Из Отчета самой мисс Перссон, источника исключительно авторитетного, известно, как трактовал эту влюбчивость Герцог Квин-ский. По его мнению, таким свойствам души было не грех позавидовать. Он полагал также, что в основе всепоглощающих страстей Вертера коренится безграничная любовь к самому себе. "Подумать только, осыпать собственное "я" такими щедротами!-восклицал Герцог.-Вертер благоговейно преклоняет колена перед своей душой, а она, его суровый властелин, непрестанно требует в подношение все новых и новых экзотических даров".
Нет нужды напоминать, что замечание это было сделано вовсе не из недоброжелательности или неодобрения.
Нашим моралистам такого не понять. "Что такое Чувство?- вопрошают они.-Драгоценность, но неосязаемая. Мнимая, как прошлогодний снег".
А трагедию Вертера составляли именно чувства. Возможно, мучился он и от излишней самовлюбленности, но юность ни в чем не знает меры. Наш герой не прожил еще и половины тысячелетия и довольно часто затруднялся разобраться в самом себе.
До нас дошли поэтические строки Вертера, написанные, как уверяют, для Госпожи Кристии:
...Во сне ты мне особенно мила.
В пространстве, недоступном слову, взгляду,
Какая неизбывная услада,
Какая сокровенная слеза...
В этом отрывке-весь Вертер, но походит ли его достойная подруга на свой стихотворный образ? Пожалуй, в стихах она совсем не та, что известна нам. Скорее всего поэтическое творение Вертера отмечено известным преувеличением. Гранд Наив, он легко ошибался в людях и более всего в себе самом. Возможно, это свойство и составляло редкую ценность в его мире. Справедливость суждения о способности Вертера легко обманываться подтверждается другой цитатой-отрывком, начертанным ручкой Госпожи Кристии:
...Моя душа хранит в себе Мужчин
И нежных Дев. И помнит ласки их.
Не ищет объяснений и причин,
Свободна только в истинной Любви...
В этих строках, не похожих на поэтический опыт Вертера, видна хорошо знакомая нам Госпожа Кристия, не чуждая легкой самоиронии и кокетства. Как раз эти свои черты она наиболее охотно демонстрировала миру. Между тем случается и людям самого легкого и беззаботного нрава иметь богатую и глубокую натуру. Так в наш собственный век утонченный, роющийся в тайниках самосознания режиссер, глумясь над собой, ставит на потребу толпе площадное действо. И чем глубже погружается в себя, тем тщательнее драпируется в одежды фигляра, являясь публике таким, каким она желает его видеть. Госпожа Кристия-совершеннейшая актриса, умеющая безошибочно читать в чужих душах,-вознамерилась удовлетворить недостижимое желание своего любовника. И преуспела.
Этими отрывочными пояснениями и рассуждениями был нарушен ход повествования, но они прибавят ему достоверности и сделают более понятными дальнейшие странные поступки Госпожи Кристии и реакцию на них бедняги Вертера.
Влюбленные во время нашего отсутствия успели расстаться. Вернемся к Вертеру...
Глава 3, в которой Вертер обретает друга души
Громада Вертерова жилища возносилась над округой на целую милю. Дом помещался на вершине остроконечной скалы, окруженной вечными сумерками. В полутьме парили черные стервятники. Их крики: "Навеки нет! Остерегайся мартовских ид! Давай ощиплем цыпочку!" и другие, еще более загадочные, немало озадачивали редких посетителей. В башне, повыше прочих, но такой же узкой и темной, сидел исполненный жалости к самому себе Вертер де Гете. Погрузившись в любимое кресло из горного хрусталя, он безуспешно искал объяснения внезапному отъезду Госпожи Кристии на озеро Билли Кида в гости к Миледи Шарлотинке.
- Почему, собственно, она должна желать быть непременно около меня?-Вертер с тоской поглядел на море, вздыхавшее далеко внизу.-Она, порождение света, устремленная в мир красок, тепла и звенящего смеха, теперь терзается какой-то тайной. Я не умею облегчить ее страданий. Я-чудовище самолюбия!
Он всхлипнул, пожалев себя, но горький привычный бальзам печали не оросил пустоты души, не принес облегчения. Это тревожило. Он вообразил себя скитальцем в бескрайних волнах, потом путешественником в неведомой земле без карты и компаса. Спасительное самосострадание было просто необходимо.
- Госпожа Кристия! О, Кристия, Владычица! Почему ты оставила меня? Мне нет утешения! Струны души трепещут от твоего прикосновения. Только на него они способны отозваться песней. Жизнь без той, кому отдано сердце,-одно лишь бесконечное мучительное умирание. Это тяжко. Как тяжко мне!
Тирада принесла долгожданное облегчение. Вертер покинул хрустальное кресло и Кольцом Власти усилил ветер, веявший сквозь не знавшие стекол окна башни. Поток воздуха подхватил полы плаща, разметал волосы и остудил бледное лицо, но не унес печали. Вертер остался у окна, попирая ногой низкий подоконник. С тоской взирал отшельник сквозь пелену дождя на небо, висевшее над замком, как чудовищный кровоподтек, и воющее бурное море внизу.
Пейзаж его не удовлетворил. Вращая Кольцо, он добавил безысходности-плача ветра и стонов моря-и собирался вернуться к страданиям самосозерцания, как вдруг заметил вдали нечто, иска
жающее мрачную гармонию. Нечто чужеродное вторглось в игру стихий и металось в волнах. Распознать неизвестный предмет не удавалось. Любой другой не был бы задет подобной мелочью, но Вертер в своей жажде творческого совершенства был педантом. "Только Герцог Квинский мог внести столь вульгарное прибавление, вознамерившись меня порадовать",-подумал он.
Для сообщения замка с внешним миром его хозяином было избрано единственное средство. Парашют возник из стены и пристегнулся за спиной. Вертер шагнул в окно; над головой раскрылся купол, а под ногами возникла надувная гондола. Наш печальник улегся в ней на живот в нескольких футах над устрашающими волнами. Приказав парашюту лететь к предмету посягательств на свои владения, Вертер непрестанно глядел вперед, ему не терпелось рассмотреть, что возмутило его покой.
Наконец он увидел перламутровую лодочку, похожую на большую раковину. В лодочке кто-то был. Сначала стал различим хрупкий силуэт в белой промокшей одежде, потом бледное личико, охваченное неподдельным ужасом. Только кто-нибудь из его приятелей мог пуститься в эксцентрическое приключение, изменив свой облик. Кто же? Проблеск в сплошной стене дождя открыл неожиданную истину, и Вертер, еще не осознав увиденного, вскричал:
- Ребенок? Дитя! Ты вправду ребенок?
Она не слышала. Скорее всего даже не замечала. Перед глазами девочки вставали стены водяных валов, готовые опрокинуть лодочку и увлечь в пучину юную пассажирку. Как мог ребенок оказаться в этом море? Вертер отказывался верить в реальность происходящего, но наваждение не отпускало. Он ясно видел лодку в бурном море и слышал детский плач. Сомнений не оставалось-перед ним в самом деле было не взрослое человеческое существо.
Он обо всем забыл. Сейчас игра вызванных им из небытия и подвластных ему стихий таила настоящую угрозу. Девочка в лодке была в самом деле беспомощна. Вертер наслаждался ее ужасом и сгорал от зависти к ней. Но кто она? Тысячи лет планета не знала детей, никого, кроме них с Джереком Карнелианом.
Вертер жадно ее разглядывал: шелковистая кожа, прелестные округлости несформировавшегося тела... Насквозь промокшее платье очерчивало едва округлившуюся грудь, нежные пальчики отчаянно стискивали лодочный борт, с длинных волос струилась вода. Пассажирка в страхе хмурилась перед каждым новым ударом
волны, но не казалась утратившей решимости. И все же, на своем утлом суденышке, была обречена в споре с беспощадным морем и задыхалась в восхитительном бессилии.
- В самом деле ребенок! Милый отчаявшийся ребенок!-вскричал Вертер, забыв, что под ним не земная твердь, а зыбкая надувная гондола. С воплем восторженного изумления он свалился в перламутровую раковину лодки, грохнувшись так, что дыхание перехватило. Глаза девочки округлились. Появление на борту спутника стало для нее полной неожиданностью. Вертер лежал на дне лодки. Он собрался произнести извинения за свою неловкость, но еще не оправился от удара и только беззвучно открывал рот. Девочка завизжала.
- Дорогая моя...-Голос вернулся к Вертеру, но стал чужим- звучал фальцетом и глох под ветром.-Я прошу прощения...-Он неловко приподнялся.
Девочка вновь завизжала и отодвинулась подальше, цепляясь за борт лодки-раковины, слишком похожей в этих волнах на хрупкую вещицу в руках неуклюжего исполина.
Вертер хотел показать отважной мореплавательнице свой отнесенный ветром парашют и взмахнул рукой. Налетевший шквал мгновенно завладел его плащом и спеленал протянутую руку, а вслед за этим-и владельца плаща целиком. В борьбе за освобождение из оков Вертер все более запутывался.
Визг перешел в безнадежный плач.
- Я спасу тебя,-глухо донеслось из бесформенного свертка. В ответ раздался новый страдальческий вопль.
Визг перешел в безнадежный плач.
- Я спасу тебя,-глухо донеслось из бесформенного свертка. В ответ раздался новый страдальческий вопль.
Плащ намокал, выбраться из него становилось все труднее. Вертер, кажется, окончательно запутался в складках. Тогда он рванул предательскую ткань и просунул голову в образовавшуюся дыру.
- Я не враг тебе, о, нежная. Я твой спаситель.
Она будто не слышала. Но коварный плащ был сброшен, и Кольцо Власти пущено в дело. Сразу стало тише. Еще один поворот Кольца, и волны разгладились. Девочка смотрела в изумлении.
- Это сделали вы?
- Ну да. Понимаешь, все это мною и создано, моя сцена. Вот как ты на ней оказалась? Понять не могу.
- Значит, вы волшебник?
- Вовсе нет. Спортом я никогда не увлекался. Вертер хлопнул в ладоши, вызывая парашют, который возвращался как бы нехотя. Он, словно сожалея о своей недолгой незави
симости, приблизился и опустился вровень с бортом лодки. Вертер высветил небо, но не захотел совсем отказаться от дождя. Скуповатые лучи солнечного света перемежались холодными струями.
- Вот и кончилась буря. Славное было приключение?
- Ужасное! Я так боялась. Думала, утону.
- Должно быть, это приятно. Да?
Явно сбитая с толку, она не знала, что ответить. Вертер помог спасенной забраться в гондолу и скомандовал лететь домой.
- Все-таки вы волшебник,-заключила девочка. Это открытие, судя по всему, ее не опечалило, и Вертер не стал расспрашивать, что же она имела в виду. Пусть покуда думает, что хочет.
- А ты правда не взрослая?-нерешительно осведомился он.- Только не обижайся. Ты не странница во времени? А может, с другой планеты?
- Нет. Мои родители были путешественниками во времени, а я родилась здесь четырнадцать лет назад. Теперь-сирота.-Она с опаской поглядывала за борт набиравшей высоту гондолы.-Мы жили в заброшенном подземном зверинце. Там было вполне сносно. Пища продолжала расти. Выйдя наверх, мы могли бы попасть в другую коллекцию. А под землей у нас были и книги, простые и говорящие, и разные рукописи. Родители научили меня чтению. Им удалось дать мне кое-какое образование, так что я не полная невежда в этой жизни. Между прочим, меня учили бояться волшебников.
- Ах, черты прежнего мира,-умиленно прошептал Вертер.- Но ни ты, ни я ему не принадлежим.
Парашют достиг башни. По жесту хозяина юная гостья робко шагнула в окно. Парашют упаковался и убрался в стену.
- Раз ты настоящий ребенок, тебе потребуется еда. Любые яства будут поданы, какие только пожелаешь!
- Сэр, волшебная пища не насыщает смертных.
- Ты очаровательна. Ничего, я помогу тебе поближе узнать окружающую жизнь. Буду твоим наставником, заменю тебе отца... Но сделай одолжение, хотя бы попробуй угощение.
- Хорошо.-В ее поведении смешивались любопытство и подозрительность.-Вы ведете аскетичную жизнь,-заметила девочка, оглядываясь, и тут обратила внимание на секретер.-Книги? Вы любите читать?
- Только в переложении,-признался Вертер.-Я люблю слушать книги. Более всего-основателя романа дискомфорта Ивана
Тургидити. В этом жанре он с девятисотых годов остается непревзойденным. Хоть подражателей у него было... Я слышал даже...
- О, я читала Тургидити!-Она смутилась.-В оригинале. Его "Мокрые носки" просто захватывающи. Четыре часа дискомфорта, и каждая секунда-сама жизнь. Невероятно! Как уместилось все это менее чем в тысячу страниц?
- Это моя самая любимая вещь,-размяк Вертер. Его восхищение проступало наружу глуповато-восторженным выражением.- Глазам не верю. В этой Эпохе вдруг-ты! Не ведающая обмана! Непорочная! Чистая!
- Мои родители учили меня, сэр! Я не...
- Ты не можешь знать таких вещей! Ты сказала, родители умерли? Умерли! Почему я не видел этого... Ах, прости мою неделикатность. Как насчет еды?
- Мне не хочется.
- Хорошо, тогда позже. Подумать только, я тосковал по Невинности, Страху и Смерти. Верил, что они сохранились лишь в древних сказаниях. Я был слеп. Не искал... Расскажи мне все! Кому принадлежала та коллекция?
- Какому-то лорду. Моя мать была родом из Эпохи Октябрьского Столетия. Тогда человечество только-только вышло из череды межпланетных войн. Были забыты многие технические достижения, но ученые вновь открывали утерянное, и люди смотрели в будущее с бодростью и верой в лучшее. Когда изобрели механизм для путешествий во времени, моей матери доверили его испытать. Попав сюда, она была схвачена и попала к волшебнику, вроде вас.
- Волшебников не существует. Это слово лишено реального смысла. Лучше им вообще не пользоваться. Но продолжай.
- Моя мать говорила о волшебниках, как о чем-то вполне конкретном. Она не знала более точного определения. Мой отец происходил из Предварительной Структуры. Там было много машин и мало людей. Отец нарушил тогдашние законы, уже не знаю, чем он провинился, и был изгнан в этот мир. Здесь он тоже угодил в зверинец и познакомился с моей матерью. Сначала их держали порознь, в привычной каждому среде, но со временем лорд забросил зверинец...
- Всегда говорил, незачем заводить коллекции, если не в состоянии их содержать. Продолжай же, дитя мое.-Вертер одобряюще коснулся ее руки.
- Однажды хозяин исчез и больше не возвращался. Постепенно обитатели зверинца осознали, что отныне предоставлены сами себе. Потом стали вымирать наиболее изнеженные, требующие особого ухода существа.
- И никто их не воскресил?
- Нет. Настал день, когда в живых остались только мри родители. Они как могли поддерживали друг друга, уйти не решались- боялись снова угодить в неволю. Зачав меня, они не могли в это поверить. Считалось, что люди из разных пластов времени детей иметь не могут.
- Я тоже слышал об этом.
- Значит, мне повезло. Родители учили и наставляли меня, готовя к встрече с опасностями вашего мира.
- О, как они были правы! Столькие опасности подстерегают невинность... Но я сумею оградить тебя от них.
- Вы так добры.-Она потупилась.-Никогда я не слышала от родителей, что есть на свете люди вроде вас.
- Я один такой...
- Вижу... В этом году отец умер, а вскоре-и мама. Ее сердце было разбито. Похоронив маму, я старалась жить по заведенному порядку, но не могла выносить бесконечное одиночество. Не выдержала и отправилась в мир, чтобы не состариться и не умереть, так ничего и не увидев и не испытав.
- Состариться...-восторженно лепетал Вертер.-Умереть...
- Месяц назад я покинула зверинец и испытала разочарование-наверху не оказалось ни страшных великанов, ни зловредных существ. Мне встречались чудеса, способные повергнуть в замешательство, но такие далекие от того, что рисовалось в моем воображении. Я боялась вновь попасть в коллекцию волшебника, но совершенно не интересовала тех, кого встречала.
- Содержать коллекции больше не модно. Да и не всякий сможет, случайно взглянув, определить, кто ты. Это мне было легко разгадать твою неповторимую природу. О, какая это удача. Как чудесно, моя дорогая, что мы встретились именно теперь. Знай же, я, как и ты, рожден живым телом. Я тоже проделал нелегкий путь из тьмы матки, чтобы впервые вдохнуть воздух и увидеть свет увядающего и дряхлеющего мира. Ты встретила единственного из всех, способного понять тебя, разделить твои увлечения... Того, кто испытает наслаждение, воспитывая тебя. Мы сродни друг другу, дитя мое!-Он нежно обнял угловатые плечи.-У тебя снова есть и отец, и мать! Имя им-Вертер!
Глава 4, в которой Вертер познает грех
Ее звали Кэтрин-Лили-Маргарет-Наташа-Долорес-Беатрис-Мастерская-Семь-ФакелБлагодарность. Последние два имени принадлежали родителям юной гостьи.
Они беседовали несколько часов подряд.
Вертер живописал удивительные занятия, которым они станут предаваться вдвоем. Рассуждал о прелестях безмятежно-простой, наполненной чистой поэзией жизни. Не жалел красок, повествуя о заповедных уголках, в которых они непременно побывают. Излагал свои взгляды на продолжение образования этой чистой души... И видел, как тает ее настороженность и теплеет взгляд.
Во всяком случае, так ему казалось.
- Отныне всего себя я посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой,-заявил он и вдруг обнаружил, что его клятва осталась неуслышанной-его гостья крепко спит. Улыбка нежности тронула губы отшельника.-Бедное дитя. А я-бездушное ничтожество.
Вертер поднялся из хрустального кресла. Девочка, свернувшись клубком, лежала на ковре из шкуры игуаны. Он нагнулся и с осторожностью подхватил на руки расслабленное теплое тело. Алые вишенки губ раскрылись в сонном вздохе, неокрепшая грудь поднялась и опустилась. Чудесная гостья Вертера спала на его руках.
От непривычной тяжести его пошатывало. Наш герой, пыхтя, прошествовал по башне и, вновь опустив драгоценную ношу на пол, испустил облегченный вздох. Но прежде до него дошло, что в его доме нет ничего мало-мальски похожего на девичью спальню.
Холод серых камней и чернота вулканического стекла, так милые вечно страдающему сердцу, теперь раздражали. Вертер огляделся, поскреб подбородок и улыбнулся.