Учить эту птичку летать пришлось почти три недели — уж очень много непривычных фокусов она вытворяла. Особенно, при наклоне плоскостей. Ведь с их поворотом менялся и вектор тяги винтов относительно оси фюзеляжа, и рули высоты покидали зону интенсивного обдува. Кроме того, оказывался возможным полёт в положении «носом вниз». И всё это на скоростях от сорока до восьмидесяти километров в час.
На малых высотах при широком крыле активно работал эффект экрана. Ещё, поворачивая, приходилось заботиться о том, чтобы не чиркнуть крылом по шарику — самолёт предполагалось использовать буквально в приземном слое, почти касаясь колёсами тверди земной. Даже работая в авральном темпе, мы с трудом довели машину до состояния предсказуемости только к середине мая. Для изготовления даже второго экземпляра времени больше не оставалось — я погнал аппарат на войсковые испытания в район Запорожья — там снова обострилась ситуация.
* * *Связной самолёт довел нас до штаба пехотного полка, где мы и сели — нам хватило самого края непаханного с прошлого года поля. Мы — это я на безымянном пока прототипе штурмовика и два «сундука» гружёных, преимущественно, боеприпасами.
Командир полка удостоил нашу чудо-машину беглого поверхностного взгляда и даже не поморщился — ему было не до эмоций. От него веяло многодневным недосыпом и отчаянием обречённости.
— Вот тут, у Бабурки, — ткнул он пальцем в карту, — немец пошел в атаку на батальон Плахотного. Сможешь его поддержать?
— Не знаю, ответил я честно. — Ещё не пробовал. А чем атакует?
— Танками.
— Какие типы?
— Тройки.
— Семёныч! — крикнул я оружейнику. — Закати-ка по-быстрому фугасные снаряды. Нет у меня бронебойных, — повернулся я к майору. — Динамика у пушек слабая. Попробую их взрывчаткой пронять.
— Ты уж попробуй, соколик, — скривился командир и, повернувшись ко мне спиной, отправился в сторону ближайшей щели.
Деваться некуда. Взлетел и повернул в сторону Бабурки.
* * *Низко иду, метрах на пятнадцати. Слева вижу старинное обжитое село, утопающее в садах. Чуть дальше, тоже слева, прямо среди поля рвутся мины небольшого калибра. Видимо, это позиции нашего батальона, но разглядеть окопов пока не могу. Дальше чернеет несколько угловатых силуэтов — танки. Увеличиваю угол атаки крыльев, но выравниваю полёт подъёмом хвоста — иду с опущенным носом. Хорошенько прицеливаюсь и кладу два снаряда в правый танк. Доворачиваю левее и бью соседний.
Всё, пролетел. Ложусь в разворот, слегка приподняв машину. Вижу, что первый из обстрелянных стоит, чуть повернувшись, а второй едет, как и ехал. Но на этот раз я целю в другого, мною еще не целованного. Выпускаю по нему сразу четыре залпа из обоих стволов. Зря я так расщедрился — явно много. Башня у танка подпрыгивает, сорванная, похоже, внутренним взрывом, зато у меня больше нет снарядов серьёзного калибра.
Слышу, как тюкают пули по броне, как за спиной деловито работает «Максим» заднего стрелка. Держу «дорожку», чтобы не сбивать ему прицел, и выхожу на позиции батальона — редкую цепочку одиночных стрелковых ячеек. Закладываю плавный вираж влево.
— Заметил, откуда работают миномётчики, — докладывает задний стрелок. — Ложись на курс двести семьдесят пять — там низинка.
Ложусь, краем глаза успев увидеть стоящую на прямой наводке нашу батарею. Два орудия разбиты, у третьего возятся люди, подкладывая что-то под ось разбитого колеса, а четвёртое ведёт огонь.
Я тоже даю очередь из двадцатитрёхмиллиметровок по одному из танков. Не потому, что надеюсь нанести ему вред, а исключительно для поднятия духа наших бойцов — разрывы на чужой броне — картина, милая сердцу любого воина.
А вот и низинка. Точно — миномёты. Прохожу поляну из ШКАСов, вертя носом то туда, то сюда. Сзади снова оживает «Максим» заднего стрелка. Не ненадолго — мы опять в развороте. На этот раз я «утюжу» матчасть из УБК и ВЯ — крупняка и пушки. Есть шанс повредить трубы. А может и боеприпас сдетонирует — по ящикам с минами тоже стреляю.
Были и взрывы, и падения миномётных труб, и лежащие на земле фигурки дёргались. Только вот звуки от ударов пуль о мою броню тоже слышались не один раз. И задний стрелок почему-то не стреляет.
— Никита! Ты жив?
Молчание.
Ну гады! Такого парня убили!
Я начинаю работу на полное уничтожение, поочерёдно заходя на вполне различимых сверху миномётчиков, отстреливая их прицельным очередями. Заход за заходом…
— Шурик! Я пушки перезарядил, — ожили вдруг наушники голосом моего заднего стрелка. Вот молодец! Это он, выходит, скрючившись в три погибели, добрался до лючков и ухитрился сменить барабаны с выстрелами.
— Понял. Работаем танки.
— Левее держи — иначе мне по пехоте неловко стрелять. Довернёшь, когда зайдешь в хвост коробочкам, — распоряжается стрелок.
Выходим к атакующим. А они уже отступают. Танки пятятся, но не все — три горят. Никита из своего Максимки работает короткими очередями — похоже, он предпочитает индивидуальный подход. А я даю три залпа в корму одной из бронированных машин. Потом ложусь в разворот и имею возможность лицезреть горящего «крестника».
Новый заход — тот же результат. Я снова пустой по семидесятишестимиллиметровым выстрелам. Но продолжаю виться над полем боя, расстреливая пехотинцев в серой форме из ШКАСов. Никита тоже не молчит, хотя плоды его трудов мне не видны — некогда оглядываться.
Бэмц! Артиллеристы вкатили снаряд в одну из целых пока троек. Похоже, удачное попадание — остановился, задымил.
Итак — атака сорвана. А мне пора пополнить боезапас. Возвращаю крылья в нормальное состояние и немного поднимаюсь — лететь низко очень утомительно из-за постоянного опасения на что-нибудь налететь.
Огибаю стороной село и вижу, как ложком двигается цепочка в мундирах мышиного цвета. В последние годы, сохранённые в моей памяти о будущем, этот цвет частенько называли «фельдграу», но я к этому слову так и не привык. Для меня это — олицетворение паразитизма. Так уж вышло. Даже не раздумывая строю маневр захода вдоль цепочки, опускаю нос и прочёсываю дно ложбинки из всех шести стволов.
Всё истратился — до железки. Последними замолчали ШКАСы — у них боезапас больше. «Максим» позади тоже смолк, проглотив последний патрон. Ещё несколько минут полёта, и посадка рядом со штабом полка.
— Ай, молодец! — выпрыгнувший из щели командир хлопком по плечу едва не сбивает меня ног. — Твоего первого подранка пушкари разделали. А уж как ты миномётчиков утихомирил, так и стрелки смогли головы поднять. Слушай! Я жду свежий полк на смену — послезавтра обещали прислать. Посиди пока тут с нами…
— Отчего же не посидеть, — отвечаю. Только самолёты нужно как-то укрыть. В землю закопать и сетки маскировочные сверху натянуть.
— Да мои сапёры всё сделают в лучшем виде. А ещё что вам требуется?
— Хорошая кормёжка. Работа нервная, после неё только за едой и успокаиваешься.
— Это будет. И нальём под закусь как следует — не сомневайся.
— А вот этого не надо — с похмелья летать никак нельзя, да и остальным не стоит пьянствовать — один небрежно вставленный в ленту патрон — и самолёт безоружен.
— Всё, как скажешь, товарищ майор, — улыбнулся комполка.
— Ну и смене своей нас сдадите под роспись с соблюдением всех формальностей, как приданное подразделение. Нам машину нужно адаптировать к боевым условиям.
* * *Второй вылет был на поддержку батальона Гунько. В этот раз мы подготовились заметно лучше, к месту событий подошли балкой, а потом поднялись над её кромкой и, как гром среди ясного неба, накрыли колонну ещё до её развёртывания в боевые порядки. Плотная массовая цель в пределах ограниченного пространства — очень лакомый кусочек для батареи скорострелок. Стволы у меня перегрелись, и вскоре пулемёты и пушки заклинило — только «Максим» из задней кабины продолжал, как ни в чём не бывало, строчить. А я израсходовал фугасные снаряды по батарее семи с половиной сантиметровок, занимающей позиции правее.
Надо признаться, разведчики очень правильно меня сориентировали и напустили на цель в исключительно удачный момент.
Утро следующего дня началось весьма примечательно:
— Смотри, Шурик! Вот фотографии, сделанные на нашем участке авиаразведчиком. Как ты думаешь, что это?
— А когда оно появилось? — не удержался я от любопытства. Дело в том, что вчера на этом месте ничего подобного не было — я сам над ним пролетал и видел собственными глазами. А теперь — нечто непонятное, затянутое маскировочными сетками, расположилось на краю садочка.
— Сегодня ночью и появилось. По моему мнению ничему, кроме зенитных автоматических пушек, тут располагаться никакого смысла нет. Немец — вояка справный. Наверняка хочет твой капут приземлить. И для этого будет имитировать атаку вот сюда — на батальон Плахотного. Выманивать тебя станут, голубь ты наш сизокрылый. А ты не лети.
— Сегодня ночью и появилось. По моему мнению ничему, кроме зенитных автоматических пушек, тут располагаться никакого смысла нет. Немец — вояка справный. Наверняка хочет твой капут приземлить. И для этого будет имитировать атаку вот сюда — на батальон Плахотного. Выманивать тебя станут, голубь ты наш сизокрылый. А ты не лети.
Осмотрев самолёт, я призадумался. Призадумался о том, что напрасно мы отказались ставить на «капут» глушители. С ними я бы мог в рассветный час бесшумно подобраться к этой столь неудобной для меня батарее. Но вопрос решили и без этого — дивизионная артиллерия отработала. Высоко вверху крутился корректировщик Су-2 под охраной Яков. Залпы следовали сначала с периодом примерно полчаса — что-то у наших пушкарей не ладилось с поправками. Но потом пристрелялись, и несколько минут непрерывной молотьбы сделали своё дело.
Только потом послали меня на «доработку» — слова «зачистка» в обиходе пока нет. Однако, тратить боеприпасы на и без того разбитые орудия надобности не было. И вообще никаких подходящих целей поблизости не наблюдалось — все куда-то попрятались. Так и вернулся я несолоно-хлебавши.
Смена полка произошла ночью, когда мы спали. Дневальный об этом уже утром доложил и передал приглашение посетить штаб, как только изыщу для этого время. Приколисты, всё-таки, эти военные.
— Привет Шурик! — поднялся мне навстречу незнакомый майор. — Я Самохвалов — начальник штаба. А тебя помню ещё по трудам твоим на Одессчине. Ты тогда на истребителе летал. Слушай, а почему на твоём самолёте звёздочек по числу сбитых не нарисовано?
— Так, товарищ майор! Зачем же камуфляж нарушать? Мы так старались, полоски наводили, разводы разводили…
— Даже и не спорь. Есть у нас в полку хороший художник. Он обязательно сообразит, как и маскировку соблюсти и личный состав воодушевить — у меня почти все необстрелянные. Им увидеть, что на поддержку прислан настоящий герой — великое дело.
— Так я даже не могу правильного числа назвать. И сам не смотрел за поведением обстрелянных самолётов, и подтверждения их падения ни у кого не запрашивал.
— Да тьфу же на тебя, — огорчился начштаба. — Ладно, живи пока так. Но я этого дела безнаказанным не оставлю. А теперь ходи сюда — нам приказано захватить Разумовку. А немцы успели окопаться по рубежу вот этой балки. Артиллерии с нашего берега дотягиваться туда неудобно — им это обратные склоны, сам знаешь, какое выходит рассеяние. Вот здесь, мы из миномётов поддержим атаку, а вот на этом участке фашисты успели оборудовать ДЗОТы.
— Как же я их обнаружу? Если они будут стрелять — тогда увижу. А если притаятся?
— Ракетами наведём. Тут таких точек три штуки.
— Тогда и показывайте по очереди. У меня будет всего по четыре фугасных на каждую амбразуру. Зато стрелять могу с малого расстояния.
* * *День за днём мы решали локальные задачи в интересах одной-единственной стрелковой дивизии — монополия полка на использование «карманного» штурмовика не продлилась и двух дней. Учились мы, училось командование, нарабатывались приёмы и придумывались разные «фокусы». Своя домашняя крылатая батарея, пусть и с ограниченным боезапасом, пришлась ко двору. Она здорово помогла удержать плацдарм на правом берегу Днепра, попросту, «погасив» пару очень вредных дальнобойных батарей. Вражеским истребителям в этом районе свободно летать не позволяли и бомбардировщиков сюда тоже не подпускали — между берегами сновали довольно быстрые скромных размеров кораблики, которые я бы назвал баржами. Тем не менее, перемещения больших сил с нашей стороны не происходило.
Потом срок командировки истёк. Но домой отпустили только меня. И штурмовик, единодушно названный проникновенным немецким словом «капут», и Никиту в качестве его пилота, и технический состав — командир дивизии умудрился «переписать» на себя. Он бы и меня «переписал», но где-то наверху с ним не согласились. А ещё нас заставили вместо снарядов (а они довольно быстро закончились) заряжать в барабаны восмидесятидвухмиллиметровые мины — у нас же как раз этого размера трубы и применены в пушках — и в стволах, и собранные в барабаны. Ну, не у нас, у Одесситов.
Почему возникли сложности с самими снарядами? Во-первых, вытаскивать их из гильз унитарных выстрелов показалось варварством. Во-вторых, откровенно негде было в полевых условиях устраивать производство ввинчиваемых вместо трассера штырей стабилизаторов. А в-третьих, откуда брать более толстые пояски и как их вне завода «напяливать» на тело снаряда? Ну а мины просто нормально становились на то же самое место. Некоторое изменение баллистики было несложно учесть при прицеливании, тем более, что стреляли мы с малых, пистолетных дистанций — основным средством доставки боеприпаса оставался самолёт. А пушка всего лишь «достреливала» снаряд до цели.
В заключение добавлю — майор Самохвалов на прощание подарил мне рукопись своей книги: «Наставление по применению полковых штурмовиков типа „капут“». Второй или третий экземпляр — не знаю. Творение сие было прошнуровано, опечатано и снабжено грифом «Секретно». В сочетании с замечаниями, собранными в большой толстой папке, этот документ и являлся, по-сути, реальным техническим заданием на новый класс летательных аппаратов непосредственной поддержки войск — крылатых машин поля боя.
Впрочем, протоколы испытаний армейское руководство подписало и даже кое-что добавило от себя. В основном не по технике, а в отношении великой срочности обеспечения армии данным видом вооружения из расчёта четыре экземпляра на дивизию.
Эпилог
Полученный боевой опыт… он оказался не вполне однозначным. Вернее, всё наоборот. Ладно, перестану путаться и изложу с начала. Мы очень внимательно прочитали наставление, столь спешно составленное майором Самохваловым. Мы — это всё КБ. И сильно разошлись во мнениях о том, что же имел ввиду автор сего текста.
— Шурик, тебе не кажется, что товарищ пишет о штурмовике так, словно это танк! Вчитайся в рекомендации по применению его в обороне — сначала скрытная доставка на гужевой тяге, потом окапывание и, наконец, прямое указание на то, когда наше детище нужно выпускать. Если следовать предложенной схеме, то в момент, когда до развернувшейся в атаку пехоты остаётся меньше километра, а ПВО ещё не подтянулось.
— Александр Сергеевич, миленький, да где же это видано, чтобы за каждой немецкой ротой следовала батарея зенитных автоматов? Ну, может, кто когда и примечал такое, только мне ни о чём подобном ни разу не рассказывали. Хотя, если мы вынудим супостата поступать подобным образом, наступать ему станет совсем тошно. Мне, признаться, интересней отметить отношение к нашему детищу, как к миномётной батарее, ведущей огонь из верхней точки траектории мин. Точность сразу повышается, поскольку цели оказываются в поле зрения наводчика, причем с исключительно выгодного для стрелка ракурса. И с расстояния, которое он может менять по своему усмотрению. А уж на скорость, с которой эта артиллерия способна менять позицию, вообще указывается прямо.
— А почему огонь из пулемётов рекомендуется вести короткими очередями? — встрял Алим.
— На таких скоростях стволы авиационных пулемётов испытывают недостаток охлаждения из-за слабого обдува. Поэтому мы назад сразу Максимку поставили. Но и впереди эта же проблема — помните отчёт о втором бое? Когда работали по пехотной колонне. В общем, нужно и впереди ставить стволы с водяным охлаждением, — отозвался Матвей Голыгин.
— Шурик, а хоть один случай, когда бы был полезен крупняк или авиационные пушки, ты можешь припомнить?
— Нет. На большие дистанции с подвижной машины так, как с наземного станка, не прицелиться. А с малых расстояний, метров до трёхсот, по защищённым объектам удобней сразу фугаску положить. Ошибку в пределах метра, кило тротила обычно исправляет. Зато в отношении бронирования у меня возникли опасения — у немцев на нашем участке появились бронебойные пули. Вы же видели фотографии с изображениями отдельных сквозных пробитий. Думаю, нам следует к этому заранее подготовиться и усилить места, где возможно поражение от винтовочного и пулемётного огня по. Это лоб и борта.
* * *Поняв, что нашу затею в действующей армии рассматривают не как самолёт, а как стремительно меняющее позицию пулемётное гнездо с приданной миномётной батареей, мы принялись приводить его вооружение в соответствие с ожиданиями. И устранять недостатки в винтомоторной группе, планере и шасси.
Вместо авиационных пушек и пулемётов впереди поставили спаренный «Максим» — такой вариант тоже был разработан для применения в качестве зенитного, хотя большее распространение получил всё-таки счетвёренный. Но счетвёренный к нам просто не полез. Зато такую же спарку на турели получил и задний стрелок — мы её приладили в поворотной башенке, позволявшей вести круговой обстрел, а при опущенном носе (повёрнутых назад крыльях) весьма успешно стрелять вперёд и вниз через голову лётчика.