– Спасибо, Лили, – мягко произнес Гримстер. – Теперь отдохните пять минут и просыпайтесь.
Он выключил магнитофон, поднялся и подошел к окну. Внизу на лужайке Анджела Пилч собиралась на прогулку с одной из собак Крэнстона. Три-четыре ласточки пронеслись низко над бассейном в саду. Гримстер обернулся на Лили и задумался – представлял ли себе Гарри такую ситуацию. Гарри подстраховывался в игре с судьбой. Он находил удовольствие в лабиринтах, он разрабатывал защиты и замки для своей тайны – просто на всякий случай. Или Гримстер не погрузил Лили в достаточно глубокий сон, чтобы добиться полного доступа к ее уму и памяти, или Гарри установил ей под гипнозом какой-то психический блок, снять который мог только он один. Неужели он сказал ей под гипнозом, что даже если кто-то другой загипнотизирует ее, она не сможет вспомнить подробности той пятницы? Если так, то эти подробности потеряны навеки, или будут храниться в ее мозгу, пока не придет кто-то, кому Лили вручит себя даже с большей отрешенностью и доверием, чем отдавала себя Диллингу. Как, черт возьми, он это сделал?
Гримстер подошел к спящей Лили, и в это мгновение она зашевелилась, веки дрогнули, и глаза открылись. Гримстер взял сигареты, протянул одну Лили и поднес зажигалку. Лили жадно затянулась, а потом подняла глаза на Гримстера.
– Ну, Джонни, как?
– Вы не помните, о чем мы говорили?
– Нет.
– Тогда послушайте.
Подойдя к магнитофону, он включил воспроизведение. Лили курила и, глядя на ползущую ленту, молча дослушала до конца.
Гримстер выключил магнитофон.
– Ну, Лили, что скажете?
Лили помолчала, потом заговорила:
– Джонни, вы точно уверены, что в ту пятницу происходило что-то другое?
– Вас и Гарри не было в доме больше двенадцати часов. Когда вы вернулись, он, видимо, загипнотизировал вас и промыл мозги. Не поймите меня неправильно, в тот момент он действовал так, чтобы защитить себя и вас. Но теперь обстоятельства изменились. Гарри нет – и то, что он хотел оставить вам, он спрятал, а ключ – в вашей памяти. Где-то в глубине. Я могу загипнотизировать вас, и вы отвечаете правдиво на все вопросы – но только не про пятницу.
Лили повела плечами.
– Как-то жутко.
– Наоборот, все естественно и понятно. Любого, кто способен спать, можно гипнотизировать. И почти любой, если захочет, может научиться гипнозу. Мне повезло с вами – как повезло Гарри, – потому что вас легко гипнотизировать, особенно человеку, которому вы доверяете. Но сейчас мы уперлись в стену – если только я, погрузив вас в сон, не сумею заставить вас не подчиняться приказам Гарри в отношении той пятницы. Другими словами, вы должны отвергнуть Гарри и принять меня как того, кто вами командует.
Лили чуть улыбнулась:
– Я ведь не против, и Гарри этого хотел бы. Он бы согласился, чтобы я рассказала вам, где это спрятано, чтобы я могла получить кучу денег. Именно это он всегда обещал мне.
– И все же он запер замок, а ключ выбросил.
Неожиданно Лили возразила:
– Не обязательно иметь ключ, чтобы вскрыть замок. Если сейчас я могу вспомнить только фальшивую пятницу, значит, настоящая где-то в глубине памяти. Действительно глубоко, куда вы еще не сумели добраться, потому что…
Лили замолчала и нагнулась к пепельнице, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.
– Потому что… – повторил Гримстер.
– Не знаю. – Лили приблизила лицо, и Гримстер увидел, как тень эмоции тронула ее губы. – Разве только вы не погрузили меня достаточно глубоко. Гарри иногда делал так, когда снимал боль. Погружал меня в мертвецкий сон на двенадцать часов. В глубокий-глубокий сон. Как-то он так сделал и заставил меня рассказывать о временах, когда я была совсем маленькой. Даже то, о чем я сама забыла.
Лили рассказала о некоторых детских воспоминаниях.
Гримстер слушал и думал, что, возможно, Лили открывает ему новую правду. Он знал, что существуют уровни гипнотического сна. До сих пор он погружал ее только в обычный сон. Очевидно, этого недостаточно, чтобы пробить блоки, установленные Гарри.
Гримстер прервал воспоминания Лили и спросил, готова ли она к еще одному сеансу после ужина – он погрузит ее в более глубокий сон. Лили с готовностью согласилась.
Однако и после ужина они получили тот же результат. Сколько ни задавалось вопросов о том, что произошло в ту пятницу, Лили отвечала повторением одних и тех же описаний: «Прежде всего мы встали поздно, позавтракали, а потом Гарри читал газеты, пока я прибиралась. Постель, посуда после завтрака…»
Мудрый Гарри приготовил для Лили фальшивую пятницу, раскрасил слова в ее стиль речи. Мудрый Гарри поставил себя на ее место и говорил точно так, как отвечала бы на вопросы сама Лили.
Пробудив Лили после сеанса, Гримстер сразу увидел, что она устала, что даже в глубоком гипнотическом сне она хотела помочь ему, пыталась помочь, но не сумела. Гримстер пожелал ей спокойного сна, машинально поцеловал в щеку и вышел.
Он отправился в свой номер, плеснул себе в стакан бренди, закурил сигару и обнаружил сообщение от Крэнстона: завтра к обеду прибудут сэр Джон и Коппельстоун.
Лили лежала в постели. От усталости путались мысли. Джонни и Гарри, во многих отношениях совершенно разные, иногда сливались для нее в одну фигуру – и приходилось их разделять. Джонни милый и Гарри был милый, но по-разному. Хотя Гарри заботился о ней и любил ее, никогда нельзя было понять, что происходит у него внутри. В голове и в сердце. Туда он не пускал. Джонни тоже, однако он порой, не сдержавшись, мог приоткрыть дверцу. Как в тот раз, когда он, утратив профессиональный самоконтроль, протянул руку и коснулся ее, и когда поцеловал ее на ночь. За твердостью Джонни таилась доброта. А может, даже любовь, хотя Лили понимала, как ему тяжело, – Анджела Пилч уже рассказала кое-что из его прошлого. Он был помолвлен, а потом девушка, явно шведка, погибла в автокатастрофе. После этого Джонни не хотел и слышать о женщинах и любви. Любовь, да; но тут другое… то, что Лили ощущала словно боль, такую сильную, что сводило мышцы живота… Интересно, что будет, если она напрямик спросит его о мертвой девушке? Возможно, просто сменит тему. Или просто посмотрит и велит заткнуться. А вдруг нет, вдруг он ждет, чтобы кто-то спросил и можно было поговорить? Вот бы стать этим кем-то!.. В мыслях Лили образ Гарри проплыл перед лицом Джонни. Жаль, что нет Гарри. Он ей нужен. Она могла бы вручить себя ему – тому, кому она нужна. Не то чтобы Джонни она не нужна. Нужна, только иначе. Вся эта история с настоящей и фальшивой пятницей… Ему надо все выяснить – не важно, принесет ли это ей деньги, – это его работа. Лили хотела помочь ему – и вдруг рассердилась на Гарри, который все запер внутри ее так, что она бессильна помочь Джонни. Скажем прямо – иногда Гарри бывал невыносим. Он усыплял ее перед Билли Э, пока она не положила этому конец, хотя понимала, что ничего особенного не происходило. Ей не нравилась сама идея, что она ничего не знает… а потом просыпается и видит, как они улыбаются. Гарри не задумывался, что делает или говорит, когда они занимались любовью. Он часто шокировал ее. Не тем, что делал, а как об этом говорил. Это ведь очень личное, касается только двоих, и нельзя об этом рассказывать другим – а такое, догадывалась она, случалось, когда приезжал Билли Э и Гарри ее усыплял. Наверняка. Достаточно было взглянуть потом на их лица. Это неправильно; если занимаешься любовью с мужчиной, то кое-что не расскажешь даже лучшей подруге. Некоторые вещи даже произнести духу не хватит. Разве что доктору, или исповеднику, или… Лицо Гарри расплылось, и появился Джонни. Бедный Джонни. Он так хочет узнать про ту пятницу, а она не может ему помочь. Просто не может. Хотя, конечно, еще есть деньги – деньги, которые она получит, если Джонни добьется своего. Но от этого только сложнее, просто ужас как сложно… Уже почти засыпая, Лили вдруг ощутила новый прилив гнева на Гарри. Он любил всякие сложности. И тут наверняка специально все продумал. Лили повернулась на бок и, подтянув колени и придержав их сцепленными ладонями, постепенно прогнала образ Гарри. Опустошить мозг не получалось, медленно проявилось лицо Джонни. Она знала, что должна найти выход. Просто на всякий случай. Как это сделать, чтобы не испортить все? Это было бы ужасно. Но если Джонни хочет узнать все про ту пятницу, это единственный способ, потому что так поступил бы Гарри… Зная Гарри, Лили была уверена. В этом стиле он привык шутить над миром. Гарри и Джонни… Интересно, что он сейчас делает? Сидит с сигарой и стаканом бренди и думает о Лили? Скорее, о своей погибшей невесте. Наверняка… Наверняка…
Глава 9
Сэр Джон и Коппельстоун появились поздно, к обеду, который проходил в столовой для особых гостей. Присутствовали только трое. Сэр Джон, который направлялся в учреждение министерства обороны дальше на западе, не горел желанием повидать Лили. Это не удивило Гримстера. Сэр Джон сводил официальные контакты к минимуму. Лили для него – всего лишь имя в папке и сопутствующая проблема, общаться с ней незачем.
После обеда остались в комнате. Гримстер дал прослушать несколько бесед с Лили и представил отчет. Сэр Джон слушал Гримстера и записи, не перебивая. Он сидел, баюкая в руке бокал с портвейном – плотная фигура в аккуратном красно-коричневом костюме с брюками охотничьего покроя, с зелеными подвязками для носков; от костюма исходил легкий вересковый аромат. Сэр Джон слегка опустил веки от яркого солнечного света, заливавшего комнату, и казался спящим.
Когда записи кончились и Гримстер представил отчет – только факты, никаких догадок на этой стадии, – сэр Джон сказал:
– И у вас нет сомнений, что Диллинг ее гипнотизировал?
– Никаких.
– Очень мудреная предосторожность с его стороны.
– Такой он был человек. Я склонен думать, что это не столько предосторожность, сколько головоломка – у него было своеобразное чувство юмора. Обладать силой стереть реальный день из памяти мисс Стивенс и заменить фальшивым – это льстило его самолюбию.
Сэр Джон, допив портвейн, приступил к неторопливому процессу раскуривания сигареты.
– Вы без труда загипнотизировали ее. Очевидно, она легко внушаема. Почему же срабатывает блок, как только вы подходите к этому дню, реальному дню?
– Полагаю, Диллинг встроил под гипнозом какие-то инструкции.
– Например?
– Видимо, внушил, что, если даже кто-то загипнотизирует ее, она все равно не должна вспоминать настоящий день. А мог даже наложить на воспоминание категорический запрет.
– Такое возможно?
– Не знаю. Я не специалист в этом вопросе. В книге Вольгеши о таком не говорится. Впрочем, он пишет, что в случае крайне психопассивных типов – а мисс Стивенс из них – разумно дать установку, что только врач может их гипнотизировать. Это защита, в интересах пациента, и поэтому позволительна.
– Но очевидно, что Диллинг не давал такой команды, у вас же получилось.
– Или он внушил, что даже под гипнозом она может рассказывать правду о том дне только ему. Или он погрузил ее на такой уровень гипноза, что до реальной правды нельзя добраться, не погрузив ее снова на тот же уровень.
– Вы пробовали?
– Да. К сожалению, я не в силах определить степень погружения. В качестве догадки – я не достиг уровня, где действовал Диллинг.
– Почему?
– Потому что между ними были тесные эмоциональные и физические отношения, которые позволяли ему легко управлять Лили.
– Думаете, правда о том дне заперта в ее мозгу навсегда?
– Вряд ли, сэр Джон. Даже если бы Диллинг был в состоянии сформировать своего рода амнезию, все равно кто-то способен извлечь правду.
– Кто-то, но не вы?
– Похоже, так. В конце концов, я только любитель.
Сэр Джон аккуратно поместил сигарету точно на край пепельницы.
– На самом деле у меня такое чувство, что вам и начинать не стоило. Взбаламутили воду для эксперта…
Это был очевидный выговор, и Гримстер выслушал его молча.
– Полагаю, глубоким эмоциональным и физическим отношениям можно найти замену. Опытный практик, если обычные методы не дали результата, мог бы применить наркотики. Алкогольное и наркотическое опьянение – форма гипноза?
– Предположительно. Хотя я считал, что опьянение – потеря контроля над собой, а не добровольная передача управления другому.
Сэр Джон медленно поднял бровь – не на Гримстера, не на Коппельстоуна, а на весь мир вообще. Словно хотел показать, что все это несущественно. Он обратился к Коппельстоуну:
– Есть специалист на примете?
Коппельстоун двинул грузным телом в кресле, тоскуя, что графин с портвейном остался вне его досягаемости, и ответил:
– Своих нет. А стоит открыть шлюзы, мисс Стивенс может вылить море не подлежащей огласке информации.
– Очень живописно. Еще один пробел в деятельности Департамента. Почему мы ждем, когда появится нужда, чтобы начать искать специалиста, которого потом придется чистить и скоблить? Необходимо иметь в списке психиатра-консультанта, который понимает в клиническом гипнозе… Когда завтра вернетесь в Лондон, начните поиски. Может, кто-то есть в других отделах – не придется возиться с зачисткой, – но лучше бы у нас был свой. И еще – чтобы у него не было связей в Европе. Возиться с поляком или венгром слишком долго, а я хочу, чтобы дело завершилось быстро.
– Слушаюсь, – ответил Коппельстоун покорным голосом.
Гримстер вмешался:
– Значит, придется еще какое-то время держать мисс Стивенс тут. Она не обрадуется…
Сэр Джон ответил коротко:
– Развлекайте ее. Она – ваша проблема. Но я хочу, чтобы вы четко поняли: больше никаких гипнотических экспериментов. Мы найдем специалиста, хотя наверняка все это пустая трата времени. – Сэр Джон взглянул на Коппельстоуна: – Разыщите Крэнстона и распорядитесь, чтобы подготовил машину.
Коппельстоун удалился.
Сэр Джон аккуратно погладил грань на хрустальном горлышке графина с портвейном и помедлил, задержал пальцы, словно контакт был для него жизненно важен. Гримстер уже понял, что его пока не отпустят. Хотя они встречались нечасто, он чувствовал сэра Джона инстинктом, на уровне интуиции. Ощущал негасимую амбицию, собственную значимость, холодно носимую словно несминаемый костюм, тихий садизм, демонстрирующий работу уединенного и невероятно сложного ума. У сэра Джона почти не было мыслей простых, искренних, великодушных и щедрых. В противном случае он уже погиб бы или ушел в отставку задолго до того, как достиг нынешней должности, – тот особый мир, в котором он жил, отверг бы его как чужеродное тело. Выговор, приказ не работать больше над Лили (а могла быть благодарность и указание продолжать) – все это недостойные внимания мелочи. Гримстер понял, что с уходом Коппельстоуна сэр Джон получил нужную свободу, чтобы перейти к главному делу:
– Гаррисон все еще в Барнстейпле, как я понимаю?
– Насколько мне известно.
Сэр Джон шевельнулся в кресле.
– Я часто спорил сам с собой: должен ли я сам вам сообщить… Даже сейчас я не уверен, правильно ли поступаю. Собственно, я не стал бы этого делать, если бы не относился к вам с крайним вниманием, Гримстер. Вы ведь знаете, что Департамент не оставляет места для недосказнностей?
– Разумеется, сэр Джон.
– Я хочу поговорить с вами о мисс Тринберг.
– Слушаю, сэр Джон. – Гримстер лишь слегка удивился, что сэр Джон столько тянул с этим разговором; впрочем, ему нужно было подготовиться.
– Насколько я вас знаю, вы полагали, что из политических соображений Департамент… так сказать, предпринял кое-какие меры.
– Да, я рассматривал такую возможность. Как и любой в моем положении.
– Совершенно верно. И Гаррисон, разумеется, эту тему развивал. Ну еще бы! Сумей он вас переманить, заработал бы очко в свою пользу. А мы должны были просчитать возможность, что вы готовы переметнуться, повернуть против нас. Не думаю, что вас это удивляет.
– Нисколько, сэр Джон.
– Хорошо. И сейчас я скажу кое-что – из уважения к вам, вашим способностям и потенциалу. Полагаю, вы догадывались, что я намеревался предложить вас на должность главы Департамента, когда уйду в отставку через несколько лет?
– Вы очень добры, сэр Джон.
– Увы, в нынешних обстоятельствах это невозможно. Пока у вас остается хоть малейшее сомнение в том, что мисс Тринберг погибла случайно, представьте, какую опасность вы для нас представляете. Скажу прямо, мы рассматривали возможность кардинального устранения этой опасности. Уверен, и это вас не удивляет.
– Не удивляет, сэр Джон. – Гримстер улыбнулся. – Честно говоря, я допускал, что вы уже приняли решение.
– Вы слишком хороши, чтобы терять вас на основе пустых догадок. Но что мне остается? Только разъяснить все раз и навсегда. Смерть мисс Тинберг – случайность, Департамент тут ни при чем. Я клянусь вам. У меня нет способов убедить вас – только мое слово. Я хочу, чтобы вы поверили мне – не только потому, что это правда, но и из-за моего личного отношения к вам. Я не хочу, чтобы напряженная ситуация между вами и Департаментом развивалась дальше. Я хочу стереть ее. Смерть мисс Тринберг не имеет отношения к Департаменту. Я не спрашиваю, верите вы мне или нет. Я дал вам правду – чтобы защитить вас. Если вы мне поверите, я пойму. Не поверите… что ж, Джонни, это будет глупая трагедия.
Сэр Джон поднялся. В окне было видно, как к подъезду подъехала машина.
Гримстер произнес:
– Спасибо, сэр Джон. Я всегда верил, что Вальда погибла случайно – хотя, конечно, мысли были всякие. Однако теперь сомнений не осталось. Вашего слова мне более чем достаточно.
– Вот и замечательно, Джонни. И еще – строго между нами. Я отменяю свой приказ в отношении мисс Стивенс. Продолжайте работать, как сочтете необходимым, до дальнейших распоряжений. И тогда мы найдем для вас что-нибудь поинтереснее.
Гримстер остался в комнате один. Зачем сэр Джон пошел в открытую, клялся?.. Конечно, Гримстер знал, что Департамент его пометил. Сэру Джону нет никакого смысла говорить об этом вслух… если только правда, что Вальда погибла случайно. Может, он преувеличивал опасность… Опасность никогда не бывает случайной. Случайностей вообще не бывает. Все спланировано. И все же случайности происходят, и тогда трудно их принять…