Необычайный звук раздается посреди ночи. Это из камышей на промыслы выходят стаи шакалов. Звук раздается близко, растет, разрастается, вопли наполняют окрестность. В темноте слышу всплески шагов, вижу сутулую тень робкого зверя.
Я сижу, слушаю, вглядываюсь в темноту. Знакомый волнующий клик заставляет особенно насторожиться. Клик приближается. Из тысячи звуков выделяю этот волнующий охотника клик. Гуси летят почти над водою. Слышу посвист крыльев, спокойные голоса гусей. Они летят прямо, и с бьющимся сердцем я выцеливаю передового. Вижу, как падает на воду тяжелая птица, и, забывая все на свете, бегу ее поднимать.
Птичий заповедник
Поздно осенью, с наступлением первых холодов, над пространствами материков и морей, расположенных в умеренном поясе северного полушария, начинается передвижение воздушных полчищ кочующей птицы, ежегодно отлетающей с мест гнездования на места зимовки. Первыми отлетают наиболее чувствительные к холоду виды утки. Этим чувствительным путешественникам ежегодно предстоит немалый путь в десятки тысяч километров, и удивительно думать, что наша деревенская гостья — щебетунья-ласточка и ревностный обитатель городов — стриж, полетом своим рассекающий скудное городское небо, зиму проводят на «курортах», расположенных в дебрях Экваториальной Африки… Внимательных наблюдателей природы, не разучившихся слышать и видеть движение соков земли (к таким главным образом принадлежит особенное и счастливое племя охотников), волнуют заслышанный высоко над городскими крышами свист птичьих крыльев, спокойный переклик птичьих голосов, сквозь привычные шумы города раздающийся из ночного звездного неба. Осенью, в дни перелета, особенно богатою и волнующею бывает охота. Дупелиные и вальдшнепные высыпки (чудесно поднять вальдшнепа на закрайке раскрашенного во всевозможные цвета осеннего леса!), бекас, гаршнеп, добычливейшая осенняя охота на утиных перелетах, когда от удачного выстрела падает на землю накопившая жиру, раскрашенная в радугу кряковая, — ах, многое может рассказать и вспомнить жадное охотничье сердце! Не меньше радуются охотники весне, когда вместе с первым вздохом пробуждающейся земли, первым движением соков в узластых корнях деревьев, освобождением разлившихся рек высоко в небе над весенними рыжеющими полями появляются птичьи легкие косяки. Кто в отдаленнейших воспоминаниях детства не сохранил этого радостного крика: «Журавли! Журавли!..»
Не только в поэтическом чувстве, возбуждаемом в сердце охотника видом пролетающей птичьей стаи, главная ценность наблюдений над законами кочевания птиц. В неохватных пространствах страны, у берегов бесчисленных рек и озер, живет, гнездует и селится великое множество птиц, общею массой своею составляющих немалую долю в запасе природных богатств нашей страны. Широкие пространства Ледовитого побережья, могучие реки Сибири, озера и реки таежного края являются родиной для неисчислимого количества птиц, ежегодно совершающих свой кочевой путь.
Пути и законы следования пролетной птицы еще недостаточно изучены. Еще не установлено точно, какие таинственные причины заставляют некоторых птиц ежегодно бросать кормные удобные места и, рискуя жизнью, тратя запасы жизненных сил, подвигаться на суровый север. Миллионы птиц гибнут в тяжелых перелетах. Миллионы остаются в живых. Какие таинственные привязанности к местам древних гнездований, «память» далеких дней неуклонно заставляют птиц совершать свой трудный путь? Уже и теперь тщательное изучение путей перелета помогает людям, занятым упорным и кропотливым трудом составления никем не записанной Летописи Земли, в разгадывании самых сложных загадок.
Государственный заповедник в заливе имени Кирова — Кизыл-Агаче представляет собою единственное во всем Союзе место больших птичьих зимовок. Многие миллионы гусей, уток, лебедей, следуя заповедными воздушными путями, находят приют на широком, поросшем высокими камышами пространстве залива, как нельзя лучше приспособленном природою для зимовок птиц. Нескончаемые заросли камышей, просторные удобные отмели позволяют птице кормиться и укрываться от бушующих над дедушкой Каспием зимних ветров.
Окружающая залив предгорная низменность с обработанными рисовыми полями, затопленными водою, представляет прекрасное место жировки, на которое спускаются тучи прилетающих с моря уток, гусей. Зимою незамерзающий залив бывает населен многими миллионами налётной птицы, часть которой отлетает дальше к берегам Ирана, а часть остается на зимовку. Весною все это множество птиц отправляется в обратную дорогу, чтобы на берегах Оби и Енисея, в тундрах и на глухих таежных озерах, на реках и болотах центральной части страны совершить свой жизненный круг и осенью, вместе с новой молодью, вернуться на гостеприимные отмели Кизыл-Агача.
Значительная часть обитающей в Кизыл-Агаче птицы остается в заливе на все лето. Удобное расположение залива, широкие камыши, обилие и доступность корма как нельзя лучше способствуют благополучию гнездящейся птицы.
Охота на зимующую птицу в районах Кизыл-Агачского залива производилась с незапамятных времен. В зимнее и осеннее время, когда в неисчислимых количествах в заливе скопляется пролетная птица и начинаются перелеты на жировку — на рисовые поля, к подножию гор, — из окрестностей приходили местные охотники для лова птиц сетями.
Множество сетей, укрепленных на высоких тонких шестах, устанавливалось в местах ночного пролета жирующей птицы. Ослепленная темнотою осенних безлунных ночей, птица с размаху падала в натянутые сети, билась и погибала. Такая охота по своей добычливости напоминала лов рыбы в весеннее время путины. Пролетевшая многие тысячи километров, спасшаяся от северной стужи птица находила смерть в сетях беспощадных охотников. Тяжелая кряковая, залитый жиром осенний гусь, бесчисленные стаи другой птицы погибали в расставленных охотниками тенетах.
Ловля птиц сетями в районе массовых зимовок теперь запрещена законом, и каждый охотник, увидев расставленные сети, обязан их уничтожить.
С целью охраны зимующей птицы объявлена полная неприкосновенность Кизыл-Агачского заповедника. Охота в пределах установленных границ закрыта строжайше и навсегда.
Благоразумие человека, хозяйственно заботящегося о сохранении неоценимых богатств природы, уже достигло своей цели. Там, где беспощадно истреблялись миллионы редкой дичи, почувствовав безопасность, непуганая птица с полным доверием относится к своему хозяину — человеку.
В заливе
Охотники знают: в ветер и дождь, когда с моря шумит злая моряна, утка и гусь забиваются в камыши — наступает лучшее время охоты. В ясные и тихие дни птица высыпает на открытую воду, и мелководный залив покрывается неисчислимым множеством птичьих стай, редко напускающих охотника на выстрел.
В такой ясный день мы выехали на легком куласе[2], чтобы полюбоваться на великое птичье раздолье. Мы плыли, как в коридоре, по узкой, вливавшейся в залив, заросшей высокими камышами реке. Черные кашкалдаки-лысухи, срывавшиеся перед носом нашей маленькой лодки, с необыкновенной юркостью скрывались в зарослях камыша. На пушистых камышовых метелках качались лазурные зимородки — наши райские птицы. Водяные курочки шныряли среди гниющих камышовых кореньев.
Мы плыли, как куперовские следопыты, в легкой пироге. Бесчисленное разнообразие птичьего мира окружало нас. Над камышовыми зарослями, распластав широко крылья, бесшумно парили болотные луни. Иногда они останавливались в воздухе, трепеща крыльями на одном месте, и внезапно падали в камыш. Мы слышали возню, стон пойманной добычи, треск ломаемого крыльями камыша. Маленькие птички-камышовки, как пух, перелетали по высоким, звеневшим на ветру, высохшим стеблям. В летние месяцы здесь комариное царство, очаг тропической лихорадки. В стоялой воде, насквозь прогреваемой летним солнцем, кишат биллионы личинок малярийного комара носителя заразы.
Подгоняемые тихим течением, колыхавшим высокие стебли перезимовавшего камыша, мы плыли в нашей узенькой и легкой пироге. Если бы не наши почтенные годы, мы и впрямь чувствовали бы себя вождями индейского племени, направлявшимися на опасную и трудную охоту…
Увы, романтические времена молодости отошли далеко, в наших бородах основательно порошится серебряная седина! Мы знаем, что залив, в котором мы плывем, давным-давно исследован человеком, что вылетающая перед носом нашей пироги птица не раз слышала ружейную пальбу, что позади таинственных зарослей камыша человек давно и упорно налаживает новую жизнь.
А все же немножко чувствуем мы себя героями приключенческого романа. Мы, как куперовские следопыты, пробираемся камышами, и, как следопытам, нам открывается широкий, блещущий, наполненный птицею залив…
А все же немножко чувствуем мы себя героями приключенческого романа. Мы, как куперовские следопыты, пробираемся камышами, и, как следопытам, нам открывается широкий, блещущий, наполненный птицею залив…
Упираясь длинным легким веслом, мы плыли серединой мелкого зеркального спокойного залива. Февральское весеннее солнце ослепительно отражалось в окружавшей нас золотившейся глади.
Мы плыли, со всех сторон окруженные птицами. Утки не напускали на выстрел и удалялись незаметно.
Так, медленно продвигаясь, мы постоянно оставались в центре широкого круга птиц, замыкавшегося позади нашей лодки.
В бинокль были видны отдельные табуны кормившейся и нырявшей на воде птицы. Стаи уток, вытянув шеи, высоко взлетали и, покружившись, опять опускались. В местах кормежки, на отмелях, вода мутилась от птичьего помета.
Хорошо было любоваться на великое птичье раздолье! Ружья нетронуто лежали на дне лодки. Широкое зыбкое марево высилось над горизонтом. И, покрываемый маревом, безбрежным, бескрайним казался наполненный птицею залив.
Рассказы зверолова
Умение хорошо править куласом дается только немногим охотникам, и хороших куласников-толкачей было мало. В Ленкорани нам рекомендовали рыбака и охотника Васю.
Уже на восходе солнца мы были на заливе. Окруженные птицами, мы опять скользили по розово-золотистой глади, призрачно туманившейся по горизонту. Мерно отпихиваясь веслом, поблескивая молодыми зубами, Вася нам рассказывал, как ловил редких птиц для зоопарка.
Чем ближе мы подходили к границе запрета, смелее и обильнее делалась птица.
Стаи кормившихся на отмелях гусей и краснозобых казарок напускали на выстрел. На камнях, точно изваяния, сидели огромные орлы-белохвосты.
В черте заповедника открылся большой розовый остров. Нам хотелось увидеть сборище редких птиц, и мы попросили Васю направить поближе. Розовый остров оказался собранием кормившихся на большой отмели фламинго.
В бинокль мы отчетливо видели высоких, с искривленными клювами птиц, стоявших неподвижно и топтавшихся на одном месте. Солнце косыми лучами освещало птичий розовый остров.
Птицы стали подниматься на воздух, когда мы подъехали на выстрел. Широко расправляя красные крылья, вытянув длинные шеи, извивающейся вереницей они потянули на север.
Мы плыли дальше, и, сидя в куласе, я записал несколько рассказов зверолова и охотника Васи.
Бакланы и бабуры
На Каспийском море живет большая птица бабура. У этой птицы есть под клювом большой кожаный мешок, в который она прячет рыбу. Весною бабуры-пеликаны охотятся на рыбу так. Соберутся на отмели большой артелью, окружат цепью косяк рыбы и давай хлопать по воде крыльями. Шум поднимут такой, что издали можно подумать: курьерский поезд мчится. Пригонят рыбешку к берегу на отмель — и пошла потеха! Наглотаются рыбы до отвала, а чего сразу не могут съесть — прячут в свои подклювные мешки. Мешки эти у них растягиваются, как резиновые.
Много раз приходилось стрелять в пролетающих с рыбного промысла бабур. Выстрелишь, бывало, а бабура после выстрела первым делом рыбу выбросит из мешка, нередко еще живую. Точно откупиться хочет.
Замечательные эти птицы живут в большой дружбе с другими морскими птицами — с бакланами. Среди всех морских птиц баклан считается лучшим ныряльщиком. Подолгу могут оставаться бакланы под водою на самых глубоких местах. Много дорогой рыбы уничтожают бакланы, поэтому рыбаки бакланов очень не любят.
Где на глубоком месте кормятся в море, ныряют, достают с морского дна рыбу прожорливые бакланы, там обязательно плавают бабуры. Издали посмотришь — не сразу догадаешься. Поныряет, поныряет баклан, крылья обмокнут — пора бы и посушиться. А до берега лететь далеко. Вот поймает баклан рыбешку, подплывет к бабуре, и такой будто происходит разговор:
«Разреши мне, дружок, на твоей спине обсушиться».
«Если рыбку дашь, разрешу».
«Пожалуйста, вот тебе рыбка!..»
Отдаст баклан рыбку приятелю, а бабура за это ему свою широкую спину подставит: пожалуйста, мол, влезай!.. Каспийские рыбаки часто видят, как посреди открытого моря, далеко от берегов, на спинах больших белых птиц стоят черные птицы, раскинувши мокрые крылья, точно черные паруса. Так на спинах бабур сушатся и отдыхают в открытом море прожорливые бакланы и, хорошо обсушившись, начинают снова нырять. А ленивые бабуры преспокойно плавают наверху, опустивши над водою длинные носы, — ждут новой подачки.
Хитрые шакалы
У нас, охотников, самым хитрым зверем считается шакал, попросту чекалка. Много вреда и неприятностей делают охотникам хитрые шакалы.
Выйдет охотник на охоту, а за ним по камышам десятка два шакалов пробираются незаметно, следя за каждым шагом. Выстрелит охотник — упадет раненая птица в камыши, а шакалы тут как тут. Не успеет охотник подбежать, а добычи уже нет: утащили птицу прожорливые чекалки.
Раз как-то пошел я на охоту, настрелял много кряковых селезней, стало мне тяжело нести сумку. Нашел я в камыше старое кабанье гнездо — кабаны в камышах большие гнезда делают, — спрятал сумку под намятый кабанами камыш. Думаю: «Пойду скоро назад, возьму свою добычу».
Через час возвращаюсь к гнезду — нет моих селезней!
«Ну, — думаю, — разнюхали проклятые чекалки!»
Стал по сторонам смотреть. Уж далеко в стороне нашел свою сумку. Вся в клочья изодрана, а кругом селезневые перышки лежат. Всех до единого съели шакалы моих селезней.
Однажды довелось мне самому видеть, как охотятся шакалы за дикими гусями.
Я тогда в камышах силки ставил, ловил живых птиц.
Сижу, поглядываю из камышей на берег, трубочку покуриваю. А на отмели гуси сидят. Большое стадо.
Вижу: по отмели два шакала тихонько пробираются.
Остановились на минуту — точно совещаются. Вот подбежал один шакал прямо к гусям, а другой остался возле камышей. Увидели гуси зверя, загоготали, поднялись и полетели к дальнему берегу.
У шакалов ушки на макушке: где-то сядут гуси?
Покружились, покружились гуси — сели на новое место.
И вижу я: вошел шакал в воду. Глубже и глубже — присел в воде, только из воды ушки торчат.
А другой шакал помчался к тому месту, где сели на отмель спугнутые гуси.
Стало мне очень любопытно. «Ну, — думаю, — задумали что-то хитрые чекалки. Надо посмотреть хорошенько, что у них выйдет».
Раздвинул я пошире камыши, смотрю.
Добежал шакал до гусей. Опять поднялись гуси и, вижу, прямехонько тянутся на прежнее место. Не видно им, что спрятался в воде их лютый враг.
Покружились, покружились над водой гуси, стали садиться. Сел один гусь, сел другой, а шакал в воде не двигается. Вот еще один гусь совсем рядышком опустился.
Выскочил из воды шакал — цап-царап! — схватил гуся. Загоготали, высоко поднялись гуси. А один гусь бьется в острых зубах у шакала, брызги летят.
Другой шакал тут как тут. Вместе вытащили они гуся на берег, стали добычу делить.
Не вытерпел я. Хоть и далеконько было — прицелился хорошенько, выстрелил в разбойников дробью.
Бросились в разные стороны шакалы.
Выбежал я из камышей, подбежал к берегу. А гусь на берегу лежит, бьется, еще живехонек, только одно крыло переломано. Взял я гуся, принес домой.
Долго жил у меня этот отбитый у разбойников раненый гусь.
Фламинго
С особенным удовольствием переночевав в гостеприимном домике на берегу залива, ранним утром мы опять трогаемся в места птичьих зимовок. Постукивая мотором, маленький катер рассекает усеянную птицами зеркальную гладь залива. Здесь, вне границ запрета, напуганная местными охотниками птица держится осторожно. Завидев надвигающееся судно, далеко — вне выстрелов — снимаются с воды нахлестанные охотниками гуси и утки.
Дорогою нам удалось застрелить только несколько кашкалдаков-лысух, плававших в заливе. Откормившиеся птицы так разжирели (у местных охотников лысухи справедливо считаются самой вкусной птицей), что при приближении лодки им было трудно подняться с воды. Шлепая по воде крыльями, смешно вытянув шеи, неловко старались они взлететь. Раненная выстрелом птица на глазах наших мгновенно скрылась под водою. Мы долго кружили на месте, но так и не довелось нам больше ее увидеть. Охотники хорошо знают об удивительной способности некоторых диких уток укрываться от выстрелов под водою. По раненому нырку неопытный охотник иногда может выпустить несколько десятков зарядов. Раненая птица, нырнув, прячется в густых зарослях водорослей и, выставив над поверхностью воды клюв, остается охотнику невидимой. Исчезновение раненой лысухи на зеркальной глади широкого залива осталось для нас нерешенной загадкой. Трудно поверить фантастическому объяснению сопровождавшего нас местного охотника, уверявшего, что смертельно раненная лысуха, нырнув на морское дно, крепко держится клювом за землю и так умирает, предпочитая задохнуться, чем достаться в руки ранившему ее охотнику…