— А что было потом?
— Я хотел набить этому гаду из Канады морду, он он оттолкнул меня, юркнул в свой "линкольн", захлопнул дверцу и газанул вверх по шоссе. Я нагнал его только на повороте. Не знаю, зачем я поехал за ним, я был просто в бешенстве из-за Сэди. В общем, он пытался вывернуть влево и ударил меня в правый бок. Хоть его "линкольн" и тяжелее "ланчии", но он был у самого края шоссе, к тому же там крутой поворот ...
Ричардc все это время внимательно смотрел на лицо парня и понял, что тот не лжет. Все, видимо, было так, как он рассказал. Но как же тогда то гнусное письмо с фотографией, пришедшие на следующий день утром? Фотография, фотография ... В голове у Ричардса смутно забрезжила интересная мысль, которая, правда, нуждалась в проверке.
— Ладно, Боб, — сказал он, — я тебе верю, а поскольку я сейчас работаю не на полицию, а на отца Сэди, то и сообщать Полу Стивенсу о том, что ты мне только что рассказал, не буду. Могу лишь от души посоветовать выбросить из головы и, главное, из своего сердца Сэди Дэвис. Она принесет тебе только беду.
— Знаю, — мрачно ответил Боб, — но я все равно люблю ее и всегда буду любить, что бы она не сделала.
— Ну что ж, за это тебя можно только уважать. Давай отвези меня в город к самому лучшему фотографу. Есть в Стоунвилле хороший фотограф?
— Есть. И не хороший, а отличный, его снимки даже в "Лайфе" печатались. Его зовут Брайан Редфорд, у него свое фотоателье.
— Ну так поехали к этому Брайану Редфорду. Заводи мотор. Только сначала заскочим в полицию по моим делам.
Когда Майкл Ричардc позвонил у калитки дома Дэви-сов, шел уже шестой час. Детектив прошел вслед за хозяином в гостиную и опустился в уже привычное ему кресло у окна. Дэвис настороженно наблюдал за ним, чувствуя какую-то необычность в поведении Ричардса, но вопросов не задавал. Так же молча он налил Майклу в бокал сухого мартини, а себе плеснул на два пальца виски. Безуспешно поискав в баре тоник, он долил в свой стакан мартини и тяжело уселся в кресло у камина. По тому, как он двигался, по его отяжелевшему, обвисшему лицу Ричардc понял, что Дэвис сегодня уже пил.
- Слушаю вас, мистер Ричардc. Вы ведь пришли сообщить мне что-то, новое о расследовании?
— Собственно говоря, мистер Дэвис, расследование в тех границах, которые были вами определены, я закончил. Расширение этих границ может ущемить ваши интересы. А поскольку вы мой клиент, то я хотел бы услышать от вас, желательны ли вам дальнейшие поиски или нет.
— Не понимаю, — хрипло сказал Дэвис, уставившись тяжелым взглядом в переносицу детектива. — Вы хотите сказать, что нашли того, кто похитил мою дочь и убил мою жену?
— Вашу дочь никто не похищал, мистер Дэвис. Она инсценировала похищение, использовав для этого чужого в городе человека — Дэвида Пиркса. Думаю, что она давно искала подходящую кандидатуру — человека, который должен уехать из Стоунвилла в тот же день, а уж уговорить прокатить ее в горы, да еще с "ветерком" такой красивой девушке, как ваша дочь, ничего не стоило.. В горах она легко отделалась от простака Пиркса и провела сутки в дальней, заранее облюбованной пещере. Думаю, что у нее в этюднике было несколько сандвичей, так что особого дискомфорта в_этой пещере она не испытала.
— Что вы такое несете? — вскричал Дэвис. — Вы же сами видели то письмо, ту фотографию ... Я это письмо каждую ночь в кошмарных снах вижу.
— Это письмо она написала сама, а фотографию сделала заранее вашим "поляроидом" с помощью складного штатива и автоспуека. Сегодня я был у Брайана Редфорда, профессионального фотографа, и он дал заключение, что снимок сделан примерно с высоты четырех футов. Это как раз высота складного штатива. Думаю, у вас в доме есть такой? Кроме того, на фотографии из письма и на снимках, которые вы сделали с автопортрета вашей дочери, один и тот же дефект: из-за неполной синхронизации фотовспышки и затвора, слева на снимках осталась узенькая темная полоска. Эксперт категорически утверждает, что все снимки сделаны одним и тем же аппаратом, то есть вашим "поляроидом". Письмо пришло утром потому, что было опущено в почтовый ящик после восемнадцати часов, когда производится последняя выемка почты. Я думаю, что по дороге в горы Сэди попросила Пиркса на минуту остановиться у почтового ящика, и опустила в него это письмо. Еще когда я читал его в первый раз, мне показалось, что оно написано сексуально неуравновешенным или, как обычно говорят, сексуально озабоченным подростком. Вспомните, смакование в этом письме деталей изнасилования и различных мучений, которым якобы подвергнется ваша дочь, если вы не отдадите картину. У нее должна быть вторая желтая майка, точная копия той, в которой она была в день "похищения". Она разорвала ее и сфотографировалась в ней заранее, потом изготовила письмо и постоянно носила его с собой, скорее всего, в этюднике, ожидая, когда появится подходящая кандидатура на роль похитителя. Канадский номер на машине Пиркса остановил ее выбор на нем.
— Но зачем, ради всего святого, зачем ей писать такое письмо и посылать, да еще с этой фотографией?
— Я же уже сказал вам, что у вашей дочери нечто вроде преждевременного полового созревания. Думаю, что ей нравится появляться на людях обнаженной. Я выяснил, например, что в своей изостудии она позирует художникам в качестве обнаженной модели. Ко всему прочему это дает ей и карманные деньги.
— Я не об этом. Зачем Сэди нужно было затевать все это? Чего ради?
— Но вы же сами рассказывали мне, как она привязана к портрету своей прабабушки. Возможно, для нее он был чем-то гораздо большим, чем просто картина Дега. Иногда люди фетишизируют любые вещи, превращают их в собственных богов. Разве большинство языческих религий зародились не так?
— А Бэт хотела продать картину, — начал понимать Дэвис.
— Да, ваша жена была намерена продать картину, чтобы купить дом во Флориде, но может быть, не только из-за этого. Элизабет говорила своей матери, что ваши отношения с Сэди,вышли за рамки отношений между отцом и дочерью. Жена ревновала вас к Сэди и, возможно, продажей любимой картины девочки хотела показать ей, кто в доме хозяйка, даже, может быть, хотела сделать ей больно. И Сэди прекрасно поняла это и возненавидела ее.
— Вы сошли с ума, Ричардc. Сэди до сих пор считает, что Бэт была ее родной матерью. Она рыдала на ее похоронах.
— Нет, вы ошибаетесь. Она плакала по родной матери, которой была лишена, как она считает, стараниями Элизабет, своей тетки.
Дэвис ошеломленно смотрел на Ричардса во все глаза.
— Вы ... вы все знаете?
— Да, я говорил со всеми, оставшимися в живых участниками этой трагедии. Сэди полностью, вернее, -почти полностью в курсе всех событий — уже больше месяца, со дня вашей поездки в Мильтаун. Она считает, что Элизабет убила ее мать. Кстати, а вы сами, мистер Дэвис, тоже, наверное, в глубине души думаете, что Бэт убила свою сестру?
— Не-е-ет! — Крик Фреда Дэвиса заставил детектива поморщиться. — Это грязная ложь! Она не могла сделать этого! Она любила Мэри, она . . .
— Значит, думаете, — бесстрастно констатировал Ричардc. — Тоже, как и Сэди, считаете Элизабет убийцей.
Эндрю Корф сумел и вас убедить. А вот миссис Таруотер считает, что Мери покончила с собой из-за вас.
Детектив испытующе посмотрел на своего собеседника. Весь хмель с Дэвиса слетел, он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, почти разрывая побелевшими от напряжения пальцами его кожаную обивку, уставившись затравленными, налитыми кровью глазами на Ричардса.
Детектив открыл свой кейс, достал из него несколько старых фотографий, какую-то схему с расчетами на листе бумаги и бросил все это на стол.
— Вот, можете ознакомиться и снять один грех со своей души. Вы ведь считали, что Элизабет убила сестру из-за вас, чтобы из вашей любовницы стать вашей женой? Можете не отвечать: по вашему лицу и так все видно. Ну так вот. Я разговаривал в Мильтауне с Эриком Кристоферсоном, альпинистом ;..
— Да, я помню его.
— Так вот, он сделал расчеты, где находились Мери и Элизабет в момент обрыва веревки, сфотографировал то место на склоне, где сорвалась Мери, и даже вычертил его профиль в виде схемы. Вот она, видите? Здесь он приводит цифры: это длина того куска страховочной веревки, который был прикреплен к телу Мери, а это — тот, что оставался у Элизабет. На схеме отмечено, где находилась р этот момент каждая из них. Видите, Мери скрыта от Элизабет нависающим как бы двойным каменным козырьком. Верёвка оборвалась вот здесь, на ребре нижнего карниза. Элизабет просто физически никак не могла бы добраться сюда, понимаете? Ну и кроме того, Кристоферсон как человек чрезвычайно добросовестный сделал и сохранил не только фотоснимки концов перерубленной камнем веревки, но и сами эти концы. Веревку он мне не отдал, а фотографии — вот. Посмотрите, веревка не перерезана, а перебита, причем одним ударом. Попробуйте перебить страховочную веревку камнем одним ударом и вы убедитесь, что вам это не удастся. Для этого удар должен быть очень сильным, как бывает, когда крупный камень падает с высоты. Так что Элизабет не убивала Мери. Это действительно был несчастный случай. Вы могли все это узнать у Кри-стоферсона сами еще двенадцать лет назад, но вы настолько убедили себя, что Элизабет убийца, что даже не стали проверять, так ли это. Так же поступила и ваша дочь.»
Дэвис сгорбился, закрыл лицо руками. Казалось в кресле сидит не крепкий пятидесятидвухлетний мужчина, а дряхлый старик. Наконец он поднял голову, и Ричардc поразился, как сразу осунулось, обвисло складками его лицо.
— А Элизабет?... Этот камнепад?... Он ведь... Это ведь тоже только несчастный случай?
Лицо его жалко кривилось, губы дрожали. Потухшие, какие-то по-собачьи беззащитные глаза с надеждой смотрели на Ричардса. Тот отвел взгляд в сторону и неохотно ответил:
— Здесь ничего нельзя утверждать с уверенностью, но думаю, что если этр и несчастный случай, то очень хорошо подготовленный. В письме Сэди требовала, чтобы именно ваша жена доставила картину. Почему? Кроме того, в письме сказано, что Элизабет должна положить картину на Трон Вождя и вернуться к своей машине, где ее уже будет ждать дочь. Если бы Сэди действительно собиралась ждать ее там, то она не смогла бы взять портрет с Трона Вождя и спрятать его, а на это она ни за что бы не пошла. Значит, она и не собиралась ждать Элизабет у машины. По моим прикидкам, для того, чтобы спрятать картину Дега так тщательно, как она собиралась это сделать, вашей дочери нужно было не меньше двух-трех часов. Теперь представьте, что Элизабет, положив картину, возвращается к своей машине И не находит там Сэди. Она, конечно, тут же едет посоветоваться с вами. Вы понимаете, что похититель обманул вас, звоните в полицию, и через двадцать минут они уже в горах, обшаривают каждую пещеру. Все это займет меньше часа. За это время Сэди никак не могла бы успеть управиться с картиной. Я могу из всего этого сделать только один вывод: чтобы ваша дочь успела спрятать картину, Элизабет не должна была вернуться к машине. Поэтому в то, что каменная осыпь сама сползла на тропинку именно в тот момент, когда по ней проходила ваша жена, — в это я не верю. Но, повторяю, у меня нет никаких доказательств, что это дело рук Сэди.
Дэвид выпрямился в своем кресле. Голос его дрожал от гнева:
— Вы передергиваете, Ричардc. Всё ваши расчеты притянуты за уши с целью обвинить девочку в убийстве. Для того чтобы засунуть картину в какую-нибудь щель в скале, где ее никто не найдет, нужно пять минут, а. не три часа, как вы говорите. Вы ...
— Подождите, — спокойно прервал его детектив, — вы же сами говорили, что ваша дочь не могла заснуть, прежде чем не попрощается с Катрин, так? Вы же говорили, что картина ей очень дорога, разве не так? И вы допускаете, что она могла оставить шедевр Дега в какой-то щели в горах, где его будут портить сырость, насекомые, а может быть, кто-то найдет и заберет ее себе? Я не допускаю такой мысли. Нет, Сэди не оставляла портрета Катрин в горах — она принесла его с собой.
— Но ее же привезли сюда полицейские, и у нее ничего с собой не было.
— Кроме мольберта!
— Но я сам лично открывал его, да и полицейские тоже. Там были краски, кисти, натюрморт, написанный Сэди, и больше ничего.
— Где сейчас ваша дочь?
— Отдыхает за домом в шезлонге. А что?
— Давайте поднимемся к ней в комнату, и вы покажете мне тот натюрморт. Вы его узнаете?
— Думаю, да. Правда, в тот момент мне было не до него, но я помню, то на нем были нарисованы красные астры.
— Хорошо, идемте, это займет всего минуту. Или вы против?
Дэвис пожал плечами и пошел вперед, Ричардc последовал за ним. Они поднялись по лестнице на второй этаж, толкнули дверь и вошли в комнату Сэди. Сразу было видно, что человек, живущий здесь, не просто увлекается, а живет живописью. Посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом. Все стены были увешаны пейзажами и натюрмортами, написанными акварелью или гуашью. В основном это были бледно-сиреневые ирисы, нежные орхидеи, белые, почти бесплотные лилии. В картинах, несомненно, чувствовался талант, хотя им и не хватало силы, экспрессии. Над кроватью, покрытой светло-лиловым покрывалом, висел уже виденный Ричардсом автопортрет Сэди, не полностью прикрывая невыгоревший прямоугольник обоев, оставшийся от портрета Катрин. На тумбочке у изголовья кровати лежала стопка написанных на картоне натюрмортов, не поместившихся на стенах. Ричардc стал быстро просматривать их, потом уверенно вынул один и показал его Дэвису.
— Этот?
— Да, кажется, этот. Странно, он совсем не в стиле Сэди.
Мужчины пристальнее вгляделись в натюрморт и невольно залюбовались им. На картине гуашью на размытом бледно-зеленом фоне был написан большой букет роскошных осенних астр, полыхающих всеми оттенками красного цвета — от нежно-розового до темно-багрового. Пышные цветы в великолепии кричащих красок даже могли бы показаться вульгарными, если бы не были так красивы.
— Совершенно не ее манера, — в восхищении пробормотал Фред Дэвис. — Ее преподаватель в изостудии всегда говорил, что у Сэди не хватает темперамента.
— Да нет, — отозвался как бы про себя Майкл Ричардc, — я бы этого не сказал. Думаю, характером она пошла в свою прабабку, Катрин Кураж, судя по тому, как вы мне ее описали.
Он вынул из накладного кармана белоснежный носовой платок, намочил его в стоявшей на подоконнике вазе с белыми розами и слегка отжал. Подойдя к хозяину дома, он взял у него из рук картину с астрами и поставил на подрамник.
— Что вы хотите делать? — встревоженно спросил Дэвис.
— Хочу показать вам, как ваша дочь спрятала портрет прабабки, — ответил детектив. Он секунду полюбовался астрами, вздохнул — жаль такой красоты! — и несколько раз провел мокрым платком по картону.
Фред Дэвис, хотевший остановить его, вдруг отдернул руку, словно обжегшись, и невольно сделал шаг назад. С картона из-под смытой гуаши на него торжествующе и дерзко смотрели прекрасные глаза — нет, не Сэди, как на секунду показалось ему, — Катрин Кураж. Казалось, она смеется над ним, жалким, безвольным сластолюбцем, но в самой глубине ее горящих черных глаз чувствовались решимость и угроза.
Не выдержав этого взгляда, Дэвис повернулся и выбежал из комнаты. Когда Майкл Ричардc спустился в гостиную, Фред опять сидел в кресле у камина и держал в руке стакан с виски. Судя по цвету напитка в стакане, на этот раз мартини в него он не добавил. Лицо его было замкнуто и отчужденно.
- Вот что, мистер Ричардc, — он неприязненно взглянул на детектива, но тут же опустил глаза в свой стакан, — вы хорошо потрудились, я благодарен вам и считаю, что больше вам здесь делать нечего. Как только получу от вашего агентства счет, я тут же вышлю вам чек. В то, что вы тут мне наговорили, я не верю. Конечно, Сэди виновата в том, что для спасения своего любимого Дега придумала глупое похищение. Но Элизабет она не убивала. Нет! Один раз я уже поверил в такую чудовищную нелепость. Двенадцать лет я считал Элизабет убийцей, а она оказалась невинной. А теперь вы хотите, чтобы я поверил в то, что убийца — моя родная двчь?! И это при том, что у вас нет никаких доказательств этого! Бог уже жестоко наказал меня за подобную ошибку с Элизабет. Я не повторю ее еще раз. Прощайте, мистер Ричардc.
Детектив встал с кресла, испытующе посмотрел в лицо Фреда Дэвиса, который, нахмурившись, по-прежнему что-то разглядывал в своем стакане, и молча пошел к выходу. В дверях, не удержавшись, он обернулся и произнес с ноткой недоверия, но и сочувствия:
— Неужели вы действительно полагаете, что Бог уже наказал вас? — Ричардc помолчал, не дождался ответа и продолжил: — Миссис Вирджиния Таруотер считает, что вы убили обеих ее дочерей. Думаю, что в известной степени она права. По крайней мере, в отношении вашей второй жены. Вы не убиваете сами, мистер Дэвис. При мягкости вашего характера вы и подумать об этом не можете, изба-ви Бог. Вы просто не мешаете одним вашим близким убивать других, вот и все. А поскольку человек вы интеллигентный и деликатный, то продолжаете жить с убийцей, делая вид, что она ничего такого особенного не совершила Вы говорите, что Бог уже наказал вас. Нет, ваше настоящее наказание только начинается.
Майкл Ричардc наклонил голову и холодно бросил:
— Прощайте, мистер Дэвис, — и вышел из гостиной.
Дэвис отхлебнул большой глоток виски, потом, поставив стакан на пол, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он не знал, сколько так просидел — может быть, минуту, может быть, час.
Дверь в гостиную открылась, и вошла Сэди. На лице и шее у нее выступили красные пятна, плотно сжатые губы побелели от волнения. Дэвис понял, что она была у себя в комнате и видела смытую с портрета Катрин гуашь. В глазах дочери он прочел безмолвный вопрос и что-то еще, чего сразу не мог определить. Лишь много позже он понял, что это было: непреклонное решение биться за себя, если понадобится — насмерть.
— Что этот человек наговорил тебе про меня, папа? —спросила Сэди, по-прежнему стоя у дверей и прожигая отца взглядом.
Дэвис каким-то древним инстинктом почувствовал, что от его ответа будет зависеть, останется ли у него дочь, или он потеряет ее навсегда. Он собрал все свои силы, всю свою любовь к этой, такой юной, такой хрупкой и беззащитной девочке и сказал, стараясь, чтобы голос не подвел его: