Регистан где-то рядом (сборник) - Александр Карелин 18 стр.


– Зиночка нам сейчас расскажет, что за страшное событие случилось в отделении, в котором участвовал наш больной доктор «Пилюлькин».

Далее все произошло, как в рассказах между удавом и мышью. Зина широко распахнула свои голубые глаза и честно, доложила о произошедшей трагедии. Правда, с ее слов получалось, что Невского надо срочно награждать за проявленное мужество. Только после этого она вырвала свою руку и, вспыхнув лицом, скрылась за дверью.

Обитатели палаты подавленно молчали. Очень вовремя пришли с приглашением на обед. Переговариваясь вполголоса, люди стали выходить в коридор. Невский вышел последним. Обед прошел в молчании. Лишь после обеда в палате все по очереди пожали Александру руку, каждый поддержал словом, кое-кто похлопал по плечу. Постепенно разговорились, стали вспоминать случаи из своей жизни, когда остро становился вопрос жизни и смерти.

В разгар воспоминаний в палату вошел начальник отделения, он присел на кровать Невского, пожал ему руку и шепнул на ухо: «Спасибо за все!». Потом протянул «Историю болезни» сержанта Вячеслава Весняка, попросил расписаться за операцию. Терпеливо ждал, пока тот читал. Все правильно было написано майором Борисовым, но вот дата операции смущала – 29 декабря, а далее следовало из записей, что больной умер через 2 дня от тяжелого сердечного осложнения. Старший лейтенант показал пальцем на дату, он еще хотел пояснить, что в тот день у него самого было 40 градусов. Как бы он оперировал?

– Так надо, Саша! – вполголоса сказал Дежнев.

– Хорошо, – Невский поставил свою подпись. Вернул бумагу.

Дежнев поднялся, прокашлялся, громко поздравил всех с Новым годом, пожелал всем скорейшего выздоровления и вышел. Почти сразу за ним вошли с коробками 4 солдата в форме – подчиненные прапорщика Устиновича доставили новогодние дары. Он принялся распоряжаться. Пока все разложили в углу палаты. Витя принялся распаковывать, приглашая всем присоединиться. Все повскакали с мест, загомонили, стали извлекать пакеты, кульки, банки стеклянные и металлические. Чего там только не было! От вкусных запахов из кастрюль защекотало в носу. Праздник обещал быть с богатым столом.

Невский с интересом рассматривал банки рыбных консервов: «Щука», «Судак», «Налим», «Лосось», – читал он этикетки. – А вот и «Крабы», «Креветки».

– Интересно, Витя, а кто это все ест? – не выдержал он, обращаясь к работнику продовольственного склада. – Нам что-то такое на паек офицерский не дают.

– Эх, мужики, знали бы вы, чем мы всяких заезжих гостей потчуем – в Кремле такого не увидишь. Все, что вы здесь видите – это «мелочевка». Расскажу как-нибудь.

Офицеры, разбирая коробки, продолжали изумляться. То и дело слышались возгласы: «Курица фаршированная», «Голубцы», «Сок черничный», «Сок смородиновый», «Морс клюквенный». Полная кастрюля с настоящей жареной, а не с сухой картошкой, «добила» всех. Все пожелали далее служить только с Витей. Он лишь посмеивался.

Вновь в палате царило оживление, настроение поднималось – чувствовалось приближение любимого праздника.

– Кто же это все будет съедать? – задал, наконец, разумный вопрос Бабенко. – Мы тут все на бессолевой диете, я вообще не могу ничего есть – живот болит.

– Ничего, можно немного «расслабиться» в новогоднюю ночь, а потом, мы не все же слопаем в один присест, будем растягивать удовольствие. Сразу решим, что в первую очередь съедим картошку, пельмени, всякие салаты, а консервы по желанию будем открывать. Лады?

На том и порешили.

14

На ужин не ходили, прямо в палате поели еще теплой жареной картошки с луком, раскладывая ее на одноразовые тарелки, пили компот из сухофруктов. Все были довольны, вспоминали, кто и как отмечал прошлый новый год. Выяснилось, что все впервые оказались в подобной ситуации – в больничных стенах.

– Ничего, ребята, поправимся все, не переживайте. Еще и вспоминать будем про такой необычный праздник. Лучше, конечно, синица в руках, чем утка под кроватью! Но и здесь мы с вами не пропадем, – не унывал Устинович.

Ясно было, что его заболевание проходило легче других. У остальных, нет-нет, да болезнь напоминала о себе, тогда лица искажались гримасой боли. Бабенко усиленно растирал свой живот, он, впрочем, почти и не ел ничего.

В десять вечера их пришли поздравлять Дед Мороз (с огромной белой бородой и в шикарном восточном халате), в котором все без труда узнали старшую медсестру. Дежурная медсестра, черноволосая Света, была одета Снегурочкой. Это оказался приятный сюрприз. Всех заставили спеть, прочитать стишок или рассказать анекдот. Маленького Лешу Никонова заставили встать на табуретку. Он пропел куплет «В лесу родилась елочка». Каждому Дед Мороз вручил по апельсину и конфете, доставая их из своего красного мешка. В заключение Дедушка разрешил сегодня праздновать до 1 часа ночи, но не более. После ухода дорогих гостей настроение окончательно стало праздничным. Стали по очереди рассказывать анекдоты, смешные высказывания:

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны!

– Баба с воза, волки сыты!

– Кто первый встал, того и тапки!

– Счастливые трусов не надевают!

– Если голова болит, значит, она есть!

Шутки сыпались, как из рога изобилия. Невский от души смеялся над анекдотом:

– У тебя вчера жена родила? – Да. – Поздравляю. Как назвали? – Наташей. – Замечательное имя. – Имя-то за мечательное, но намучается с ним пацан…

Сам Невский вспомнил несколько фраз из школьных сочинений (раньше собирал их из институтской газеты): «Онегин был богатый человек: по утрам он сидел в уборной, а потом ехал в цирк», «Комната Раскольникова была похожа на гроб с желтыми обоями», «Пугачев пожаловал шубу и лошадь со своего плеча», «Пьер был светский человек и поэтому мочился духами».

Решили, что пора накрывать праздничный стол. Продолжая смешить друг друга, принялись раскладывать по тарелкам (прихватили на кухне) салаты, консервы, фрукты, овощи, мясные блюда. Расставляли бутылки с соками, банки с компотами, металлические банки с голландским лимонадом «Сиси». Праздник предстоял безалкогольный, но это никого не смущало.

В 23 часа пришла раскрасневшаяся сестра Света. Она настояла на очередной процедуре для Невского: он забыл, что на ночь ему от кашля ставят банки. Пришлось подчиниться. Пока он лежал на животе, боясь пошевелиться, к нему подошел Виктор Устинович и вложил в руку баночку, прошептав на ухо: «Это тебе подарок к Новому году – личный запас соли на будущее. Знаю, как ты мучаешься. Смотри, чтобы врачи не конфисковали!» Вот это подарок! Невский искренне обрадовался: «Спасибо, Витя! Я твой вечный должник!»– «Ладно, сочтемся», – засмеялся он.

Вернулся Исаков, он выходил вслед за медсестрой.

– Мужики, с нами будет встречать Новый год Светочка, я уломал ее! Прошу при даме вести себя прилично.

Офицеры одобрительно загалдели. Последний день старого года неуклонно подходил к концу. Все уже расселись у стола и приставленных тумбочек, поглядывая на часы. Ждали лишь Невского и Светлану. Наконец, она сняла банки со спины Александра и спустя пару минут вернулась. Юрик посадил ее на почетное место во главе стола рядом с собой. Сначала, как полагается, проводили старый год, чокнувшись кружками с компотом. Из радиоприемника звучали эстрадные мелодии.

Время в Афганистане отличается от московского даже по минутам– 1,5 часа разница, поэтому полуночи дождались по своим часам. Последнюю минуту отсчитывали хором. Есть 00.00! Ура! С Новым годом!! Громко сдвинули кружки, выпили, бросились обниматься, каждый норовил поцеловаться со Светланой. Она счастливо смеялась – столько внимания от мужчин!

В это время на улице началось «светопреставление»! Почти одновременно ударили сотни автоматных очередей, трассеры прорезали небо по всем направлениям. Затем присоединились крупнокалиберные пулеметы, ударила танковая пушка одна, другая, третья. Наконец, вступили в «оркестр» и реактивные установки «ГРАД». Грохот стоял невероятный. Все бросились к окнам, а потом и выбежали на улицу. Со стороны расположения Кандагарской бригады прилетал этот шум. Но с другой стороны не остались без ответа: не меньшая канонада доносилась и со стороны аэропорта Ариана. Советские воины приветствовали наступление Нового года! Это было незабываемое на всю жизнь зрелище.

В палату возвращались возбужденные и счастливые. Дальше праздник пошел своим чередом: ели, пили соки, компоты, слушали магнитофон и радио, пытались поймать Москву. Танцевали по очереди с единственной дамой. Но усталость и болезни брали свое. К часу ночи начали «расползаться» по своим кроватям, ушла и гостья. Виктор наспех убрал со стола. БÓльшую часть блюд унесли еще раньше в сестринскую, где праздник отмечали другие сестры, санитарки и санитары. Вскоре все в палате угомонились. Первый Новый год для Невского в Афганистане наступил…

Утром Невский поднялся одним из первых, состояние было более-менее, решил умыться, пока не набежало народу. Впрочем, Сергей Бабенко уже отсутствовал. Его он увидел в умывальной комнате в единственном лице. Серега без майки, обнажив мускулистое, прекрасно сложенное тело стоял у раковины и пытался чистить зубы. Руки его ходили ходуном, он никак не мог попасть щеткой в рот, все тело его тряслось мелкой дрожью. Александр сначала онемел от такого зрелища. Если бы он сам не сидел с ним вчера за одним столом, то решил бы – перед ним человек после страшного похмелья. Наконец, прокашлявшись, Невский спросил:

– Серега, что с тобой?

– Сам не знаю, что случилось, трясет всего. Сюда шел еще нормально себя чувствовал, даже обмылся по пояс. – Произнес Бабенко еле слышно, даже не взглянув на товарища. Потом он в сердцах бросил зубную щетку, попытался умыть лицо, но вся вода расплескивалась. В отчаянии он сунул голову прямо под струю воды, глухо застонал.

Невский бросился к больному как раз вовремя – тот повалился в его руки. С трудом довел Сергея до кровати, помог лечь. От шума проснулись другие. Гареев выбежал за медсестрой. Остальные бестолково суетились у кровати, не зная, чем помочь товарищу.

Салават вернулся лишь минут через 15, вместе с заспанной Светланой в белом халате наизнанку. Она пробежала к кровати больного, удержав его на месте. Тот выкрикивал что-то непонятное, все норовил вскочить и бежать.

– Срочно вызывай дежурного врача! – распорядился Невский. – Он в бреду, скорей всего произошел разрыв кишечника, надо срочно перевозить в хирургию! Может еще удастся спасти.

Света, сдерживая рыдания, выбежала из палаты. Старший лейтенант распорядился удерживать больного, а сам побежал в сестринскую за льдом – он всегда хранился в морозилке холодильника. К счастью, лед нашелся, прихватив два резиновых холодных «пузыря», выбежал вон.

В палате Устинович и Хорошилов удерживали Бабенко за руки, а Якушев и Исаков – за ноги. Гареев и Никонов топтались рядом, предлагая помощь. Действительно, четверо с трудом удерживали одного умирающего.

Невский положил лед на голову и на живот. Постепенно Сергей перестал вырываться, расслабился. Все вздохнули с облегчением, ослабили хватку, а затем и вовсе освободили больного.

Бабенко впал в забытье. Врач все не шел. Минут через 15 началась кровавая рвота. Устинович едва успел придвинуть к кровати одну из пустых коробок. Все тело выворачивало наизнанку, сгустки темной крови становились все обильнее. Смертельная бледность залила лицо погибающего.

Дверь распахнулась, вбежали незнакомый дежурный врач и перепуганная медсестра Света. Врач пытался еще что-то сделать, но все усилия были напрасны. Сергей Бабенко умер буквально на руках у доктора минут через десять. Громко зарыдав, Света выбежала в коридор. У многих в палате на глазах появились слезы.

Врач положил тело на спину, сложив руки на груди, закрыл глаза умершему и оторвав кусок бинта подвязал челюсть. Все это он проделывал бесстрастно. Все остальные наблюдали за ним молча.

– Я распоряжусь, чтобы тело забрали, – проговорил он, укрыв тело Бабенко простыней и ушел.

Все разошлись по своим кроватям. На приглашение к завтраку никто не отреагировал. Спустя несколько минут, санитары вкатили каталку, переложили тело и увезли. Сестра-хозяйка перестелила постель. Никто не проронил ни слова.

Невскому по-настоящему стало страшно. За два дня он видел уже вторую смерть. Где гарантии, что они все выберутся отсюда?! Кто будет следующий? Он вновь стал смотреть на карту на стене, стал молить Бога, чтобы позволил ему еще раз увидеть жену и дочку.

Проклятое ощущение «мягкости зубов» вновь напомнило о себе. Боялся пошевелить языком, чтобы не «скатать зубы в единый пластилиновый кусок», удивлялся, как мог есть вчера вечером.

Из невеселых дум его вывел голос подполковника Ивлева, высокого, мощного мужчины с короткой стрижкой «бобрик». Даже не заметил, когда тот пришел.

– Внимание, хлопцы! Я назначен лечащим врачом вашей палаты. Сейчас я всех осмотрю, проверю назначения, возможно, что-то поменяю в лекарствах.

– А где наша мадам? Я хотел бы посмотреть ей в глаза, – зло проговорил Гареев.

– Забудьте о ней, вряд ли вы ее еще увидите. Вот с тебя и начнем, – подошел он к крайней кровати Салавата. Вошла новая дежурная сестра.

– Надя, – обратился к ней доктор, – подай тонометр.

Он тщательно осмотрел каждого в палате, измерял давление, слушал сердце, щупал живот, увеличивал дозы лекарств. Сестра старательно записывала. Перед выходом за дверь он, прокашлявшись, произнес:

– Я глубоко скорблю вместе с вами! Мне очень жаль, что мы не смогли уберечь Сережу от смерти. Простите нас, – он низко склонил свою седую голову. Молча вышел с сестрой.

День прошел в тягостном молчании, не включали даже столь полюбившуюся песню о розах. На обед все-таки сходили, прихватив с собой несколько деликатесов от вчерашнего праздника. Есть надо было, ведь предстоит пить лекарства всем.

Невский пытался представить, как тело Бабенко привезут в далекий Томск, как будут убиваться от горя его родители, пока еще ничего не подозревающие, ждущие сына домой, ведь срок его службы давно закончился. Вновь слезы наворачивались на его глазах.

Словно прочитав его мысли, впервые нарушил молчание Исаков:

– Он мечтал о дочери и о сыне!

Все вдруг заговорили разом, стали вспоминать о Сергее, о его суждениях и высказываниях. Состояние пережитого шока проходило. Мертвого не воротишь, а живым надо жить.

16

На следующий день в палате появился новичок – старший лейтенант. Это был невысокий и подвижный, как «ртуть», крепыш с характерной кавказской внешностью и с соответствующим «кавказским» акцентом. За первые пять минут он выдал о себе множество информации. Рачик Бордиян рассказал, что работает «тэхнарем» на аэродроме, а сюда попал с какой-то «лыхарадкой ныясной этыалогии». «Хрэн знаэт, че это!» – добавил он в заключение. Рачик непрерывно пытался шутить, очень удивлялся, почему не смеются его остротам.

Витя Устинович поманил его пальцем, и негромко рассказал на ухо о случившейся здесь трагедии. Бордиян вмиг стал серьезным, опасливо стал посматривать на свою кровать:

– Вай-вай, я лэжу на мэстэ пакойнэка! Извыни, брат, я вэдь нэ знал савсэм. – Он произнес, обращаясь ко всем сразу: Прастытэ, братаны, я умалкаю! Сачувствую вашэму гору!

Он действительно не проронил больше ни слова за два дня. Впрочем, ему было не до шуток – чудовищные приступы лихорадки начали сотрясать его почти непрерывно.

5 января днем в палате появился офицер с папкой под мышкой. Он отрекомендовался работником военной прокуратуры, а потом с «места в карьер» обвинил всех в организации попойки 31 декабря, в результате которой погиб (он достал бумажку, посмотрел) лейтенант Бабенко Сергей Иванович. Офицеры повскакали с мест, начали в один голос кричать о лживости утверждений. Молодой офицер, молча, с улыбкой наблюдал за происходящим. Наконец, поднялся подполковник Якушев:

– Товарищ старший лейтенант! Как вы, будучи работником прокуратуры, можете выдвигать столь беспочвенные обвинения! Наконец, судмедэкспертиза не обнаружила никакого алкоголя в крови погибшего. Никто из нас не выпил и грамма спиртного – мы же не враги себе.

– Хорошо, прошу меня извинить за столь поспешные выводы. Я еще не смотрел результаты экспертизы. Хотел сначала вас допросить. Сейчас я раздам каждому бумагу, а вы напишете все, что происходило с вечера 31-го до утра 1-го.

Он достал пачку бумаги, ручки, роздал всем, даже трясущемуся в очередном приступе Рачику.

Обитатели палаты принялись за объяснительные, а офицер прохаживался по палате, наблюдая, чтобы не переговаривались и «не списывали друг у друга», – так он пояснил свое присутствие. Собрал листы, бегло просмотрел, хмыкнул: «Даже в деталях совпадает». Больше не сказав ни слова, важно удалился. Больше он никогда не наведывался в палату.

Еще через пару дней в палате появился новый ординатор. Мазуревич, по слухам, уже уехала в Союз, так и не скопив себе на квартиру. Это был худощавый, пожилой человек с седыми волосами и седой же бородкой «клинышком». Он сразу напомнил всем Доктора Айболита из детских книжек. Действительно, у него были невероятно добрые, внимательные глаза. Он отрекомендовался:

– Виблый Захар Терентьевич, переведен на вакантное место из Кабульского госпиталя, буду теперь лечить вас. Мне Иван Петрович Ивлев кратко обрисовал ваши болезни.

Он обследовал каждого. Долго смотрел на языки, иногда даже щупал их, мял животы, слушая их фонендоскопом. Остался всем довольный:

– Лечение дает результаты, скоро все будете, «как огурчики».

Бордияну он объявил, что, по результатам анализа, точно определено его заболевание, теперь лечение пойдет лучше. Добавил, что не будет забивать голову названием – все равно «не запомнить и не выговорить». Откланявшись, доктор вышел.

Назад Дальше