Такие истории начинаются и кончаются только в душе. Именно это он должен был заставить ее понять.
Ной был связан с этим делом если не с той минуты, как его отец ответил на звонок с просьбой приехать в дом на Беверли-Хиллз, то с того мгновения, когда он увидел лицо девочки на экране стоявшего в гостиной телевизора.
Он не просто хочет написать об этом. Обязан.
И скажет ей об этом прямо.
Не успел он нажать на кнопку квартиры 2-Б, как открылась дверь квартиры 2-А.
– Привет!
Должно быть, это Линда, подумал он, инстинктивно улыбнувшись жгучей брюнетке с ярко-голубыми глазами. При виде короткого красного платья, облегавшего женственную фигуру, кровь в его жилах заструилась немного быстрее.
Он знал этот тип женской красоты и ценил его. Ценил и крутые бедра, закачавшиеся, как метроном, когда девушка вышла в коридор, цокая высокими каблуками туфель того же жаркого сексуального цвета, что и ее платье.
– Вы не поможете мне? Я… Что-то сегодня у меня ничего не получается.
Она позвякивала тонким золотым браслетом, свисавшим с кончиков пальцев, и дышала медленно и глубоко – на случай, если он не заметил действительно красивую грудь, обтянутую гладкой красной тканью.
– Конечно. – Ничто так не льстит мужскому самолюбию, как явное внимание красивой женщины. Он взял браслет, надел его на запястье Линды и испытал удовлетворение, когда она придвинулась ближе, откинула голову и всмотрелась в его лицо.
– Если Лив прятала вас, ничего удивительного, что она никогда не показывается на людях.
Ной застегнул браслет и вдохнул вызывающе пряный аромат ее духов.
– А она действительно никуда не выходит?
– Наша Лив вся в работе. – Она засмеялась и тряхнула головой, искусно продемонстрировав роскошные черные кудри. – А я больше люблю отдыхать!
– Не сомневаюсь. – Ной все еще держал в руке запястье Линды и дружески улыбался, когда дверь позади открылась.
Он тут же забыл про существование Линды. Забыл про книгу. И чуть не забыл собственное имя.
В Оливии ничто не бросалось в глаза. Она стояла в дверях, одетая в скромное голубое платье, прикрывавшее куда больше, чем красное платье Линды. Но заставлявшее думать о том, что находилось под тонкой материей. Ее распущенные прямые волосы падали на плечи дождем того же цвета, что и крохотные сережки в ушах.
Он уже знал, что должен будет придвинуться как можно ближе, чтобы уловить ее запах. Губы Оливии были не накрашены, глаза не подведены.
«Нет, она явно больше не ребенок, – подумал Ной. – И слава богу».
– Потрясающе выглядишь.
Она подняла бровь и скользнула взглядом по Линде.
– Я только возьму жакет.
Оливия стремительно повернулась и вошла в квартиру, уверенно ступая красивыми длинными ногами.
Злиться не на что, сказала себе девушка, схватив жакет и сумку. Нет причины для этого грызущего чувства досады. Она бы и не узнала, что Ной флиртует с Линдой, если бы не следила за его машиной, как влюбленный подросток. Если бы не подкралась к двери, не стала смотреть в глазок за тем, как он подходит к ее двери.
И нечего было расстраиваться из-за того, что она два часа мучилась, пытаясь найти подходящее платье и выбрать нужную прическу. Это ее проблемы. И ее трудности.
Она устремилась к двери и чуть не врезалась в Ноя.
– Извини. Давай помогу. – Он взял у Оливии жакет и оказался достаточно близко, чтобы ощутить ее запах. Запах был божественным. Просто божественным.
– Я не хотела мешать.
– Чему мешать? – Ной помог ей надеть жакет и позволил себе вдохнуть аромат ее волос.
– Вам с Линдой.
– С кем? Ах, да! – Он засмеялся, взял ее за руку и повел к двери. – Ее не назовешь застенчивой, правда?
– Нет.
– Ты закончила свой доклад?
– Да, почти.
– Отлично. Теперь ты можешь рассказать мне о плесени все.
Эта реплика развеселила Оливию. Ной не отпускал ее руки, пока не довел до машины. А когда Оливия садилась, провел ладонью по ее волосам и спине.
Ее сердце застучало и провалилось вниз.
Ной нашел итальянский ресторан, достаточно уютный, чтобы не напугать ее. На скатертях нежно-персикового цвета в подсвечниках мерцали тонкие белые свечи. Негромкие разговоры посетителей перемежались смехом. В воздухе витали соблазнительные запахи.
Ной оказался приятным собеседником. Он был первым мужчиной (кроме родственников), который во время обеда по-настоящему интересовался ее учебой и дальнейшими планами. А потом она вспомнила его мать.
– Она все еще борется за охрану природы?
– Еще как! Со всеми конгрессменами на «ты». Она никогда не успокоится. Кажется, сейчас у нее на уме бедственное положение мустангов… Ты позволишь мне отведать это?
– Что? – Она посмотрела на грибное ассорти. – Ах, да. Конечно.
Когда она попыталась положить кусочек себе на тарелку, Ной взял запястье Оливии и поднес ее руку к губам. Увидев, что он пристально смотрит на нее, Оливия ощутила жар внутри.
– Просто объедение.
– В тропических лесах много съедобных грибов.
– Ага. Может быть, я как-нибудь приеду, и ты покажешь их мне.
– Я… Мы надеемся создать при базе отдыха натуралистический центр. Там будут читать лекции и учить отличать съедобные грибы от несъедобных.
– Съедобная плесень[5]. Звучит не слишком аппетитно.
– Вообще-то грибы – это не плесень, а плодовое тело грибкового организма. Так же, как яблоко является плодом яблоневого дерева.
– Ты не шутишь?
– Когда видишь «кольцо фей», нужно знать, что оно является продолжением плодового тела грибницы, которая растет в почве, распространяясь год за годом… – Она осеклась. – Наверно, тебе это неинтересно.
– Интересно. Мне хочется знать, что именно я ем. А почему их называют «кольцами фей»? В вашем лесу есть феи?
– Я так думала. Когда я была маленькой, то смотрела на зеленый свет и думала, что, если сидеть тихо, можно будет увидеть их игры.
Оливия попробовала пасту «Волосы ангела», щедро приправленную креветками и дольками свежих помидоров.
– В ресторанах всегда кладут больше, чем ты можешь съесть.
– Смотря кто ест. – Ной углубился в «маникотти» – ракушки, наполненные сыром со специями.
Оливию поразило, как быстро Ной расправился со своей порцией. И в его желудке еще осталось место для десерта и кофе капучино.
– Как можно столько есть и при этом не весить сто пятьдесят килограммов?
– Обмен веществ. – Он улыбнулся и положил себе на тарелку изрядную порцию взбитых сливок с шоколадом. – Такой же, как у моего отца. Это сводит мать с ума. Слушай, попробуй. Просто объедение.
– Нет, не могу… – Но Ной уже поднес ложку к ее губам, и Оливия поспешно открыла рот. Густые сливки действительно таяли на языке. – Ум-м… Правда, вкусно.
Ему нужно было слегка остыть. Ее полузакрытые глаза и слегка приоткрытые губы наводили на мысль о сексе. Ною хотелось прижаться к ее губам и узнать их вкус.
– Давай прогуляемся. – Ной достал ручку, расписался на счете и вынул кредитную карточку. Свежий воздух, сказал он себе. Нужно глотнуть воздуха, чтобы выкинуть из головы все эти фантазии.
Однако дурацкие фантазии не исчезли, и когда он привез Оливию домой.
Девушка увидела его глаза, потемневшие от желания и ожидания первого поцелуя, и ощутила трепет внутри.
– Все было чудесно. Спасибо, Ной.
– Что делаешь завтра?
– Завтра? – В голове было совершенно пусто. – Завтра у меня лекции.
– Нет, завтра вечером.
– Вечером? – Занятия, еще один доклад, еще одна лабораторная… – Ничего.
– Вот и отлично. Тогда в семь.
Сейчас, подумала она. Сейчас он ее поцелует. И тогда она просто взорвется.
– Ладно…
– Спокойной ночи, Лив. – Он только погладил ее руку, чуть сжал трепещущие пальцы и вышел.
10
Он повел ее в «Макдоналдс», и она влюбилась в него, когда ела сандвич с тунцом и жареную картошку, при ослепительно ярком свете ламп, под шумную болтовню детей.
Она забыла данную в детстве клятву никогда-никогда не любить никого так, чтобы стать беззащитной. Никогда не отдавать свое сердце мужчине.
Просто взошла на чудесную, пустынную и продуваемую всеми ветрами вершину первой любви.
Она рассказала ему о своих надеждах, описала натуралистический центр, план которого составила, но еще не делилась им ни с кем, кроме родных.
С ним было легко делиться самой главной мечтой в ее жизни. Он слушал, следил за ее лицом. И она видела, что это для него важно.
Он был так очарован ею, что отложил всю намеченную на этот день работу – набросок плана книги, заметки, перечень нужных интервью – ради общения с ней.
Он говорил себе, что времени еще уйма. В конце концов, у него впереди еще почти две недели. Почему бы не провести первые несколько дней с ней?
Он говорил себе, что времени еще уйма. В конце концов, у него впереди еще почти две недели. Почему бы не провести первые несколько дней с ней?
Не является ли центр, о котором она говорит с такой страстью, ее попыткой вырваться из витрины, о которой говорила мать? Или она просто стремится расширить пространство этой витрины, оставаясь внутри?
– Там будет масса работы.
– Если ты делаешь то, что любишь, это не работа.
Это он понимал. Работа в газете угнетала его, но, когда он приступал к книге, погружался в исследование, составлял досье и делал заметки, им каждый раз овладевало волнение.
– Тогда ничто не сможет тебя остановить.
– Нет. – Ее глаза светились. – Еще несколько лет, и я обязательно это сделаю.
– А я приеду и увижу твой центр. – И тебя, подумал он, накрыв ладонью руку Оливии, лежавшую на столе.
Они говорили о музыке, о книгах, о спорте и обо всем на свете, как делает каждая пара, стремящаяся изучить друг друга и найти общие интересы.
– Оливия, я познакомил тебя с прелестями «фаст фуд»[6], рассказал тебе о значении спорта в жизни современного общества. Что дальше?
– Я не знаю, Ной, как благодарить тебя за расширение моего кругозора.
– Это самое малое, что я мог сделать.
Ной уже знал, что будет дальше, так как часть дня изучал окрестности колледжа и прекрасно представлял себе, что Оливия нуждалась в ликвидации пробелов не только по части сандвичей с тунцом и спорта.
Он пригласил ее на танцы.
Клуб был шумный, переполненный, и это вполне устраивало Ноя. Брэди уже знал, что, если они останутся с Оливией наедине, он просто не сможет сдержаться.
Он был наблюдателем, знатоком человеческих душ. Ему хватило одного вечера, чтобы понять: Оливия по-прежнему так же одинока, как та девочка на берегу реки. И так же неопытна.
Существовали правила. Он твердо верил в правила, в добро и зло и в то, что каждый поступок имеет свои последствия. Оливия не была готова разделить чувства, которые она вызывала в нем.
Он сомневался, что и сам готов к этим чувствам.
Когда они пробирались сквозь толпу, вид у Оливии был настороженный и слегка испуганный. Довольный, Ной наклонился к ее уху и сказал:
– Массовые ритуалы человечества. Ты могла бы написать об этом доклад.
– Я природовед.
– Малышка, это и есть природа. – Он нашел свободный столик, наклонился и, перекрикивая грохот музыки, закончил мысль: – Ритуал ухаживания самца за самкой.
Она уставилась на крошечную танцплощадку, где прижимались друг к другу дюжины пар.
– Не думаю, что это можно назвать ухаживанием.
Но следить за этим процессом было интересно. Она всегда избегала таких мест. Слишком много людей в замкнутом пространстве. От этого начинало давить в груди и становилось страшновато. Но сегодня вечером она не чувствовала неловкости. С ней был Ной, и его рука сжимала ее пальцы.
Он заказал пиво, а Оливия – минеральную воду.
Музыка была громкой и не слишком высокого качества, но идеально сочеталась с барабанной дробью, звучавшей в сердце Оливии. То был первобытный ритм ее желания.
Поскольку Оливия не слышала собственных мыслей, она просто сидела и смотрела.
Ухаживание. Да, пожалуй, Ной был прав. Оперение – в данном случае яркая одежда. Дерзкие цвета или чисто черный. Откровенные телодвижения, символизирующие сексуальный призыв.
Оливия улыбнулась своим мыслям и наклонилась к Ною, чтобы поделиться с ним забавным наблюдением.
Не успела Оливия открыть рот, как Ной потянул ее за руку.
– Мы уходим? – огорченно спросила Оливия.
– Наоборот, присоединяемся.
Тут ей стало страшно.
– Нет, я не могу. – Пока Ной вел девушку вперед, она пыталась вырвать руку. – Я не танцую, я не умею танцевать!
– Все танцуют.
– Нет, правда. – Жар, шедший изнутри, палил кожу. – Я не умею, говорю же тебе!
Они оказались на краю площадки, в окружении пар, и руки Ноя легли на ее бедра.
– Просто двигайся. – Тело Ноя прижималось к ее телу, и паника Оливии уступила место настоящему страху, всеобъемлющему и жаркому. – Неважно, как.
Он управлял ее бедрами, покачивая ими из стороны в сторону и направлял ее так, что оба они двигались в такт. Музыка была быстрой; голосу певца вторила электрогитара. Рядом с ними раздавался громкий смех. Кто-то сильно толкнул ее сзади и почти бросил в объятия Ноя.
Она обняла его за плечи. Ее лицо пылало, испуганные темные глаза смотрели в глаза, губы приоткрылись, дыхание стало сбивчивым.
Царившие вокруг запахи терпких духов, пота и пива не мешали Ною слышать ее аромат. Свежий и покойный запах зеленого цветущего луга.
– Оливия… – Она не слышала его голоса, но с изумлением увидела, как губы Ноя произнесли ее имя. В этот миг ею владело лишь одно чувство – острое и сладкое томление.
– К черту все… – Он должен был узнать ее. Хотя бы вкус ее губ. Руки Ноя обвились вокруг талии Оливии и приподняли ее. Он ощущал ее прерывистое дыхание, трепет тела и медлил, медлил, оттягивая момент, чувствуя сладкую боль и ожидание, пока у обоих не закружилась голова.
А потом нежно и бережно коснулся губами ее губ. Смакуя их вкус, неторопливо раздвинул их языком и скользнул внутрь, как в собственный дом.
В висках застучала кровь, но это не помешало ему услышать ее негромкий протяжный стон. «Легче, легче, – приказал он себе. – Боже милостивый…» Ему хотелось погрузиться в нее, впиться в ее губы, требовать все большего и большего; вызываемое ею влечение оказалось поразительно, ошеломляюще острым.
К нему прижималось стройное, сильное тело. Сомкнутые руки обвивали его шею. Обнимали его. И только стыдливость полных губ говорила об их неопытности.
«Еще немного», – подумал он и слегка наклонил голову.
Вокруг гремела музыка. Гитары бесились, неистово били барабаны, голоса взвивались вверх.
А Оливия плыла, парила, летела по ветру. Она казалась себе одиноким белым перышком, не имеющим веса, медленно и бесконечно кружащимся в зеленом полумраке леса. Сердце заполнило всю грудь, его тихий стук превратился в оглушительный грохот. В животе похолодело, как будто Оливия падала в бездонную пропасть. Она запустила пальцы в его волосы, откинула голову, сдаваясь, и чуть не заплакала от сделанного ею открытия. «Это жизнь. Это начало. Это все», – думала она.
– Оливия, – снова сказал он, прервав поцелуй, пока еще мог это сделать, и склонил ее голову к своему плечу.
Группа заиграла другую мелодию, еще более быструю и ритмичную.
Пока они выбирались из гущи разгоряченных тел, Ной размышлял о том, как ему быть дальше.
Он снова поцеловал Оливию на пороге ее квартиры, но на этот раз девушка ощущала исходивший от него жар и неудовлетворенность, и это странно возбуждало ее. А затем резко он захлопнул дверь, заставив Оливию растерянно мигать и смотреть на твердую деревянную панель.
Она прижала руку к гулко бившемуся сердцу. Разве это не чудо? Так вот что значит любить и быть любимой? Она смаковала это чувство, закрыв глаза. А потом внезапно раскрыла их.
Нужно было пригласить его войти. Что на нее нашло? Почему она такая идиотка в том, что касается мужчин? Ной желал ее; она была уверена в этом. А она желала его. Наконец-то нашелся человек, который заставил ее испытать это чувство.
Она распахнула дверь, сбежала по лестнице и выскочила наружу в тот момент, когда машина Ноя отъехала от тротуара. Оливия следила за мигающими красными задними огнями и ломала себе голову над тем, почему она никогда не умела идти в ногу с кем-нибудь другим.
Он работал все утро. Но то и дело порывался позвонить ей. Наконец он выключил компьютер и надел шорты. Интенсивная тренировка в спортзале гостиницы слегка облегчила чувство вины и досады.
«Нужно сменить тактику», – решил он после третьего комплекса упражнений с отягощениями. Отношения с Оливией зашли дальше, чем он хотел.
Ной тяжело дышал, пот тек по спине.
Он побился бы об заклад на годовое жалованье, что Оливия девственница. У него не было права прикасаться к ней. Каким бы ужасным ни было ее прошлое, первые восемнадцать лет она прожила в полном уединении, как сказочная принцесса в зачарованном лесу. Он был старше ее на шесть лет и неизмеримо опытнее. Нельзя было пользоваться своим преимуществом.
Однако практическая сторона натуры Ноя подсказывала, что она сильна, умна и может за себя постоять. Оливия честолюбива, а глаза у нее всезнающие, как у древней богини. Именно эти черты влекли его к ней.
Он не воспользовался своим преимуществом. Но он же знает, она отвечала ему и таяла при этом. Чувствовала по крайней мере нечто похожее на то, что чувствовал он. Тягу, влечение и абсолютную уверенность в правильности того, что происходило.
Но тут он опомнился и выругал себя за то, что думает не мозгами, а железами внутренней секреции.