Нахмурив совиные брови, Громовой роется в памяти, ищет вопрос позаковыристей. Нашел! Глаза искрят радостью.
— Что такое состояние окклюзии?
Я тупо смотрю на него.
За передним столом ерзает отличник Калистый, выказывает готовность отвечать. Но остальные смотрят на меня с состраданием, радуясь в то же время, что сегодня не они, а я попал под колпак Громобоя. Подсказывать никто не решается — у подполковника уши, словно локаторы, нацелены на класс. Лишь Арик с уютного последнего ряда пытается подсказать знаками, клацает зубами, волнообразно планирует рукой.
— Это когда холодный воздух падает на теплую землю… Нет! Теплый на холодную…
Громобой видит невразумительные потуги Арика, но кивает Калистому. Тот вскакивает и на едином выдохе отбивает с частотой скорострельного пулемета ШКАС:
— Окклюзия циклона — вытеснение теплого воздуха в высокие слои атмосферы холодным воздухом. Сопровождается образованием слоисто-кучевых, кучево-дождевых, высокослоистых и перистых облаков. Грозит туманами, моросью, болтанкой, грозами, обледенением!
Удовлетворенно кивнув, Лящук старательно выводит в журнале Калисгому пятерку, мне — двойку, Арику — тоже двойку:
— Доложите старшине о соответствующем количестве баллов.
Арик сунулся было: «Мне-то за что?!» Но вовремя умолк. Громовой, рассвирепев, может поставить и единицу. О ней пришлось бы докладывать самому командиру эскадрильи майору Золотарю, а тот был скор на расправу. Лучше уж порадовать старшину. Ему теперь на надо ломать голову, Кого назначать в наряд. Контрольно-пропускной пункт нам не доверят, в карауле были только что, прямая дорога — на кухню. Там станем рубить прелые осиновые чурки, выковыривать глазки из картошки после машинной чистки, чистить котлы величиной с царь-колокол…
Следующий урок метеорологии через три дня. Успеем оклематься.
Мы ненавидели метеорологию так, как можно ненавидеть кровного врага. Переводили нас с курса на курс лишь благодаря тому, что мы успевали по другим предметам, и начальнику УЛО,[8] очевидно, приходилось уговаривать Громобоя ставить нам переходную тройку.
Закончив училище и попав в полк, который перегонял машины с заводов в строевые части, метеорологией мы стали заниматься меньше. Общение с синоптиками ограничивалось теми минутами, когда они знакомили нас с метеоусловиями по маршруту или когда мы в полете докладывали о наблюдаемой погоде. А после посадки давали им на подпись полетный лист.
Иногда непогода загоняла нас на запасной аэродромчик. Перечитав подшивки старых газет, обалдев от скуки, мы принимались костерить на чем свет стоит опостылевшую непогоду, а заодно и синоптиков, словно они были виноваты в неожиданно свалившемся циклоне. Особенно усердствовал в этом Арик. Не знал, не гадал он, что судьба с мстительной памятливостью сделает его аэрологом.
В авиации долго служить не пришлось. Однажды перед нами встал выбор: переучиваться на новую технику или уйти в запас и на гражданке, пока не поздно, осваивать другую специальность. Мы предпочли второе. Артур закончил географический факультет университета, позимовал в Антарктике и Арктике, потом стал работать в обсерватории и так увлекся своей работой, что, когда в поле его зрения оказалась моя грешная персона, он счел своим долгом обратить меня в свою веру. В один из дней Артур попросил срочно приехать к нему на работу.
— Ты помнишь, как мы презирали метеорологию?! — с пафосом воскликнул он, едва поздоровавшись. — Это не просто наука, это поэма, симфония, мудрость тысячелетий!
Арик метнулся к шкафу, выхватил огромный фолиант, вознес его над головой, будто собирался швырнуть им в меня, неуча.
— Прочти и подумай! — Очки слетели с его острого носа на пол.
— Весьма тронут твоим вниманием, но моя дела не настолько плохи, чтобы я брался за метеорологию, — сказал я, напыжившись.
— Ты будешь читать, — зловеще произнес Арик. В его тоне было столько уверенности, что я задумался. На гражданке, кажется, я уже перебрал все специальности и ни на одной не мог остановиться. Любопытно, что предложит мне Арик?
— Что ты от меня хочешь? — спросил я напрямик.
Несколько секунд Артур беззвучно шевелил губами и вдруг вскричал:
— Да оторвись ты от своего корыта! Слушай! У нас в эллинге лежит оболочка аэростата На нем когда-то летал аэронавт Сенечка Волобуй, странное имя, не правда ли?., Я хочу вдохнуть в оболочку жизнь и полететь!
— И хочешь взять меня?
— Тебя и Сенечку, он болтается в нетях, Надо найти его. — Арик сел, положил на стол длинные руки — Но чтобы ты, мог попасть в обсерваторию, ты должен в ней работать. Вообще-то у тебя есть какая-нибудь серьезная специальность? (Литературу в расчет он не принимал.)
— А какая требуется?
Он снял телефонную трубку, набрал номер начальника отдела кадров.
В отделе кадров сказали! требуется дежурный электрик. Восемь суток дежурства в месяц и сто двадцать рублей в зубы. Электриком я тоже когда-то работал.
— Согласен? — спросил Арик.
— Только ради того, чтобы слетать.
Так я стал специалистом по светильникам, конденсаторам, выключателям и перегоревшим лампочкам. Старший электрик Зозулин отвел мне в дежурке подвала шкафчик для одежды и личного инструмента, проинструктировал по технике безопасности и включил в график дежурств Вышло, что дежурить надо в первые же сутки. Затем Зозулин провел меня к главной щитовой, куда подходила силовая линия и где электричество распределялось по корпусам, Он объяснил систему освещения в кабинетах, коридорах и конференц-зале, лазали мы и на чердак, где глухо урчали электромоторы, питавшие лифты и вентиляторы.
Потом весь день я принимал по телефону заявки и бегал по кабинетам и лабораториям, заменяя лампочки, разбитые розетки, дроссели в светильниках, наращивал к настольным лампам провода, которые от очередной перестановки столов оказывались короткими. У меня создалось впечатление, что все грандиозное электрическое хозяйство обсерватории вдруг подверглось разрушению, как после землетрясения, и мне теперь придется его восстанавливать.
Когда закончился рабочий день, я обошел корпуса, выключил свет, оставленный забывчивыми сотрудниками, и вернулся в дежурку. Зозулин долго колготился, опасаясь оставлять меня одного. Наконец ушел и он. Я смел сор с верстака, застелил столик новой газетой. Выключил радио. Наступила благостная тишина. Достал том по воздухоплаванию и разлегся на старом пружинном диване.
Итак, Артур вознамерился оживить воздушный шар. А что ж тут удивительного?! Зачем-то люди восстанавливают «ситроены» и «фордики» двадцатых годов, пересаживаются с «Жигулей» на велосипед, с бездушного трактора на верного коня, парят на дельтапланах…
В фолианте, что дал мне Артур, рассказывалось о пламенной истории свободного аэростата, о проектах гениального Леонардо да Винчи и великого Гёте, первом полете Пилатра де Розье и д’Арланда и о том, как братья Монгольфье получили от короля дворянское звание и на своем гербе начертали прямо-таки пророческие слова: «Так поднимаются к звездам».
За окном брезжил рассвет, а я все не мог оторваться от чтения. Истории, одна увлекательней другой, раскрывались мне со всеми причудливыми, почти фантастическими и в то же время житейскими подробностями. Гремело по Европе имя воздухоплавателя Бланшара. Своими полетами ввергал он в смятение жителей Нюрнберга, Лейпцига, Берлина… Затем он преодолел Ла-Манш, а после перебрался в Америку. Но азартным балбесам Нового Света, поднаторевшим на истреблении индейцев, подавай чего-нибудь такое, что щекотало бы нервы. Бланшар впал в отчаянье и скоро умер. Тогда по стопам мужа пошла жена Бланшара. На ее представлениях темпераментные янки швырялись кожаными мешочками с золотым песком и палили из пистолетов. Не удовлетворившись простыми полетами, она удумала однажды пустить из корзины фейерверк. Ракета попала в оболочку, наполненную водородом. А этот газ взрывается сильней гремучей ртути. Несчастная воздухоплавательница упала на крышу дома, оттуда скатилась на мостовую… Это была первая жертва среди женщин, но далеко не последняя, поскольку необузданный и непредсказуемый нрав «слабого пола» издавна удивлял нашего брата.
Я незаметно уснул, и снились мне чудаки в париках и камзолах, старорежимные дамы в одеяниях римских матрон парили по воздусям, а за ними сквозь пакость окклюзии наблюдал подполковник Лящук — Громобой. Потом встревоженной голове примерещился Сенечка. Почему-то на садовой скамейке в мокром парке.
Проснувшись, я сразу же вспомнил о Сенечке и тут же решил приступить к поискам. К счастью, они оказались недолгими: Волобуя вспомнил вахтер в проходной. Он объяснил, где тот жил раньше.
С двери Сенечкиной квартиры на меня подозрительно смотрел матовый, как бельмо, глазок. Я нажал на кнопку. За толстой дверью мяукнул колокольчик. Звякнула цепь. В проеме показалась рослая, под метр восемьдесят, женщина в халате. Ее лицо было жирно намазано кремом.
С двери Сенечкиной квартиры на меня подозрительно смотрел матовый, как бельмо, глазок. Я нажал на кнопку. За толстой дверью мяукнул колокольчик. Звякнула цепь. В проеме показалась рослая, под метр восемьдесят, женщина в халате. Ее лицо было жирно намазано кремом.
— Семен Семенович Волобуй здесь проживает?
— Проживает, — хмыкнула женщина и посуровела. — Ночует иногда, а не проживает!
Она распахнула дверь. В интерьере квартиры главное место занимали ковры и внушительная импортная стенка, за стеклом которой, как в музейной витрине, красовалась фарфоровая и хрустальная посуда.
— Мне поручил найти его Артур Николаевич, — сказал я, присаживаясь на краешек стула.
— Зачем это вдруг Воронцову понадобился Сенечка?!
Я развел руками и чуть не смахнул статуэтку со столика.
— Где же мне искать его?
— Скорее всего на «Мосфильме».
— Снимается?!
— Не знаю, что он там делает, но пропадает днями и ночами.
Пробился на «Мосфильм» я с большим трудом, долго бродил по этажам и коридорам, читал таблички на дверях, где указывались фамилия режиссера и рабочее название фильма. Думалось, картина, в которой мог участвовать бывший аэронавт, должна называться не иначе, как «Барьер неизвестности», «Там, за облаками», «Небо зовет» или что-то в этом роде. Похожих названий не оказалось. Но тут на задворках зашелся в треске знакомый по училищным временам М-одиннадцатый. Такие стосильные моторы стояли когда-то на ПО-2 и Яках. Я рванулся на звук. Перебравшись через завал отработавших свое макетов, увидел палубу миноносца, окатываемую водой из пожарных шлангов. Ветер, создаваемый винтами, хлестал по красным лицам матросов. Угольные «диги» метали свет с яростью полуденного солнца. Около укрытых зонтами кинокамер суетились операторы.
А в тени деревьев на дощатом помосте невозмутимо возлежал человек в синей спецовке и летном шлеме. Сенечка! — бухнуло под сердцем.
Режиссер, примостившись на операторском кране, точно кулик на кочке, что-то сказал в мегафон. Из-за рева мотора его никто не услышал, но все поняли: перерыв. Потухли прожектора, опали водяные струи, отфыркиваясь и отжимая бескозырки, побежали в бытовку статисты. Сенечка не спеша поднялся с ложа, перекрыл краник бензобака. Мотор пульнул сизым дымом и заглох.
— Через десять минут дубль! — наконец прорезался режиссерский мегафон. Кран опустил свой хобот, ссадив главного оператора и режиссера наземь.
Но виду возраст Сенечки не поддавался определению. Ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят. На плоском загорелом лице совсем не было морщин.
— Здравствуй, Сеня, поздоровался я, приблизившись.
— Привет, коль не шутишь, — ответил он, силясь вспомнить, где мог со мной встречаться.
— Тебя Артур Николаевич ищет.
Весть встревожила Сенечку. Он быстро-быстро заморгал глазами:
— Зачем, не сказал?
— Хочет лететь на аэростате.
Сенечка выхватил из кармана сигарету, ломая спички, прикурил. Сделав затяжку, бросил сигарету в кусты, начал быстро переодеваться.
— А дубль?
— Черт с ним, едем к Артуру!
— Он велел прийти завтра.
— Вспомнил, где тебя видел! — воскликнул Сенечка. — У Артура на фотографии. Вы вместе служили!
Сенечка опять влез в свой комбинезон, открыл краник подачи топлива, подсосал бензин в карбюраторы. Операторская стрела снова вытянула хобот.
— Готов, Сеня? — спросил режиссер механически и тут же закричал в мегафон. — Внимание массовке! Сейчас пиротехник рванет небольшую шашку. Больше прыти! К бою!
Ассистенты оператора поставили свет, замерили люксометрами освещенность, рассчитали глубину резкости. Сеня застыл у своего агрегата, как спринтер на старте. В руках он держал резиновый амортизатор, накинутый на торец винта.
— Ветер, Сеня!
Сеня рванул амортизатор на себя. С чохом взвыл двигатель. Тугая струя горячего воздуха разметала водный поток из брандспойтов.
— Мотор!
Хлопнул взрыв-пакет, выбросив ядовито-желтое облако. По жестяной палубе забегали матросы. Тяжело заворочался задник с грубо намалеванным свинцовым небом и морем, создавая иллюзию штормовой качки.
Ветер сорвал с Сени берет, растрепал волосы — не то пегие, не то седые, и я подумал: он тоже из лихого флибустьерского племени, которое еще не перевелось на земле.
Я заступил на дежурство и на другой день, решив набрать побольше отгулов. Сенечка появился в нашем подвале чуть свет. Вскоре пришел и Артур.
Мы направились на окраину летного поля, заросшего лопухами, осотом, викой. Там, за кладбищем ржавых баллонов, бочек и разбитых самолетов, стоял похожий на зерносушилку эллинг. Подходы к нему ограждала колючая проволока, потому окна были целы, хотя из-за многолетней пыли едва пропускали свет. Распугав ораву одичавших котов, мы сбили с дверей окаменевший от ржавчины замок и вошли в гулкую сумеречную пустоту. Здесь было сухо, как в Каракумах, Вдоль стен тянулись стеллажи из потемневших досок. На них лежали бухты веревок, связки блоков-кневеков, похожих на тали из старинного морского такелажа. Рядом стояли банки с олифой и краской, мастикой и клеем. Сверху свисала цепь подвесной подъемной лебедки.
Под огромным брезентовым чехлом покоилась оболочка аэростата. Мы стянули брезент, взвихрив тучу пыли. В клубке спутавшихся веревок Сенечка нашел кольцо металлического клапана, привязал к крюку тали и стал поднимать оболочку, быстро перебирая цепь руками. Прорезиненная шелковая туша медленно разворачивалась, вытягивалась к потолку, низвергая с себя потоки пыли, талька и алюминиевой краски. Волобуй застопорил подъемник и полез по лестнице вверх. Балансируя, словно канатоходец, он прошел по балкам и закрепил оболочку. На первый взгляд, она совсем не пострадала. Наверняка спасли ее вездесущие коты, вытесненные из деревенских домов новостройками Подмосковья и разогнавшие здесь крыс и мышей.
Недалеко от раздвижных ворот эллинга находились подсобка и небольшая мастерская. Мы прошли туда. Инструмент, конечно же, растащили, токарный станок раскурочили, но снять тиски с заржавленных винтов, уволочь наковальню не смогли. Молча мы опустились на побуревшую скамью.
— Меня волнует, сможет ли эта хламида полететь? — наконец вымолвил Арик.
— Раз она летала, значит, полетит, — резонно заметил Сенечка. — Добудем компрессор, накачаем, узнаем, где утечка, поставим заплаты.
— Перво-наперво надо узнать, на чьем балансе висит вся эта аэронавтика, — подал я голос.
— Ее не то дважды, не то трижды списывали!
— И все же лучше уточнить. Ничейная — еще не значит наша.
— Ладно, это беру на себя, как и всю организационную сторону, — сказал Артур.
— Тогда я тяну сюда кабель, восстанавливаю свет и привожу в порядок станки. Сеня занимается оболочкой и такелажем. Ему бы тоже какую-нибудь должность…
— Пойдешь сантехником?
Сенечка хлопнул ладонью по своему острому колену:
— Жену на диету, объявлю вегетарианский месяц!
— А кино?
— Ухожу в бессрочный. Пусть штилюют.
Составляя список неотложных дел и необходимых материалов, мы с самого начала встали на верный путь — все делать самим. По горькому опыту знали: подключим организации — задушат накладными расходами, завалят бумагами, растащат весь пыл на согласования и в конце концов похерят наше начинание. Ну а уж потом поглядим, под чье начальство подвеситься. Не получится с обсерваторией, задействуем ДОСААФ — потом пусть бросают с гондолы хоть десант.
— Кстати, где гондола? — спросил Арик.
Разыскивая гондолу, обнаружили в эллинге еще одну дверь. Ее запирала пластина из рессорной стали и амбарный замок. Пришлось сбегать за ножовкой в свой подвал. По дороге я заприметил трансформаторную будку. Оттуда к эллингу должен идти кабель. Надо спросить Зозулина, убрали его или нет, когда списывали эллинг с баланса. Старик должен помнить.
Сталь у замка оказалась кованой, современное полотно садилось быстро, через какое-то время замок мы все же одолели. Тесный бетонный коридорчик уводил под землю к еще одной двери, однако не такой уж прочной. Расправившись с ней, мы обнаружили склад. На стеллажах торпедными головами лежали наполненные газом баллоны, обильно смазанные тавотом. Баранками висели связки запасных блоков, карабинов, колец. Удавом темнел толстый гайдроп. Выло и два якоря, похожих в полумраке на камчатских крабов. В одном из ящиков хранились брезентовые мешочки для балласта, в другом — покрытые металлической стружкой экраны-флюгеры для пеленгации.
А в углу стояла целехонькая ивовая корзина, переплетенная для большей прочности парашютной тесьмой. Она была рассчитана на троих. Сенечка легко вспорхнул в нее и долго возился там, точно наседка в гнезде. Минуту спустя он подал голос:
— Та самая. На ней и летали… Но что-то я не заметил одного существенного механизма. А он у нас был и хорошо работал.