лопату и убраться отсюда к чертовой матери.
Камень шатался и дрожал, но не отпускал ее, словно яростно сражался за право обладания землей. Томас тоже отстаивал это право. Он был ее настоящим владельцем, и никакая резь в животе не помешает ему восстановить справедливость. Или он убежит с лопатой в руках, или…
Почва под ногами затрещала и начала осыпаться. Еще один ядовитый выхлоп, и камень покачнулся, а потом откатился к краю ямы. На дне Томас увидел то, что держало черенок лопаты так крепко.
Нечто ужасное.
Там была рука. Живая рука, державшая черенок его лопаты. Рука была настолько широкой, что черенок легко умещался в ладони. Рука шевелилась.
Страшные сказки, которые старый Томас Гэрроу рассказывал когда-то своему сыну, оказались реальностью: треснувшая земля, хозяин подземного королевства Все это рядом. Здесь. Сейчас.
Нужно бросить лопату и бежать, но он не мог этого сделать. Правила игры диктовались из-под земли — Томас должен им подчиняться. Его пальцы не разжимались. Он тянул лопату на себя, чтобы не свалиться в яму. Другого выхода не было: бороться до тех пор, пока не лопнут сухожилия или не сорвутся мышцы.
До Голого Мозга доносился запах земного неба — воздух проникал в его легкие через тонкую земляную корку. Этот воздух был слишком легким и ароматным для огрубевшего среди удушающего смрада обоняния. Слишком ласковым. Он дразнил безумными восторгами, которые сулило новое завоевание королевства; в нем бушевала давно отведанная человеческая кровь. Снова на свободу после стольких лет заточения — предвкушение затопляло его волнами удовольствия.
Тысячи червей в волосах, несметные полчища красных паучков, облепившие огромную голову, — столетиями они угнетали и раздражали его. Особенно мучительно было шевеление паучьих лапок, когда насекомые забирались в мягкие ткани на макушке. Но страданиям придет конец — голова уже почти над поверхностью. Еще выше. Еще. Он уже мог видеть того, кому был обязан своим освобождением Голому Мозгу сейчас хотелось одного: чтобы Томасу хватило сил. Чтобы он продолжал тянуть, балансируя на краю ямы. Мозгу нравилось свое странное рождение на свет, медленный, дюйм за дюймом, выход из могилы.
Непомерная тяжесть громадного камня была преодолена. Можно спокойно выбираться из подземной темницы — никаких помех, кроме рыхлой земли вокруг. Вот он уже высунулся по пояс: плечи раза в два шире и мощнее человеческих, чудовищная сила в покрытых рубцами ручищах. Красные кровавые разводы на них казались пигментом на крыльях только что родившейся в этом мире гигантской бабочки. Бабочки, получившей возможность блистать в нем дикой красотой. Длинные смертоносные пальцы извивались в земле — их наполняли жизненные соки.
Томас видел это. Он ничего не делал теперь, только смотрел Смотрел, испытывая непередаваемый ужас. Это был не страх, потому что смерть не просто страшна Особенно такая — ее Томас не мог себе и представить.
Голый Мозг выбрался на поверхность. Весь. В первый раз за несколько веков он смог выпрямиться, разогнул спину, стоя на земле во весь свой рост и возвысившись над фигурой бедного Томаса на целые три фуга Слипшиеся комья влажной почвы срывались с его тела, падая на дно ямы.
Зловещая тень, отбрасываемая чудовищем, надвинулась на Томаса. Тот все стоял, уставившись в проломленную землю. Правая рука крепко сжимала ручку лопаты. Она вернулась к нему. Но какое это имело значение? В следующую секунду он повис в воздухе — Голый Мозг поднял его за волосы. Кожа на голове треснула под тяжестью тела, оставив скальп в лапах чудовища. Голый Мозг обхватил его шею. Слишком тонкую для громадных пальцев.
По лицу Томаса бежала кровь. Смерть неминуема и неизбежна, он понимал это. Потрясенный, он наблюдал за бессмысленным болтанием собственных ног, потом отвел от них взгляд и посмотрел на безжалостного мучителя. Прямо в лицо.
Огромное, напоминающее диск полной луны, оно светилось, как янтарь в лучах солнца. Это было самое бледное лицо, какое Томас когда-либо видел. Самые огненные глаза из всех существующих в мире сверкали животным диким пламенем на фоне мертвенно-тусклого сияния. Будто кто-то вырвал чудищу настоящие глаза и вставил в дыры мерцающие свечи.
Томас разглядывал поверхность страшной луны. Один глаз, другой, два влажных отверстия, служивших для вдыхания воздуха, рот… Томас содрогнулся: открылся вход в широкую и глубокую пещеру, разделивший сияющий лунный диск на две части.
«Господи, что за кошмарный рот», — эта мысль была последней в жизни Томаса.
Луна снова стала полной, поглотив часть его головы.
Король перекрутил бездыханное тело — неизменный ритуал, он всегда поступал так с мертвыми неприятелями. С теми, кто оказывался на его пути. Потом он швырнул труп вниз головой в жуткую подземную могилу, в которой, по мнению его победителей, Мозг должен был находиться вечно.
Король был уже в миле от поля в три акра, когда над городком разбушевались небесные силы. Он укрылся от неистового ливневого потока, найдя убежище в конюшне Николсона. Сильный дождь не мешал жителям Зела заниматься своими делами. Какое им дело до дождя? Какое дело до того, что в моменты их рождений созвездия неизменно располагались так, что в городке не оказалось ни одной Девы? Какая им разница, что написали в еженедельном «Официальном бюллетене» в разделе «Звезды и ваше будущее»? Их это не интересовало. Наверное, поэтому находящимся среди них Близнецам, Львам и Стрельцам не могла прийти в голову мысль, что следовало бы несколько дней не выходить из дома, на всякий случай задвинув двери на засов. Что надо быть осторожнее, поскольку трем Львам, одному Стрельцу и одному Близнецу в прогнозе на следующую неделю была напророчена внезапная смерть. Но зелоты ничего не смыслили в астрологии. А может быть, невежество спасет их?
Тучи наливались свинцом — все плотнее становилась серая завеса дождя, что свирепствовал с яростью, не характерной для этих широт. Вода лилась сплошным бурным потоком. Она была везде — над головой и под ногами. Она заполнила собой воздух, вытеснила его и окружила собою людей, понявших наконец, что пора спрятаться.
Так подумал и Ронни Милтон, принимавший вторую за этот год дождевую ванну. Он не сделал сегодня ничего — просто стоял у разобранного кузова землечерпальной машины и наблюдал природные катаклизмы. Ураганные вихри ливня, бушующего вокруг, отвлекли его от ленивого созерцания, наведя на мысль вернуться в дом, поболтать с женщинами и проведать своих скаковых лошадей.
Три зелота, что околачивались около дверей в почтовое ведомство, раскрыли от удивления рты и наблюдали за тем, как крупные капли разбивались вдребезги об острый край крыши. В воздухе таяла дымка мельчайших брызг. Через полчаса они обнаружат, что в самом низу Хай-роуд теперь течет речка и что по ней можно плавать на лодке.
А еще дальше — вниз по течению всевозможных рек и ручейков — в церкви Святого Петра, в ризнице, стоял Деклан Эван. Священник видел в небольшое окошко, как дождь превратился в струящиеся по холмам потоки. Как десятками они сбегают вниз, подпитывая водой маленькое море у церковных ворот. Наверное, там уже хватит воды, чтобы утопиться… Что за странная мысль? Деклан перестал изучать водные просторы и попробовал возобновить прерванную молитву. Что владело им сегодня? Он не знал. Какое-то загадочное возбуждение. Деклан не смел, он был не в силах и не хотел от этого избавиться. Чем оно вызвано? Грозой, пробудившей воспоминания о его детских восторгах, связанных со стихией? Нет, нечто более глубокое и таинственное потрясло его душу. Даже не воспоминание — целая лавина переживаний, объяснить которые словами не представлялось возможным Он словно снова стал ребенком — нет ничего более сладостного и желанного для взрослого человека. Деклан ждал Рождества Он знал, что скоро к нему придет Санта-Клаус. Самый настоящий. Просто восхитительно. Представив, как веселый дед с белоснежной бородой смотрелся бы под сводами церкви, Деклан едва не взорвался хохотом. Он сдержался, рассудив, что священнику не стоит сотрясать стены ризницы смехом Пусть лучше тайна смеется внутри него. Пусть она постепенно раскрывается ему.
Лишь один человек все еще оставался под дождем — Гвен Николсон. Она промокла до нитки и покрикивала на брыкавшегося и шарахавшегося при каждом раскате грома пони. Что за глупое и пугливое животное! Завести его в конюшню оказалось непросто. Гвен совсем выбилась из сил и перешла на крик.
— Двинешься ты или нет, чертова тварь? — Голос звучал так громко, что заглушал рев стихии, нещадно хлеставшей бедного пони по загривку, расправляя густую гриву. — Но, пошел! Пошел!
Пони продолжал упрямиться. И чем чаще над двором звучали глухие удары, тем труднее было сдвинуть его с места: страх сковывал пони все сильнее. Гвен крепко шлепнула его по заду. Вряд ли животное заслуживало столь сурового наказания. Боль сделала его более послушным — теперь усилия Гвен начали приносить плоды.
— Теплая конюшенка, — приговаривала она ласково. — Входи, а то весь промокнешь. Зачем тебе стоять под дождем?
Пони медленно сдавался натянутому стремени. Конюшня была совсем рядом, ворота приотворены. «Словно приглашает,» — подумала Гвен, взглянув на дверь. Она была уверена, что пони тоже так считал, но когда осталось лишь полтора шага до входа, лошадка снова заупрямилась. Пришлось отвесить еще один шлепок. Подействовало.
В помещении оказалось сухо. Пахло чем-то сладковатым, и воздух не имел металлического привкуса, каким буря заполнила весь городок. Привязав животное к стойлу, Гвен небрежно бросила полотенце на блестящую от влаги спину. Теперь очередь Амелии им заниматься. У них был договор, они заключили его сразу же после того, как решили купить пони: дочь будет чистить лошадку и следить за упряжью, а Гвен — помогать Амелии всякий раз, когда та попросит. Сегодня Гвен с трудом выполнила свои обязанности.
Паника не покидала пони. Он бил копытами и вращал глазами, словно плохой трагический актер, пытавшийся подчеркнуть глубину переживаний. На губах выступила пена. Что же с ним.? Почему он так взволнован? У Гвен лопнуло терпение — она шлепнула ладонью мокрый бок. Паника, похоже, пыталась овладеть и ею самой, но она быстро взяла себя в руки. «Боже мой, если Амелия это видела…» Гвен жалела, что погорячилась и принесла страдания живому существу. Как она объяснит все дочке? Только бы та не стояла сейчас у своего любимого окна в спальне, только бы не видела этой безобразной сцены…
Внезапно дверь захлопнул сильный порыв ветра Шум бури, бушевавшей во дворе, изменился и сделался приглушенным. Стало темно.
Стук копыт затих. Гвен прекратила просить у животного прощения. Ей казалось, что сердце в груди тоже умолкло.
Фигура устрашающих размеров — раза в два выше Гвен — предстала позади нее во всем своем величии, разворошив стог сена. Гвен почувствовала легкую дрожь, овладевшую на мгновение ее телом. Она была вызвана не испугом — Гвен пока не знала, что сзади нее шевелилось нечто ужасное.
«Проклятые месячные», — подумала она, медленно поглаживая кругами низ живота.
В этот раз они начались на день раньше. Никогда с ней такого не случалось. Надо пойти в дом, сменить белье и вымыться.
Чудовище, изучавшее затылок Гвен Николсон, знало, что стоит легонько ущипнуть эту шею — и жалкое существо умрет. Мозг, не задумываясь, сделал бы так, но запах месячной крови приказывал не трогать Гвен. Запах отпугивал монстра, не смевшего нарушить табу: перед женщинами, отравленными этой кровью, он был бессилен.
Почувствовав влагу между ног, Гвен выскочила из конюшни и, не оглядываясь, побежала в дом, оставив дрожащего пони в темноте.
Голый Мозг проследил, как женщина направилась к выходу. Хлопнула дверь.
Он ждал — она могла вернуться. Все тихо. Потом он обошел вокруг пони и бросился на животное. Копыта барабанили по его телу — пони отчаянно сопротивлялся. Для Мозга это были семечки — он справлялся и с более крупными зверями, выносил удары копыт пострашнее.
Его рот открылся. Клыки вышли из кровоточащих десен, словно когти из лап кошки. Они выросли на обеих челюстях, возникнув из двух рядов глубоких и ровных ямок. В каждом ряду — не меньше двадцати. Клыки скрипнули, впиваясь в мясо на загривке жертвы. Густая сочная кровь наполнила горло Голого Мозга. Он сделал огромный глоток и почувствовал самый жгучий вкус в этом мире. Вкус, дающий силу и мудрость. Вокруг было множество изысканных лакомств. Голый Мозг отведал одно из них, но не забыл, что существуют и другие. Он попробует все, что пожелает, и никто не помешает ему. Он будет насыщаться, наливаясь могуществом. Он не пожалеет никого. Ведь это его земля, и он хозяин всего, что есть на ней. Жалкие люди пока не знают этого — ничего, он покажет им, у кого настоящая власть! Он спалит их заживо в собственных домах, убьет их детей, выцарапает им кишки и сделает из них трофейный амулет. Люди перестанут думать, что им предназначено господствовать на этой земле. Перед мощью Мозга бессильным окажется все, даже силы неба. Никто и ничто не победит и не накажет его впредь.
Скрестив ноги, Голый Мозг сидел на полу, перебирая розовато-серые внутренности пони. Он хотел разработать план, но что-то не думалось. Зачем планы, если жизнь определяет лишь жажда крови. Сущностью Голого Мозга были чудовищная ненасытность и непрекращающийся голод. Все его поступки объяснялись и, может быть, оправдывались колоссальным аппетитом. В бесконечном утолении, в постоянном насыщении он видел свое царственное предназначение.
Дождь лил уже больше часа.
Лицо Рона Милтона выражало нетерпение. Судьба не очень-то благоволила к нему: наградила язвой желудка и сумасшедшей работой в агентстве дизайна Жить Рону было непросто: он считал, что большинство людей вокруг него ленивы и ненадежны. Он готов был поссориться со всем человечеством. Профессия требовала от него молниеносных решений, быстроты действий. Он великолепно подходил для своей должности. Никто не оказал бы вам услугу за считанные секунды, как получалось у Рона Неудивительно, что он раздражался всякий раз, когда обнаруживал, что дела с обустройством его дома и сада обстоят не лучшим образом. Давно уже он слушал обещания, что к середине июля все будет закончено: сад спланируют, землю разобьют на участки, проложат подъездную дорожку для машины. Но до сих пор не сделали ничего: половина окон не застеклена, входная дверь и вовсе отсутствовала. Сад имел такой вид, будто в нем недавно провели военные учения. Вместо дорожки — гниющее болото.
Рон хотел построить свой собственный замок. Этот дом спасал бы его от мира, не одарившего Рона ничем, кроме дурного пищеварения и кучи денег. Тогда он оставил бы лихорадочный город, укрылся бы здесь и наслаждался, глядя на Мэгги, поливающую розы, и детей, резвящихся на свежем воздухе. Но мечты оставались мечтами: видимо, зимой придется снова сидеть в Лондоне. И все по вине этих жалких лодырей.