– Генералов уже не вернешь. – Ответил Лазовой. Рационально мыслящий контрразведчик пережил для себя эти потери и, не желая тратить время на соболезнования, продолжил свою мысль: – И так, связав визит на Украину трех высокопоставленных военных из Пентагона, к тому же один из них летчик, я предположил следующее: Визитеров из Штатов принимал президент, но там был и Дыбенко. Не исключаю, что этот тип за спиной президента о чем-то договорился с американцами. Допустим, те решили использовать украинских ассов для какого-то специального задания, которое сами американца выполнять не хотят. Если учесть, что у Диг Хана на подходе ядерная бомба, понимаете, о чем я?
Лазовой посмотрел на часы:
– Меня на десять вызывает Карелин. Пошли вместе. Генерал будет раз вас видеть. За одно, поделитесь своими соображениями. Мне кажется, что вопрос не шуточный.
Лазовой улыбнулся и перешел на русский:
– Я тоже с удовольствием пожму руку Геннадию Андреевичу.
Ровно в десять украинский генерал и российский полковник вошли в кабинет заместителя начальника ФСБ. Карелин внимательно выслушал рассказ киевлянина и тут же вызвал начальника соответствующего отдела. Сменив тему, спросил:
– Я ничего не слышал о судьбе президента Украины. Он тоже арестован?
Лазовой усмехнулся:
– Наш президент подписал приказ о назначение Дыбенко главнокомандующим армии Украины. И кажется, продолжает охоту где-то за городом.
Карелин покачал головой:
– Бывают и такие политики. А теперь я бы хотел поговорить с нашим гостем с глазу на глаз.
– Слушаюсь. – Рощин тут же поднялся и пошел к двери. Но генерал его остановил:
– Подождите полковник. Я хочу, чтобы вы мне подготовили обширную справку по истории Украинских националистов. Я собственно, для этого вас и вызывал.
– Слушаюсь. – Повторил Рощин. По дороге к себе в кабинет он вспомнил визит Снегиря и журналиста Старкова. Тот оставил ему телефон отца Игоря Клименко. Усевшись за
За свой письменный стол, полковник отыскал номер и позвонил ученому.
Москва. Остоженка.
Квартира Василия Дмитриевича Клименко.
18 ноября 2010 года.
Василий Дмитриевич провел за компьютером уже шесть часов. Звонок из ФСБ словно вывел старика из спячки. Сначала он не слишком понял, почему полковник с Лубянки попросил его срочно подготовить справку о движении украинских националистов. И в том числе, о первых днях войны с немцами на Западной Украине. Но потом, на кухне, когда заваривал чай, услышал по радио о перевороте в Киеве, и все стало ясно. История повторялась. Лозунги, пришедших сегодня к власти политиков, мало отличались от лозунгов ОУН времен Бандеры. Полковник Рощин готовил расширенную докладную начальству и ему потребовался исторический материал.
Наконец, Василий Дмитриевич поставил точку и перечитал свою работу с первой до последней строки. Называлась она «Становление и деятельность националистических организаций Украины с 1920, до 1950 годов» и начиналось главой о том страшном дне в самом начале войны, который в детстве пережил сам ученый. Теперь он собрал об этом огромный материал и мог рассказать другим. Что же из себя представлял Львов накануне войны? Историк Клименко написал так:
«Город с очень большой натяжкой мог считаться украинским. С 1379 года. он принадлежал Польше. В 1772 г. по первому разделу Польши отошел к Австро-Венгрии и был переименован в Лемберт. Накануне войны в городе жило около 370–380 тысяч человек. Больше трети всех жителей составляли евреи. Наиболее авторитетные авторы оценивают еврейское население Львова в 160 тысяч. За ними по численности следовали поляки. Их насчитывалось около сто тысяч. Достоверных данных о численности других этнических групп: украинцев, немцев, венгров, армян не сохранилось… Этнические украинцы, практически не были представлены ни в политической, ни в экономической, ни в интеллектуальной элите города. Существует масса свидетельств польских жителей, что только в первые недели июля 1941 года они осознали, что в городе много и украинцев. Так выглядел Львов накануне немецкого вторжения».
И вот немцы вошли. Василий Дмитриевич словно опять пережил свои детские ужасы. Но для записки в ФСБ чувственные пассажи не годились. Старый ученый постарался воздержаться эмоций, и загнал их в сухой язык документа
«Последние советские солдаты покинули город приблизительно в 4 часа утра 30 июня 1941 года. Первыми в город ворвались оуновцы, и уже ранним утром на стенах домов появились листовки, призывающие к насилию в отношении «жидов, ляхов, мадьяров и большевиков». Айнзатцгруппа прибыла во Львов в первых числах июля. По многочисленным свидетельствам погромщиками были украинцы, как оуновцы, так и обыватели, которыми руководили немецкие офицеры. Большинство авторов израильских, советских, и постсоветских украинских, ставили своей задачей возложить ответственности за погромы на немцев, Но вопрос, как несколько десятков эсэсовцев могли контролировать действия нескольких тысяч оуновцев, оставался открытым. Известно, что немцы снимали погромщиков на кинопленку, впоследствии эти кадры демонстрировались в кинотеатрах Львова как свидетельство «спонтанного» народного мщения. Характерна и следующая цитата из официально донесения военной комендатуры: «В первые же часы после того, как русские покинули город, украинское население предприняло достойные похвалы выступления против евреев». Этот же документ оценивает число убитых в погроме в семь тысяч человек.
О том, что немцы долгое время не контролировали ситуацию, свидетельствует и приказ помощника военного коменданта города генерал-лейтенанта Ренца от 5 июля, требующего прекращения беспорядков. Но убийства, грабежи, избиения, и изнасилования не прекращались ни на минуту. Истребляли не только евреев, русских коммунистов, но и поляков. Прежде всего, представителей их интеллектуальной элиты. Очевидно, из-за неспособности овладеть ситуацией между 5 и 14 июля генерал-лейтенант Ренц был смещен со своего поста и заменен генерал-майором Роткирх»
На днях из Берлина Василию Дмитриевичу прислали бумагу, где сообщалось, что генерала Ренца Гитлер потом расстрелял. Даже бесноватому фюреру показалась опасной несанкционированная резня во Львове.
Клименко хотел уже отослать свою записку по электронной почте Рощину. Но решил, что она будет не полной, если он не вставит в нее главу о деятельности ОУН до войны. На это ушел еще час. Теперь он просьбу полковника Рощина выполнил. Отправив свой труд, откинулся в кресле и сидел некоторое время неподвижно.
Старик устал. Но эта усталость была куда приятнее, чем тупое оцепенение, которое он испытывал после гибели сына. Теперь он знал, что сможет сохранить себя как личность и достойно нести горе, выпавшее на его долю. Помог ему в этом и гость из Киева. Снегирь пробыл у Клименко всего час, но кипучая энергия, что источал киевлянин, передавалось любому, с кем богатырь общался. Да и родная речь согрела сердце обрусевшего украинца. Снегирь сохранил специфический днепропетровский говорок, впитанный им в детстве с молоком матери. Этот говорок ни раз заставил старика улыбнуться. И хоть он тогда еще переживал за Галю, не зная, чем закончится ее похищение бандитами, после ухода гостя, мир ему уже не казался таким черным. А сегодня утром и Галя позвонила. Девушка вернулась домой и поблагодарила Клименко за свое спасение.
«А я тут причем»? – Удивился старик.
«Вы назвали точное время, когда я от вас ушла. Друзья Сергея Павловича допросили продавщицу газет, что сидит недалеко от вашего подъезда. Та запомнила номер машины. Вот Снегирь и нашел бандитов. Теперь они арестованы. Только главарь на свободе. Думаю, Снегирь доберется и до него. Упорный дядька. Он мне очень приглянулся. Настоящий мужик». Василий Дмитриевич с девушкой согласился. И предложение киевлянина, уступить в рассрочку квартиру сына Тимофею и Гале, ему понравилось. Все это немного отвлекало несчастного отца, но что-то тревожное, помимо боли за сына осталось в сердце. Василий Дмитриевич вспомнил о перевороте в Киеве и тяжело вздохнул. Неужели на его Родине так ничего и не поняли? Он уже обрадовался что, наконец, на Украине появился политик, способный цивилизованно наладить достойную жизнь. Юлии Тимошенко он верил. А теперь надо начинать все сначала….
Коммерческий аэродром.
В Кучин Яре под Киевом.
18 ноября. 2010 года.
Когда Тимофей Анатольевич вызвался сопровождать Снегиря, он не подозревал, в какую затею ввязывается. Старков не был трусом. Еще до Большой войны он несколько лет отработал в «горячих» точках и смерть не раз дышала ему в спину. Однажды его снимал вертолет с крыши дома, который штурмовали террористы. Он болтался на канатах, а вокруг свистели пули. Одна пробила рюкзачок с аппаратом, что висел у него на спине. Прекрасную цифровую технику пуля испортила, но аппарат спас ему жизнь. И это не единственный случай, когда он в прямом и переносном смысле болтался над смертью. Но одно дело работать военным корреспондентом среди своих, совсем другое – лететь в чужую страну в качестве партизана.
Фантастические приключения начались с журналистом еще в Москве. Когда они со Снегирем вышли из дома Гали на Переяславскую улицу, Тимофей предположил, что кто-то из них поднимет руку, они усядутся в такси, или частника, и поедут в аэропорт. Там дождутся ближайшего рейса до Киева и возьмут билет на самолет.
Но Сергей Павлович мыслил иными категориями. Вместо того, чтобы поднять руку, он опустил ее в карман, извлек свой мобильный, набрал номер, после чего недолго поговорил с кем-то по-украински. Закончив разговор, спрятал трубку и сказал – «Надо ждать». Ждали они минут пятнадцать, после чего рядом с ними с визгом притормозил «Бьюик» и они в него уселись.
Водитель лимузина, ни спрашивая маршрута, погнал так, что голова Тимофея вжалась в подголовник. По ночной Москве можно было передвигаться без помех от пробок, но они не передвигались, а летели. Так быстро по городу Старков не ездил никогда. Кое-как привыкнув к скорости, он попытался понять, куда их везут. В Домодедово вело Киевское шоссе. В Шереметьево – Ленинградское. Но они мчали на Восток столицы. Уже при выезде из города, он сообразил, что они на Горьковском шоссе. Еще через десять минут он понял, что они едут в Жуковский.
Единственную остановку их лимузин совершил перед въездом на летное поле. Дорогу туда загораживал шлагбаум. Охранник ничего ни у пассажиров, ни у водителя не спросил, только заглянул в кабину, и тут же свой шлагбаум поднял. «Бьюик» снова развил бешенную скорость, а когда затормозил, Старков увидел перед собой небольшой реактивный самолет.
«Что это»? – Спросил он у Снегиря. Тот посмотрел в окно и, открывая дверцу машины, ответил – Кажется, «Фалькон – 2000». А какая тебе разница? – Киевлянин подумал, что москвича интересует марка самолета, на котором им предстоит лететь, а Тимофей просто не мог придти в себя и понять, что происходит.
Через десять минут они поднялись в небо. Когда набрали высоту, очаровательная блондинка выкатила тележку с напитками. Снегирь пить отказался. В воздухе он спиртного не употреблял. Старков, было, потянулся к стакану. Чтобы переварить все, что с ними случилось, немного виски ему бы не помешало. Но киевлянин и ему пить отсоветовал.
Они летели уже пол часа, а Снегирь не проронил ни слова. Сергей Павлович о чем-то размышлял, и Тимофей тактично не мешал ему думать. Снегирь заговорил неожиданно:
– Я знаю, кто убил Игоря?
– Откуда? – Не понял Старков.
– Я его вычислил. Это брат Дыбенко, Петро.
Понимаешь, все люди, что давали интервью твоему другу, описали мужика, который с ними расплачивался. И описали одинаково. Возраст под полтинник. Виски седые. Представительный, но не толстый.
– Да, ты мне говорил об этом в своем доме, под Киевом. – Вспомнил Старков.
– И такого же типа описал водитель Кудряшов, что подвозил убийц к дому Игоря.
– Этого я не знал.
– Теперь знаешь. И еще. Отчество у него Макарович. А имя, которое должен был произносить Игорь людям в качестве пароля – Макар Дыба.
Тимофей кивнул:
– Похоже на правду.
– Уверен, так оно и есть. Разделавшись с привередливым журналистом, Петро улетел в Киев. Два парня, что были с ним – киллеры. Ребята, скорее всего, московские. В аэропорту Домодедова он с ними расплатился и полетел домой.
– Зачем ему это?
– Что это?
– Компромат на Тимошенко?
– А ты не понял? Какой ты тогда журналист?
– Пока не въехал в вашу украинскую специфику.
– Такая же, как ваша российская. Подонков и у вас хватает.
– Можешь без обобщений?
– Конечно, могу.
– Тогда объясни свою мысль.
– Поясняю для несмышленых. Теперь мы знаем, что Никола Дыбенко готовил переворот. Его брат Петро не так давно вступил в партию «Национальный реванш». Как ты понимаешь, не по идейным соображениям. У этого подонка одна идея, как побольше нахапать денег, и при этом не слишком утрудняться. Теперь я понимаю его игру. Заручившись поддержкой националистов, он решил посадить на трон брата. Но совершать переворот в наши дни вещь чреватая неприятными последствиями – международная блокада, имидж насильников и так далее. Естественно, братцам было выгоднее спровоцировать отставку Юли через Раду. Так сказать, демократическим путем. Компромат на нее послужил бы поводом для этой отставки. Петро приехал в Москву и стал искать кандидатуру журналиста. Игорь подходил идеально. Во-первых, по национальности украинец. Во-вторых, его у нас знают как писателя. Не так давно, по его роману украинский канал прокрутил шести серийный ролик. В-третьих, Клименко в политических акциях не замарался. А это значит, народ ему поверит. В-четвертых, он без работы и ему нужны деньги. Могу продолжить?
– Не надо. Логика в твоих словах имеется.
– Не выполз бы Дыбенко с переворотом, я бы еще долго выяснял преступника. А теперь, мне его братец за все ответит.
– А если не он?
– Спросим, – Снегирь выразительно подмигнул: – И спросим так, что он не сможет сказать неправду. Уж об этом ты не беспокойся.
– Теперь Петро брат диктатора, – возразил Старков: – К нему не подберешься.
– Что-нибудь придумаем. – Заверил киевлянин и снова замолчал. Тимофей спорить воздержался. Он впервые летел в шикарном частном самолете, и это ощущение пытался осмыслить. Ему показалось любопытным, что люди, обладающие огромными деньгами, приобретаю вещи, помогающие делать деньги еще быстрее. Частный самолет относился именно к таким вещам. Старков по роду деятельности иногда общался с богачами. Наблюдая их жизнь с близкого расстояния, трудно не заметить, чем больше у человека денег, тем меньше у него времени. Этот самолет если и возил хозяина на экзотические пляжи, то это происходило крайне редко. Наверняка основное предназначение реактивной игрушки – переговоры о деньгах и в результате опять деньги. Быстрее и больше. Везде успеть и нигде не упустить. И Старкову стало скучно.
Внезапно у москвича заложило уши. К ним снова вышла девушка, но уже без тележки:
– Господа пассажиры, пора пристегиваться. Садимся.
– Ничего, мы руками за кресла подержимся. – Ответил Сергей Павлович. Но девушка продолжала стоять и они оба застегнули пряжки своих ремней. Снегирь посмотрел на часы: – Нормально долетели. Чуть больше часа.
– Чей это самолет? – Поинтересовался Старков.
– Моего московского друга. Он в Думе работает.
– Сенатором?
– Зачем тебе лишняя информация? Не будешь знать, не сможешь проболтаться.
– Я вроде не трепач…
– А если за яйца подвесят?
– Не знаю. В таком положении со мной еще не беседовали.
– Вот, видишь… Зачем рисковать?
Через десять минут самолет приземлился. Тимофей высунул голову в открывшейся люк и ничего не увидел. Вокруг бетонной полосы чернел лес.
– Куда мы сели? – Спросил он у Снегиря.
– В Кучин Яр, под Киевом. Это частная посадочная полоса и ее мало кто знает.
Но видимо, все же кто-то об этой полосе знал. Потому что не успели они спуститься, как к трапу подкатил черный лимузин, и водитель поспешил помочь путешественникам забраться в салон.
– Домой ко мне нельзя. Там могут ждать люди Дыбенко. Мы сейчас поедем к моему другу. Так будет надежнее. – Вслух рассудил киевлянин и назвал водителю адрес.
– Не слишком ли много у тебя хороших друзей? – Не удержался Старков.
– Не поленишься ради ближнего лишний раз поднять задницу, у тебя будет столько же. – Ответил Снегирь и достал из своего портфеля очередную бутылку перцовки: – Знаешь, в самолете я соврал, что не пью в воздухе. Хозяин этой птички жуткий жмот. Ему будет приятно узнать, что мы не нанесли урона его бару. А почему не сделать человеку приятное.
– Но горючего на перелет из Москвы до Киева он не пожалел? Или ты ему заплатишь?
– Конечно, нет. Но это совсем другое дело.
Старков не выдержал и расхохотался.
Киев. Лукъяновское СИЗО
18 Ноября. 2010 года.
Юлия Владимировну Тимошенко вчера ночью привезли в ту же камеру, где она пребывала много лет назад. Видимо, начинающий диктатор имел в душе склонность к черному юмору. Объяснить иначе подобное совпадение премьер министр не могла. Где находились ее близкие, Тимошенко не знала. На утро, в первый же день она объявила голодовку, требую, чтобы внука, домработницу Дусю, дочь и зятя немедленно освободили. Пожилой надзиратель, поставивший на стол миску еды для узницы, воровато оглянулся по сторонам и шепнул – «С вашими все в порядке. У них даже белье есть». – И опасаясь расспросов, приложил палец к губам. Сообщение женщину немного успокоило, но пищу принимать она отказалась. Тимошенко решила бороться до конца. Пока голодовка была единственным доступным способом этой борьбы. Будучи практиком, она мыслила реальными категориями. С какой стороны не рассматривать ее положение, веселых перспектив оно ей не сулило. Дыбенко прекрасно знает о ее популярности у народа, поэтому выпускать ее на свободу, а тем паче, предлагать сотрудничество, не будет. Это для него равносильно самоубийству. Держать ее долго в тюрьме ему тоже опасно. Это может спровоцировать жителей страны к малоприятным для диктатора акциям. Зная интеллектуальные возможности бывшего министра обороны, она понимала – долго он страной править не сможет. Особенно в условиях Большой войны. Но и за время, что ему осталось, разделаться с ней успеет. «Вот пес» – Думала Тимошенко: – Чего ему не хватало. Имел высокую должность, прекрасную зарплату и отвечал только за один участок. И то плохо. А теперь взвалил на себя ответственность за всю страну – огромное хозяйство, изрядно разграбленное бандитами всех мастей, и частично загубленное дураками политиками. Она сама, зная все винтики экономической машины, проработавшая ни один год в бизнесе, иногда не спала ночами, думая как привести расхлябанный государственный механизм в порядок. А он, ни черта не понимая в экономике, решил править страной. Естественно, ничем хорошим этот эксперимент закончиться не может.