Мистика древних курганов - Евгений Яровой 4 стр.

В 1844 году еще один член общества Н. Надеждин выезжает в Бессарабию в поисках летописного славянского города Пересечина и проводит разведки в окрестностях села с тем же названием в Оргеевском уезде. Древний город ему найти так и не удалось, но Н. Надеждин отметил, что «долина Реута, на которой находятся нынешние города Оргеев и Бельцы, доныне заперта рядами бесчисленных-курганов, из которых многие имеют вид укреплений». Таким образом, и в данном случае исследователь не подозревал, что курганы являются надмогильными сооружениями.

Интересно наблюдение о курганах еще одного члена Одесского общества истории и древностей А. Шмита. В своих поездках по Херсонской губернии в 50-х годах XIX века ему удалось отметить, что курганы в степях, «достаточно сохранившие свою целостность, имеют одну сторону ската всегда круче, чем с другой противоположной стороны». Первоначально он выдвинул предположение, что курганы строились «крутым скатом» в ту сторону, которую хотели наблюдать строители, но затем совершенно справедливо отметил, что у всех насыпей крутой склон обращен к северу.

Пытаясь объяснить это наблюдение, А. Шмит выдвигает три предположения, с какой целью строились курганы:

— «чтобы можно было по их очертанию узнавать стороны света;

— они были воздвигнуты народом для наблюдения за неприятелем, к северу от него находившимся, — для чего южные скаты были сделаны пологими, удобными для въезда по ним;

— служили они жертвенниками».

При этом автор оговаривает, что допускает «первое предположение наиболее вероятным», но не объясняет почему. Эта небольшая заметка, опубликованная в 1858 году в Одессе, весьма символична. Она отражает тот интерес, которые все же вызывали степные исполины у просвещенных современников. В этой связи следует лишь отметить, что А. Шмит, вероятно, не догадывался об их истинном назначении, так как все его предположения не соответствуют действительности. Более крутые северные склоны крупных курганов созданы не человеком, а природой. С южной стороны насыпи быстрее таял снег, иногда несколько раз в году, постепенно размывая и удлиняя именно этот склон. В результате курганы приобретали подобную форму. Это происходило не за одно столетие. Требовалось два-три тысячелетия, чтобы северная пола насыпи оказалась более крутой, чем южная. Поэтому опытный археолог уже по форме насыпи может определить, что подобные курганы были возведены в эпоху, когда человек только познакомился с металлом.

До середины XIX века изучение курганных памятников ограничивалось лишь разведочными поездками, поэтому неудивительно, что в научной среде не было единой точки зрения на причины их строительства. Так, английский путешественник Кларк, осмотревший в начале века группу курганов на берегу Дона, полагал, что они являются алтарями для жертвоприношений, возведенными воинами Александра Македонского. Можно еще отметить мнение историка Ю. И. Венелина — знакомого А. С. Пушкина, который в 1830 году писал, что эти «мнимые могилы» являются, скорее всего, остатками жилищ татар и угров. А его современник, знаменитый академик П. И. Кеппен, считал, что курганы — это специально созданные искусственные холмы, своего рода наблюдательные вышки, построенные татарами и казаками для наблюдения за передвижениями боевых отрядов друг друга.

Неудивительно поэтому, что полузабытый в наше время писатель Орест Михайлович Сомов отмечал в 1830 году, что «могилами» в Малороссии называются курганы, или высокие насыпи, часто встречающиеся посреди полей и степей. Он также предполагал, что «это, вероятно, были укрепления или подзорные высоты, сделанные во время набегов татарских». А ведь О. М. Сомов, который в свое время считался «даровитым литератором», вошел в историю русской журналистики и отечественной фольклористики как истинный знаток народных обычаев и преданий.

Назначение курганов не вызывало сомнений лишь у местных жителей, которые в XIX веке уже активно занимались их грабежом в поисках древних сокровищ. Но кого скрывали спрессованные веками многотонные земляные насыпи? На этот счет существовали романтичные предположения местной творческой интеллигенции. Так, известный бессарабский литератор Александ Хыждеу утверждал, что под древними насыпями покоится прах древнегреческих воинов. Эту идею он высказал в лиричном, но, к сожалению, забытом стихотворении «Стынка над Днестром»:

Многие современники были согласны с этим утверждением, но истинный ответ на этот вопрос могли дать только целенаправленные исследования.

Период с 60-х до 80-х годов XIX века с полным правом может называться уваровским, ибо А. С. Уваров в это время выступил в качестве основного организатора и руководителя археологических исследований.

Касаясь первых опытов изучения курганных древностей Южной России, нельзя обойти вниманием имя известного русского археолога графа А. С. Уварова. До сих пор в научных кругах его деятельность вызывает споры и оценивается диаметрально противоположно. Казалось бы, после его смерти прошло уже 120 лет, его преданность науке и организаторский талант не вызывают сомнений у потомков, но о вкладе А. С. Уварова в становление отечественной археологической науки до сих пор нет единого мнения. Между тем мало кто помнит, что свою полевую деятельность он начал в южных регионах Российской империи. Впрочем, его биография заслуживает краткого изложения.

Алексей Сергеевич Уваров родился 28 февраля 1825 года в семье министра народного просвещения при Николае I С. С. Уварова, автора сакраментальной формулы — «православие, самодержавие, народность». Получив разностороннее домашнее образование, он в 1845 году окончил Петербургский университет. Перед молодым графом открывалась блестящая дипломатическая карьера, но он сознательно отказался от нее и всю жизнь и значительную часть своего состояния отдал любимой науке.

Уже в 1846 году двадцатилетним юношей он принимает активное участие в организации Петербургского археолого-нумизматического общества. В целях привлечения внимания к изучению древнейших памятников на территории России по его инициативе объявляются конкурсы на лучшую работу по археологии с привлечением различных смежных дисциплин.

В начале 50-х годов XIX века А. С. Уваров совершает археологическую поездку по Северо-Западному Причерноморью. Одновременно с этим он осуществляет археологические раскопки на побережье Черного моря. Их итоги были обобщены в первом научном труде «Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря», изданном в Санкт-Петербурге в 1856 году. В этом издании содержится много интересных сведений по археологии, эпиграфике и нумизматике данного региона. В частности, А. С. Уваров отмечает множество курганов на Черноморском побережье, но считает, что они относятся к античному или древнерусскому времени.

Желая все же выяснить, к какому периоду относятся эти сооружения, он предпринял раскопки одного из курганов у села Шабалат на Днестровском лимане. О нем крестьяне рассказали графу немало чудес: то о появлении огоньков на самой вершине, то о золотой цепи, якобы соединявшей две самые высокие насыпи. Огоньки на кургане свидетельствовали о спрятанном золоте. Услышанные легенды лишь подогрели интерес исследователя, и он, не мешкая, приступил к раскопкам. С рабочими не возникло проблем, так как, будучи генералом, он использовал в качестве землекопов не только местных крестьян, но и солдат из расквартированных здесь полков. «Я разрыл один из самых высоких курганов; дошедши с восточной стороны до самого материка, — писал позднее А. С. Уваров, — но ни в центре, ни в боках насыпи я ничего не нашел — даже не было следов гробницы». Отсутствие каких-либо находок заставило А. С. Уварова свернуть дальнейшие работы и привело к ошибочному выводу, что это был сторожевой курган, «употребленный, может быть, для наблюдения за окрестностями в случае нападения».

Но стоило лишь ему покинуть раскопки, как местные крестьяне с энтузиазмом их продолжили. Они обнаружили в насыпи какое-то каменное сооружение и несколько больших известняковых плит, вероятно, от каменного ящика эпохи бронзы. Известия об этом дошли и до автора раскопок, который прокомментировал их следующим образом: «После моего отъезда дошли до меня слухи, что будто бы крестьяне сами потом продолжали разрытие остальной части кургана и нашли в ней каменный склеп и большие плиты. Слух этот кажется мне очень сомнительным, ибо, дорывши до материка, я не встретил ни одного обломка камня — обыкновенный признак курганов со склепами». Граф, безусловно, ошибался: из-за несовершенства методики он явно не докопал насыпь. В отличие от него крестьяне прекрасно знали, что в каждом кургане содержатся древние погребения. Поэтому, заинтригованные работами генерала, решили сами испытать счастье, но также ничего для себя интересного не обнаружили.

Уже в конце XVIII века приобретенные Россией обширные и пустынные территории к востоку от Днестра стали активно заселяться беглыми русскими, украинскими и молдавскими крестьянами, а также выходцами из Сербии, Болгарии, Германии и даже Швейцарии. Еще в середине XIX века здесь сохранилось множество различных археологических памятников, почти не тронутых редким местным населением. О том, что их можно было обнаружить буквально на поверхности, свидетельствует сообщение А. С. Уварова, что в четырех верстах от его раскопок крестьяне при обработке полей нашли «две известняковые плиты». Они находились у другого кургана, а под ними якобы лежали лошадиные черепа. Одна из них имела «вид карниза», а на другой в центре сохранилось изображение человека с приподнятыми вверх руками. Видимо, сам археолог не видел этих находок, но, судя по описанию, крестьяне выпахали из земли два античных надгробия из расположенных где-то поблизости некрополей.

Несмотря на постигшую молодого графа неудачу, эти раскопки стали первыми археологическими исследованиями курганных памятников в Бессарабии, предпринятыми с научной целью. После этого А. С. Уваровым были проведены раскопки древнего Херсонеса во время севастопольской обороны под выстрелами англо-французских кораблей, колоссальные по масштабам раскопки курганов во Владимиро-Суздальской земле, создание Московского археологического общества, организация Московского Исторического музея и первых археологических съездов. Но всей этой огромной научной и организаторской работе предшествовала первая робкая попытка разгадать загадку одинокого кургана, которая закончилась безрезультатно и стала малоизвестным конфузом в начале блестящей научной деятельности.

Для русской археологии древние могилы Бессарабии имеют особый интерес в двух отношениях: во-первых, в этой области археология должна найти могилы киммерийских царей и подвластного им народа; во-вторых, по свидетельству Нестора, эта область составляла часть славянской прародины.

Значительную роль в активизации научных исследований и пробуждении интереса к доисторическим курганным древностям юга России сыграл проходивший в 1884 году в Одессе VI Археологический съезд.

Спустя всего несколько лет после его проведения, в 1888–1899 годах, профессор Киевского университета Святого Владимира Ф. И. Кнауэр предпринял целенаправленные раскопки шести курганов на землях немецких колонистов в окрестностях села Сарата, в 60 верстах к западу от Аккермана (ныне г. Белгород-Днестровский. — Примеч. авт.). Кстати, сам Федор Иванович, немец по национальности, являлся уроженцем данного села. Поэтому неудивительно, что выбор киевского профессора пал именно на этот район Бессарабии. «Насколько мне известно, — писал он позднее, — в Бессарабии, по крайней мере в ее южной части, до сих пор еще не производили раскопок курганов с научной целью. Следовательно, мой опыт раскопок в той местности можно считать первым». Это не совсем так, если вспомнить неудачную попытку А. С. Уварова, предпринятую за несколько десятилетий в том же уезде. Но если учесть, что раскопки графа не увенчались открытием даже одного древнего захоронения, то исследования киевского профессора, безусловно, можно считать первыми, давшими определенный научный результат.

По существовавшей в то время методике все курганы раскапывались «колодцем» диаметром от 3 до 10 метров. Этого было явно недостаточно для полного исследования насыпей. Но к чести автора следует признать, что он сам отметил допущенные ошибки, сделав совершенно правильный вывод, что «величина колодцев была слишком мала сравнительно с величиной самих курганов» и, вероятно, были раскопаны только их «самые центры». Очень ценным является и его замечание о том, что курганы необходимо исследовать полностью «или, по крайней мере, на три четверти площади основания». Однако сам Ф. И. Кнауэр продолжал копать курганы «колодцем». В четырех насыпях у села Сарата профессор обнаружил погребения средневековых кочевников с лошадьми, а в двух — захоронение эпохи бронзы. Закончив раскопки, автор отметил, что курганы являются «семейными усыпальницами» и некоторые имеют «гуннское происхождение», оговорив все же, что данное заключение является предварительным.

В 1891 году Ф. И. Кнауэр продолжил раскопки, исследовав «двойной курган» у села Павловка Аккерманского уезда. На самом деле он раскопал три кургана — две насыпи, соединенные валом, который оказался третьим курганом. Здесь он обнаружил около 30 разновременных захоронений. Новые материалы позволили ему пересмотреть ранее сделанные выводы и прийти к правильному заключению, что курганы, в которых найдены костяные или каменные орудия, «либо целиком каменного века, либо находятся на рубеже каменного и бронзового веков». Указанием на сложную стратиграфию исследованных насыпей является замечание, что «скелеты были расположены этажами». Это одно из первых научных заключений о планировке и строительных горизонтах курганных насыпей. В то же время публикация самих находок крайне лаконична и по ней нельзя получить четкого представления о раскопанных комплексах. Но во второй половине XIX века археология все же сделала качественный скачок в объяснении происхождения курганов.

После трехлетних раскопок Ф. И. Кнауэр пришел к выводу, что в обнаруженных им курганах «можно различить погребения трех эпох: эпохи каменного века и начала бронзового, скифского и начала переселения народов». Относительно низкий уровень проведенных раскопок тем не менее не помешал ему сказать свое слово в археологической науке.

Одновременно с началом научной деятельности продолжаются работы по составлению археологической карты Северо-Западного Причерноморья. В 1888 году нумизмат П. О. Бурачков, один из известных знатоков прошлого Бессарабии, издал археологическую карту Новороссийской губернии и Крыма, поместив описание находок из 25 пунктов. В карту вошел и Тираспольский уезд Херсонской губернии, из которого было нанесено 18 пунктов.

В 1894 году вышла в свет крупная статья преподавателя Елизаветградского реального училища, действительного члена Одесского общества истории и древностей В. Н. Ястребова «Опыт топографического обозрения древностей Херсонской губернии». Эта работа, опубликованная в «Записках Одесского общества истории и древностей», до сих пор не потеряла своего научного значения, поэтому на ней следует остановиться более подробно.

В конце XIX века Московское археологическое общество начало гигантскую работу по составлению археологической карты страны. Для этого оно обратилось к губернаторам, священникам и директорам народных училищ с просьбой разослать подведомственным учреждениям и частным лицам программу общества. В ней предлагалось доставлять сведения об известных им древностях. В ответ на эту просьбу чиновниками Херсонской губернии было составлено две метрики. Приняв на себя обработку археологического материала, В. Н. Ястребов отнесся к работе с большим энтузиазмом и признал представленные по губернии материалы «недостаточно полными». В результате он начал собирать информацию непосредственно «из первых рук», печатая программу в местных периодических изданиях и лично обращаясь к жителям с просьбой о сообщении данных. Он настолько серьезно подошел к составлению карты, что использовал все имеющиеся у него возможности, а не ограничился присланной из Москвы программой.

Полученный материал В. Н. Ястребов систематизировал и разделил по категориям на 11 глав, каждая из которых была посвящена определенному виду древностей: оружию и орудиям, монетам, менгирам и каменным бабам, мастерским и копям, пещерам, дольменам, валам, городищам и селищам. Неудивительно, что самая крупная и представительная глава описывала курганы. В ее начале В. Н. Ястребов указал свою цель: «Богатство южнорусской земли памятниками древности, особенно курганами, так велико, а количество затраченных на их изучение сил все-таки так неизмеримо мало, что мы не смеем претендовать на окончательную полноту предлагаемого обозрения древностей… и будем считать себя счастливыми, если труд наш послужит полезным руководством для систематических и коллективных исследований».