Аполлинарий Матвеевич не такой красавец, как Штирлиц, но пылче фотографии — точно. Предложение Глафире сделал решительно, со свойственной изобретательностью, на промятом диване, с которого глядел на звёзды через трофейный бинокль деда Игната.
После девяти месяцев раздумий родила Глафира сына Никиту и переехала в избу Крутенковых. Бывший агроном написал на тетрадном листочке удостоверение, что, данной ему властью человеческого гражданина и именем сельсовета, он назначает их мужем и женой.
Стала Глафира жить-поживать, мужнины рубашки стирать заодно с пелёнками. Всё бы ничего сложилось в бабской судьбе, муж — умница, почти не пьющий, сын лапушка, бойкий карапуз, но никак из головы Аполлинария Матвеевича космос не вылазит. Заколотил прочно, скалкой не выколотишь.
Глафира Петровна сильно ревновала мужа к космосу. Пыталась устраивать сцены, но потом смирилась. От бессилия. Так и лежала ночами, мучаясь в сомнениях — кого это нынче муженёк её звезданутый обнимает, причмокивая во сне губами, — то ли грудь её тёплую и розовую, то ли Луну свою, галактически развратную.
Когда Макар Зосимович предложил послать мужа в космос, козу глядеть, Глаша чуть в обморок не упала. Угадал, подлец! Плеснул рассола на старую рану. Все глаза в ночь выплакала, кусая подушку. «Вот ведь кобель непутёвый, — горевала она. — Я ему жизнь отдала, а он и рад, что к космосу своему уходит… Ох, верно Танька говорила — нету у мужиков совести. Не приделал Господь. Вот где пониже, там приделал, а совести пожалел. Наверное, от того, что сам мужик. Была бы богом баба, нашенская, с пелёнками и мужьями-пьяницами окаянными, поглядела бы я…»
7Весть о запуске первого человека в космос застала Макара Зосимовича Ширяева за вырезанием свистульки. Пристал к нему конопатый Серёга, Федьки отпрыск, — сделай да сделай! Вот и пришлось философу вспомнить рукоделие. Сначала из сосновой дощечки он сделал коня, но тот получился слишком неказистый. Потом из коня Макар Зосимович сделал собаку. Немного подумал и, под любопытными взглядами соседских сорванцов переделал собаку в бобра, до того непохожего, что недрогнувшей рукой срезал лишнее и получил искомый результат — абсолютно гладкую и круглую палочку.
— Так даже красивее, — обрадовался Макар и вручил свистульку лупоглазому Серёге. — На, владей, дырки завтра доделаю.
К дому Аполлинария Матвеевича пошли первые зеваки, желавшие поближе посмотреть на исторический запуск. Макар Зосимович отряхнул стружку, спрятал в карман складной нож и, вздохнув так, словно самому предстояло лезть в безвоздушный космос, направился к калитке.
Аполлинарий Матвеевич уже поднялся. Выкурив две цигарки, ходил по избе, волнуясь и постукивая сапогом в пол.
— Ну чего ходишь? — сердилась Глафира, не сомкнувшая за ночь заплаканных глаз. — Чего ходишь?
— Да гвоздь, зараза, насквозь прошёл. С таким не то что в космос, до Лопатова не дошагаешь.
— Ну и не ходил бы, — опять заревела Глафира. — Тебе что, со мной плохо?
— Глаша…
— О сыне бы подумал!
Оправив ладонью рубаху, Аполлинарий Матвеевич веско поглядел из-под бровей на жену. У самого с утра на душе кошки скребли, доставали до печёнки.
— Я быстро, — сказал он. — Без козы плохо. Народ мне поручил, не могу же на них наплевать.
Стали подтягиваться первые очевидцы — стояли почтительно на крыльце, шушукаясь. Это вчера к ассенизатору можно было просто зайти и похлопать по плечу — как, мол, дела, земляк? К первому космонавту Косой не завалишься. Робел народ, не каждый день соседа на орбиту провожаешь.
Сборы в космос прошли по-военному коротко. Глафира нажарила в печи гренок, выпросила у Таньки шмоток сала и стала завязывать мужнину котомку, положив под самый узелок бутылку с клюквенной настойкой. Сергеевна принесла свежего укропа с огорода, Сидор Петрович дал ржавую банку сгущёнки, припасённую ещё при коммунистах, Федька Куро-лесов вручил стёганую душегрейку, драную на локтях, но ещё довольно приличную.
— Вдруг Коломийцев не врёт? — сказал он. — А то там и правда, как на полюсе.
Самый ценный подарок вручил дед Игнат. Всё утро рылся в сарае, раскидывая старые хомуты, ржавые кресала и горы ветоши, пока не нашёл под кучей мусора старую, советскую каску без ремешка. Отменный котёл! Образца тридцать восьмого года, в таких на Халхин-Голе нипончуру гоняли.
— От сердца отрываю, — протянул каску дед. — Совсем новая, только раз простреленная. Для себя берёг, по грибы ходить. Но тебе сейчас нужнее, факт. Носи, значит, чтобы голову об звёзды не ушиб.
Аполлинарий Матвеевич расчувствовался, крепко пожал руку, спрятал каску на дно вещмешка, сунув макушкой вниз, чтобы не износить полезную вещь раньше времени.
После такого царского подарка остальные дарители засмущались, но Аполлинарий Матвеевич принял всё с чистым сердцем и благодарным словом. Последний дар — два охотничьих патрона от Макара Зосимовича — мог пригодиться космонавту для растопки костра или обмена на хлеб и сало.
Закончив сборы, присели на дорожку.
— Ой, бабы, — завыла в голос Глафира, нарушая тишину эфира. — А как не вернётся-то? Что, если заблудится?
— Цыц там, — обрезал дед Игнат. — Где там блудить? Баб нету, одни мужики. Да и не пропадёт, сейчас везде цивилизация, люди в космосе разве что лбами не стукаются, американцы с японцами.
— Три, два, один… Ну, с богом.
Аполлинарий Матвеевич попрощался с жующей сено Калошей, надел вещмешок, взял лыжи и потопал на околицу, волоча хвост идущих на почтительном расстоянии односельчан.
— Стойте, — дед Игнат нагнал процессию за колодцем. — Главное забыли!
— Чего?
— Название дать! В космосе без названия нельзя.
— А что думать? — сказал Замеряйлов-младший, торжественно трезвый. — Пускай будет как на земле, так и в космосе. «Аполлон»!
— Двадцать восемь, — добавил Макар Зосимович. — «Аполлон-28».
Аполлинарий Матвеевич Двадцать Восемь поклонился односельчанам на три стороны, поцеловал в лоб маманю, потискал сына, обнял заплаканную жену и, стараясь не оборачиваться, пошёл в космос.
8Пока Аполлинарий Крутенков отчаливал от Косой, на высокой околоземной орбите, в самом апогее, аккурат в сорок тысяч саженей от маковки Южного полюса, происходили странные вещи. В юбилейном экипаже российского космического аппарата «Привет ТМ» зрел тихий бунт. Запуск «Привета» оказался сюрпризом для всех. К нему готовились три года, чертили схемы, созывали симпозиумы, накрывали банкетные столы, своровали миллион отпущенных средств, а когда настала пора поджигать фитиль — начался аврал.
— Вашу мать! Мать вашу! — орал председатель госкомиссии. — Если ко дню рождения нашего любимого президента эта фигня не взлетит, я вас… Киллерам закажу!
Всего отвалили экипажу перед стартом учёные люди — и поздравительных открыток от мэра Москвы, и бутылку нахичеванского шампанского, и даже майки от спонсоров. Фото сделали — спикер Государственной Думы в кругу друзей, космонавтов и номеров стартового расчёта. Только про план полёта в суматохе забыли. Так, что экипажу нечем было заняться на орбите, кроме как «козла» забивать да демонстрировать миру способность новой демократической России забрасывать тяжёлые, восьмитонные, куличики высоко в небо.
Казалось бы, лафа, летай, плюй в потолок. Плана нет, стаж идёт. Одна сторона медали. Летавший больше года экипаж корабля подъедал последние консервы и начал тихо роптать.
— Тебе чего на завтрак? — спрашивал командир. — Кашу гречневую или гречневую кашу?
— А у меня есть выбор?
— Я же сказал.
Командир экипажа — Сергей Игоревич Колобок, заслуженный космонавт-испытатель всея Руси. Бортинженером числился Валентин Петрович Соловей, тоже заслуженный. Больше на орбите живых не имелось, подопытные микробы, и те сдохли от тоски.
Внизу, изображая бурную космическую деятельность, родная Земля лукаво сообщала о новых стартах, меняя космонавтам имена и фамилии. Народ в стране пил, и ему, в общем, было плевать, никто даже не замечал, что у разных космонавтов одни и те же лица. Если сообщалось о запуске двоих, пустяки. Когда Родине приспичило сообщить о запуске экипажа из трёх человек, тут всем пришлось напрячься. Циничные репортёры просто чередовали фотографии в передовицах — Соловей, Колобок, Соловей.
Так, из года в год, и летал «Привет». Возвращать его обратно, кажется, никто не собирался. Экипаж подвоха не замечал, а сообщать о том, что в спешке юбилейного запуска к их агрегату не прикрутили некую дефицитную фиговину, без которой не видать посадки, Земля не торопилась. Берегли здоровье президента.
— Я что-то не понял, Петрович. — В то утро командир корабля слизнул с ножа остатки вязких щей. — Они нас возвращать думают? Я лично подписывал контракт на две недели.
— Фиг знает. Наверное, пока не свалимся, не почешутся.
Чёрт дёрнул Валентина Петровича за язык. В следующую секунду крякнуло, хрустнуло, и по колбе корабля прошлась чёткая волна забортного хлопка.
— Опа…
Сразу засияли аварийные транспаранты, новогодняя ёлка! Спокойно! Одноразовый корабль ещё ого-го! Крепкий кораблик, в космосе всего второй раз.
— Что это? — посерел лицом командир, поглядев на напарника.
— Не знаю.
— А ну-ка, запусти проверку агрегатов.
Валентин Петрович наморщил лоб, припоминая параграф длинного фолианта под названием «Проверка штатного режима работы комплекса жизнеобеспечения кораблей типов «Привет Т», «Привет ТМ»…» и, ничтоже сумняшеся, нажал не ту кнопку. Вернее, кнопку нажал ту. Беда в том, что собрали её на Сыктывкарском заводе тяжёлых агрегатов, в день аванса от шестимесячной задержки зарплаты, со всеми вытекающими.
— Ой, что это так орёт?
— Сирена.
— Валя, я начинаю волноваться.
— Я тоже.
На борту запахло паникой. Один бортовой вычислительный комплекс БЦВМ «Эльбрус» оставался тих и спокоен, его тоже неправильно собрали на заводе «Красный олигарх», и единственное, что он умел, — гонять в тетрис. Если отвлекали и просили посмотреть за «Приветом» или посчитать чего полезное, он обижался и надолго уходил в себя.
Валентин Петрович опять почесал лоб.
— Сергей, — позвал он. — Тут какая-то ерунда.
В люк спускаемого аппарата просунулся Колобок, посмотрел на рыдавшую красным панель и потянулся к уложенным в контейнер скафандрам.
— Валя, кажется, бобик сдох.
— Ё… Давление падает.
Бобик, и верно, — сдох. С землёй связаться не удалось, радиостанцию спёрли ещё на старте, а старый китайский приёмник ничего не ловил, кроме речей Мао и попсы.
— Где мы? Сориентируйся, — велел командир, болтаясь кверху ногами и медленно уплотняясь в гидростатический костюм, который положили экипажу вместо дорогого скафандра. — Чёрт знает какой бардак! Это же не мой размер.
Бутафорские приборы не вдохновили, пользы от них, как с лягушки меха. Валентин Петрович начал определять положение народным космическим методом — облизал палец и выставил под вентилятор, прикинув в уме положение Венеры и Сатурна. Положение оказалось не безнадёжным, но, в целом, достаточно хреновым.
— Так. — Валентин Петрович сложил логарифмическую линейку с логотипом «Инкомбанка». — Сергей, как думаешь, успеет жена снять вклад со счёта? Или получится, как в прошлый раз?
— Чего там снимать? Мне ещё за тот полёт не заплатили.
— Вот блин! Второй вхолостую. Одни убытки.
— Где мы, Валя? — поинтересовался Колобок, устраиваясь в тесном кресле. — Вот бы прямо на Кремль бухнуться!
— Где-где… — честно признался бортинженер, водя пальцем по карте. — В нашем районе сектора рекламой закрашены. Хочешь, почитаю? «Распродажа. Всего за три миллиона девятьсот девяносто девять тысяч долларов вы можете приобрести у наших дилеров дворец на Канарах…»
— На фиг, — раздражённо отмахнулся командир. — Запускай аварийную посадку. Уж и не знаю, лучше всё-таки в Швейцарию… Попрошу политического убежища.
Ситуация на орбите становилась двусмысленной. Конечно, западные паникёры, случись у них на борту хотя бы десятая доля таких поломок, сразу бы подняли крик и поспешили эвакуировать экипаж. По российским сводам космической безопасности нынешняя ситуация считалась вполне допустимой. Лёгкие неполадки, вроде внезапной гибели экипажа, считались неприятной, но неизбежной платой за престиж Родины. Экипажам строго-настрого запрещалось самовольно покидать орбиту. Начальство грозило бить рублём.
— Плакали наши денежки, — сказал Валентин Петрович, когда неизвестно каким чудом спускаемый аппарат отделился от служебного модуля. — И дорогая не узнает, какой у парня был кредит…
Чудакам, как известно, везёт. Служебный модуль, красиво вращаясь в лучах восходящего солнца и обрывках орбитального мусора, стал медленно уходить на низкую орбиту.
— Хрен с деньгами, — промычал Сергей Игоревич, когда девятикратная перегрузка вдавила в кресло. — За державу обидно! Вот гады, обещали же только пять Жэ…
А что же Центр Управления Полётами, спросите вы? Куда смотрел? Да никуда. Спички искал и свечки — за неуплату бюджетных долгов отключили свет, газ, воду, телефон, телеграф и все телефаксы, оставив только атмосферный кислород, и то до первой задолженности. Так что ЦУП был не в курсе… Когда после громкого скандала телефоны и свет всё же включили, на больших и красивых экранах не оказалось самого главного — корабля «Привет ТМ» с тридцать восьмым, юбилейным, экипажем на борту.
Руководителю полёта седеть дальше некуда — белый, как снеговик.
— Я всех уволю! — заорал он, бледнея и глотая валидол. — Ищите корабль! Должен быть! У Луны смотрели?
Сколько ни искали, найти не могли, как неизвестные ЦУПу косочане не могли найти козу Дашку. Тут ещё включенные телефоны стали раскаляться. Звонили из Америки, из Японии и даже из Северной Кореи. Спрашивали, не видел ли русский ЦУП их родные, заморские агрегаты? Видишь ли, неизвестное науке явление сшибло их безобидных, как ракушки, астронавтов из космоса прямо на территорию Российской Федерации.
— Ничего не видели, — руководителю не пришлось врать.
— А как у вас?
— Как обычно.
Знай они, что это за неизвестное явление, закатили бы скандал на весь мир! Юбилейный «Привет» тормозил по формуле — кто не увернулся, я не виноват… Корпус из танковой брони, по конверсии. Эта изюминка ускользнула от Запада, и они просто просили русский ЦУП как можно скорее выслать спасательную экспедицию к месту падения. Даже керосин для вертолётов обещали.
Не знаю, сошёл ли в тот день с ума руководитель полётов, но экипажу «Привета» было точно не до смеха.
Сойти-то с орбиты сошли… Долго тормозили, обходясь без маршевых двигателей и чокаясь с конкурентами из соседних держав. Разбрасывали над планетой антенны, куски баков, сопла и кислородные ёмкости. Уже под самый конец потащили за собой американский «Эндевер», японский «Экогуру» и безымянный северокорейский спутник-шпион. Вся эта космическая армада благополучно и очень кучно грохнулась на Россию, в пяти верстах от никому не известной деревеньки, перепугав рыжую козу.
Когда в ЦУП, самым последним, позвонил российский президент, у руководителя полётов не осталось сил.
— Скажите ему, что я в туалете, — велел он помощникам.
— Повесился.
9Путь в космос оказался не близкий. Тут до районного центра пилить три дня, чего уж говорить про орбиту? Топал Аполлинарий Матвеевич топал, потом ещё, потом взял да и утомился. Сел на пенёк, достал узелок. В общем, непростое дело оказалось — до космоса дойти. Был бы трактор цел, может, оно и быстрее получилось бы.
Сначала закончилась клюквенная настойка, потом сухари с салом, так что к исходу дня проголодался Аполлинарий Матвеевич хуже волка. Само собой, уловил нос тонкий аромат дыма — то ли охотничьего костерка, то ли рыбацкой схоронки. Заурчало в животе у космонавта, и решил он с людьми пообщаться, перекусить, чем бог пошлёт.
Продрался Аполлинарий Матвеевич сквозь дикий шиповник, следуя курсом на запах, вышел на полянку и обомлел — прямо в лопухах бурьяна и тысячелистника валялись загадочные инородные предметы. Красивые такие, напоминавшие куриные яйца, только обгорелые и крупнее раз в сто. «Вот незадача», — почесал нос Аполлинарий Матвеевич и тут же узрел внеземной разум.
Внеземной разум сидел у костра. Сначала явился в образе двоих нервных мужиков, одетых в костюмы аквалангистов и пугавших мух и комаров стильным видом. Потом обернулся рыжими спасательными жилетами ещё троих существ. Эти очень напоминали людей… Только с тоскливой мутью в глазах. Потом разум вообще выкинул фортель — добавил к набору юного космоботаника ещё двоих — широко улыбавшихся, с раскосыми глазами. Инопланетяне чинно сидели возле костерка, жарили железные банки с тюбиками и обмахивались еловыми ветками.
Аполлинарий Матвеевич сразу всё понял — это космонавты, некому больше здесь, возле Косой, ошиваться. Наверное, устали к ночи шастать по орбитам, присели на часок, чаю попить и отдохнуть маленько. «Вот повезло», — обрадовался Аполлинарий Матвеевич. — «Теперь-то мы козу отыщем».
— Здоров, мужики! — бодро воскликнул он, подходя к костерку и снимая с плеча лыжи.
— Здоров, коли не шутишь, — отозвался поседевший Сергей Игоревич Колобок и покосился на лыжи, неуместные среди окружавшей природы настолько, насколько неуместен и его гидрокостюм. — Местный, что ли?
— Ага. Вас ищу.
— Оно и видно, — вздохнул Колобок, с тоской глядя на оранжевых коллег, хлебавших техасский кофе из тюбиков. — Нас, знаешь, наверное, уже полмира ищет.