«Beautiful!»
Что это меня на нежности потянуло? Надо бы построже что-нибудь. Откладываю коричневый деловой костюм с элегантным V-образным вырезом. Плюс среднестрогое платье из синего джерси, на шелковой подкладке, с воротничком «шалечкой», застегивающееся внахлест на единственную, довольно крупную пуговицу. Еще черненький костюмчик с двумя игривыми разрезами на юбке и терракотовым ремешком. Не удерживаюсь и от вечерних вариантов: платья из красного струящегося шифона и ярко-бирюзового шелкового с кринолином. Совсем с ума сошла! Вот уж чего от себя не ожидала. Но когда я в него влезла, все вокруг ахнули: «Wow! Great!»
Я поняла: надо брать. Мало ли какой торжественный прием представится? А я буду без кринолина. Не годится это. Велено брать все, что понравится, – беру! Или я не в кино?
15.30
– Гришенька, дорогой мой человек! Ну, приходи, в общем… и расплатись!
В ожидании пью кофе, просматриваю модные журналы, как и положено леди.
16.00
Грегори заходит в магазин, здоровается, погружается в удобное кресло и просит продемонстрировать выбранное мной за последние три часа. Вновь отправляюсь в примерочную кабину, чтобы начать все сначала. Восторгов от дорогого моего человека дождаться сложнее, чем от целой кучи продавщиц. Фактически из всего отобранного мною не забраковал он лишь два деловых костюма и темно-синее платье.
– Ты и в самом деле хочешь эту льняную пару? – спрашивает недоуменно. – Милая, розовый цвет тебя отчаянно полнит! Прости, а вот данный наряд довольно безвкусный, – осуждает он мой лавандовый выбор. – Так. Красное платье слишком броское, я бы сказал, вызывающее… Думаю, оно нам ни к чему!
Про бирюзовое с кринолином он даже слушать не пожелал, решив, что я над ним потешаюсь. Короче говоря, расплатившись за три вещи, вывел меня из магазина.
– Ты расстроилась? – поинтересовался, удивленно приподняв бровь. – Видишь ли, Саша, на данную поездку этих трех туалетов тебе будет вполне достаточно. Ну, для того чтобы, не стесняясь, появляться в моем офисе, пойти на прием или в театр. К чему нам лишнее сейчас? Когда ты приедешь ко мне навсегда, я куплю тебе любое платье – и красное, и с кринолином, если пожелаешь, и без… И костюмов тебе всевозможных накуплю. Не таких, за шестьсот-семьсот долларов, а дорогих, по полторы-две тысячи!
– Зачем же такие траты? Меня и эти вполне устраивают! За шестьсот-семьсот, – вздыхаю я.
– Милая, ты пока не совсем представляешь, в какой мир попала, – терпеливо объясняет Грегори. – Я живу и работаю среди очень состоятельных людей. И тебе придется этому соответствовать, моя дорогая.
– Ты хочешь сказать, что мой пиджачок смотрится настолько дешево, – заносчиво вопрошаю я, – что для посещения твоего мирового офиса он не годится?
– Вот именно. Ты пойми, здесь всех встречают по одежке. И если я, к примеру, буду в галстуке дешевле ста долларов, это сразу же бросится в глаза и автоматически понизит мой статус.
– Не потому ли в ресторане ты забрасываешь его за спину? – беззлобно подкалываю я, рассматривая этот его стодолларовый аксессуар. По-моему, нет в нем ничего красивого. Да, шелковый, блестящий, но слишком вычурный, аляповатый даже. Не понимаю: за что платить такие деньги?
– Так, – Грегори взглянул на часы, – нам надо успеть за обувью для тебя. Я знаю неподалеку весьма достойный испанский магазин. Ага, вот он, заходи.
Подчиняюсь с огромной охотой. За мои неполные тридцать еще не было случая, чтобы мужчина покупал мне туфли. Да еще в магазине, уставленном самыми лучшими образцами из последних коллекций!
Грегори окидывает взглядом весь ассортимент и показывает продавцу, что ему хотелось бы видеть на мне. Тот снимает с витрины указанный экземпляр и, встав на одно колено, аккуратно погружает мою ступню в изящную туфельку. Только в фильмах видала такое.
Грегори внимательно смотрит на мои ноги и просит продавца примерить другую пару. Этот оценивающий пристальный взгляд меня буквально заводит! Грегори кажется безумно привлекательным в такой момент. Терпеливая уверенность, продиктованная желанием обуть как можно эффектнее свою даму. Хочется наброситься на него и страстно расцеловать, чего со мной еще не случалось!
Наконец (после пяти примерок) Грегори отдает предпочтение двум изумительным черным парам. На высоченных каблуках. Только у одной пары каблук более устойчивый, а у другой – совсем тонкий, слегка изогнутый. И перепонка на щиколотке. И нос более удлиненный. Как устоять на таких? Задаю вопрос Грегори.
– Милая, пора тебе привыкать к настоящей элегантной обуви! Теперь ты – дама высшего общества, помни об этом.
И, помолчав, добавляет в подтверждение собственных слов:
– Моя первая жена легко передвигалась на еще более высоких каблуках. Ты тоже свыкнешься.
Интересно все же было бы хоть одним глазком взглянуть на его засекреченную бывшую жену.
Мы подходим к дверям офиса.
– Саша, мне нужно еще поработать, а ты пройдись по улице, прогуляйся, загляни в магазины. Вот, возьми. – Грегори раскрыл бумажник, достал 50-долларовую купюру и протянул мне. Потом подумал, достал еще четыре десятидолларовые купюры и сказал:
– Да, пожалуйста, купи себе хорошие колготки. Это весьма важная деталь дамского туалета. То, на что все всегда обращают внимание.
Вот так новости! Чем ему «Омса» не угодила?
– Ну, а сколько, по-твоему, должны стоить «хорошие колготки»? – надулась я.
– Не дешевле двадцати долларов, дорогая! И не вздумай экономить на этом. Значит так, через два часа встречаемся вот в этом кафе. ОК?
17.30
Накупив на тридцать долларов кучу безделушек и потратив всего двадцать пять – на три пары «хороших колготок», жду Грегори в условленном месте.
– Что вы будете пить, мадам?
– Кофе.
Снова кофе. Пожалуй, так сопьюсь! Но что ж еще? Днем заказывать более крепкие напитки считается неприличным.
Всё происходящее вокруг меня кажется фантасмагорией. Я словно не живу, а сама про себя смотрю кино.
18.00
Грегори задерживается. Мне становится слегка не по себе.
А что, если он не придет? Вообще? Куда тогда деваться? Вот растяпа! Я не записала ни его рабочего телефона, ни домашнего адреса! Пожалуй, закажу себе к следующей чашке кофе немного бренди, надо расслабиться.
– Выпиваешь втихаря? – звучит игривый голос за спиной.
– Я так волновалась, Гриша!
– Волновалась? – Он с доброй улыбкой смотрит на меня. – Значит, ты ко мне неравнодушна.
Неужели мы знакомы всего сутки? Мне кажется, я здесь уже неделю и знаю этого человека давным-давно.
– Предлагаю зайти домой, скинуть вещи и переодеться. Через полтора часа мы должны быть в «Метрополитен опера».
– Что будем слушать?
– Сезон оперы завершен. Мы идем на балет, если ты не возражаешь.
19.30
Решила выпендриться. В смысле – облачиться в подаренный Лизой серебристо-черный туалет «для истинных леди». Натянула новые колготки, в которых не стыдно появиться в Обществе. Взгромоздилась на каблуки. Надушилась звездным парфюмом Элизабет Тейлор. Напудрилась, подрумянилась и подвела глаза.
– Боже мой, Алечка, какая ты, оказывается, красивая! – восклицает Грегори.
Больше всего мой слух царапнуло это – «оказывается».
21.00
Мы сбежали после первого отделения. Как-то хиленько протекал балет, без искры. Несколько лет назад я смотрела его в Большом театре и испытала тогда истинный восторг. А здесь – какая-то вялая игра. У солистки словно бы живот болел, так тяжело она подпрыгивала и приземлялась. Да и партнер таскал ее по сцене вымученно. Без вдохновения. К тому же сама я буквально клевала носом. От перенасыщения впечатлениями. Или недосыпа. В общем, не пошел балет. Мы несколько раз переглянулись с Грегори, а в антракте подхватились и покинули старинное это здание.
– Обрати внимание, мы здесь такие одни, – сказал Грегори.
– Какие именно?
– Ну, которые уходят, не досидев до конца. – И добавил: – Заплатив двести пятьдесят долларов. За билет!
21.30. Ресторан Iridium неподалеку от Metropolitan Opera.
Мерцают свечи. Грегори не прикасался еще к своей любимой припущенной спарже и кукурузным крокетам. В моей тарелке остывает изысканное суфле из лосося под сливочным соусом с красной икрой. Я не могу проглотить ни кусочка.
Мы сидим, не отводя друг от друга глаз. Я пью уже второй бокал розового вина не в состоянии унять дрожь. Грегори берет мою руку и кладет между своими ладонями.
– Милая моя, у тебя такие дивные руки, – говорит он. – Я это понял сразу же, как только впервые коснулся их. Знаешь, для меня чрезвычайно важно первое прикосновение к руке женщины.
– Отчего же? – спрашиваю я.
Моей руке неожиданно становится липко.
– Это важнее даже, чем первый взгляд, – продолжает Грегори. – Вид может быть обманчивым, а прикосновение – никогда! Скажи, ты помнишь свое впечатление, когда я впервые взял тебя за руку?
Я помнила это очень четко. Тогда, в лимузине, мне было крайне неуютно и хотелось убежать от него. Прикосновение не доставило мне никакого удовольствия. Оно казалось неприязненным, холодным и чужим.
– Конечно, помню, – ответила я и сокрушенно покачала головой, – что, по-твоему, должна испытать женщина после фразы: «Какие сухонькие у тебя ручки»? Досаду почувствовала, вот что!
– Алечка! Речь шла исключительно об их внешнем виде. Когда я впервые взял тебя за руку, то сразу ощутил приятное тепло. – Он сделал паузу. – Мне очень хорошо с тобой. Просто давно ни с кем не было так хорошо. – Снова помолчал и печально произнес: – Представить не могу, что совсем скоро придется тебя от себя отпустить! Как пережить это, не знаю.
Он прав. Скоро домой. Следует подумать, с каким чувством буду теперь возвращаться в свою разруху и убожество.
– Знаешь, – говорит Грегори, глядя мне прямо в глаза, – моя мама изрекла однажды великую фразу. – Грегори сжал мою руку. – Она прозвучала так: «Нужно быть всегда готовым к встрече со своим Счастьем». – Он пристально смотрит на меня. – Ты только вдумайся, сколько мудрости за этим стоит и как это верно!
Вдумываюсь, киваю.
– Алечка, послушай! Мы с тобой словно бы два одиноких, два гордых корабля, долгое время бороздили чужие реки, моря и океаны, вынужденно прибиваясь к посторонним причалам… И вот, наконец, встретились в одном из морей. И узнали друг друга. И притерлись бортами.
– …бортами… – эхом повторяю я.
– Да. Мне кажется, именно ты способна сделать меня счастливым. Впервые я ощутил это за месяц до нашей первой встречи. Представляешь?
Я недоверчиво покачала головой.
– Правда-правда. Ну, конечно, там, в аэропорту, меня в первое мгновение сбил с толку твой угрюмый вид и тот недовольный взгляд, которым ты меня разглядывала. Я тоже не сразу признал тебя.
С удивлением посмотрела на него. Вот даже как?
– Теперь недоумеваю: где были мои глаза? – продолжил Грегори. – Ты так хороша, Алечка, ты просто прекрасна!
Я ответила ему благодарным пожатием руки.
– Тебе не хватало в этой жизни только одного – меня, – подвел черту Грегори.
– А тебе? – спрашиваю огорошенно.
– А мне, разумеется, не хватало тебя, – снисходительно улыбается Грегори. – Скажи, дорогая, ты же всегда мечтала встретить настоящего мужчину?
– Всегда! – отвечаю честно. Ну, что тут скажешь…
– И, встретив, хотела бы услышать от него нечто особенное?
– Особенное?
– То, чего с трепетом ждет каждая барышня?
– Конечно, – заинтригованно говорю я.
– Готова услышать?
– Готова.
– Прямо сейчас?
– Да!
Грегори вновь сжимает мою руку и произносит торжественно:
– Дорогая, ты выйдешь за меня замуж?
Глава 13. Ничтоже сумняшеся…
Первое в жизни предложение (которого с трепетом ждет каждая барышня) мне сделал Миша Либерман.
Милый, ничего не подозревающий Мишка.
Со списком отысканных старых партизан вернулся он тогда из глухой деревни и сразу бросился ко мне – растерянной, подавленной, примятой. Сгреб в объятия и, уткнувшись носом в мою макушку, пробормотал:
– Никогда, слышишь, никогда я не оставлю тебя одну! Клянусь! Я так извелся там без тебя! Ну что ты плачешь, Аленький? Давай поженимся?
Таким вот скоропалительным образом я получила то, о чем мечтает каждая… И конечно, сразу же с восторгом согласилась.
Вскоре мы вернулись в Москву. Экспедиция завершилась. С поезда направились прямо ко мне домой. По дороге Мишка купил гвоздики и бутылку белого вина «Свадебное». Я рассказывала ему, как Лизкин жених приходил к моим родителям с букетом роз и «Золотым шампанским». Мне хотелось, чтобы меня тоже сватали по правилам. Пусть и не столь шикарно.
Дома была лишь бабушка. Она накормила нас обедом – традиционным бульоном с клецками, пушистыми куриными котлетками и картофельным пюре. До чего же я соскучилась по бабушкиным обедам!
– Как прошла Лизкина свадьба? – поинтересовалась я, причмокивая.
– Аля! – Бабушка укоризненно покачала головой. – Ты же девушка, как можно так выражаться при молодом к тому же человеке?
– Ладно-ладно. Лизонькина свадебка. Так лучше?
– Свадьбу отпраздновали в ресторане ЦДЛ, народу было много, я и половины не знала. Столы буквально ломились от снеди, не знаю, зачем столько заказали – даже оставить пришлось! Лиза была необыкновенно хороша, платье ей справили – загляденье: длиннющее, в пол, со шлейфом, все бисером расшитое! Что еще? Ну, молодежь конечно же веселилась, танцевала… Что тебе еще рассказать?
– Отсутствия непутевой сестры никто и не заметил… – с внезапно накатившей обидой констатировала я.
– Ну что ты, Алечка, зачем ты так? – расстроилась бабушка. – Все как раз удивлялись, что ты своенравно поступила: предпочла свадьбе сестры какой-то там поход.
В дверях зашуршали ключи, это родители вернулись домой.
– Мама, папа, – торжествующе воскликнула я, – познакомьтесь, это – Миша Либерман, мой жених!
Родители застыли на пороге с выражением безмолвного недоумения на лицах. Я локтем толкнула Мишку в бок: «Давай!» Он схватил цветы и взволнованно сунул их маме со словами:
– Здрасти, я делаю вам предложение! – Затем повернулся к папе, вручил ему бутылку: – А это – вам! Прошу руки и сердца!
– Я полагаю, вам лучше уйти, молодой человек, – холодно произнес отец.
Мишка изумленно посмотрел на него, потом на меня, затем как-то резко сгорбился и стал собираться.
– Но почему, папа? – срывающимся голосом спросила я.
– Во-первых, такие вещи не решаются на пороге, не так ли?
– Допустим, так. А во-вторых?
– Во-вторых, молодой человек, вы в курсе, что Александра не совершеннолетняя?
Миша молча кивнул.
– Что же в-третьих? – с трудом сдерживаясь, осведомилась я.
– В-третьих, – подсоединилась мама, – мы только что сыграли свадьбу твоей сестры, если ты не в курсе, и пока не готовы к… новым потрясениям…
– Так вот в чем дело, – запричитала я, – опять все дело в Лизке! Ей, как всегда, все можно, а я, выходит, не человек?
– Успокой свою дочь, – обратился к маме отец и ледяным голосом сказал Мише: – Приходите через пару лет, Михаил, тогда и поговорим. – Затем, кивнув всем, удалился в кабинет, плотно закрыв за собой дверь.
Я схватила свой походный, нераспакованный рюкзак и бросилась к выходу. Мне было горько и стыдно за эту сцену. Мама с бабушкой попытались меня удержать, но я резко вырвалась и отправилась следом за Мишкой.
Он жил в малогабаритной квартире на юго-западе Москвы. Дома у него было скромно, уютно и пустынно. Семья находилась на даче. Я приняла душ, переоделась, мы попили чай с яблочным вареньем и отправились в районный ЗАГС подавать заявление.
Перед нами в очереди стояла красивая кавказская пара. Им тоже не хватало нескольких месяцев до совершеннолетия, и девушке, как и мне, видно было «уж-замуж-невтерпеж».
– Вы посмотрите, – кипятился парень, – вы только посмотрите на нас: я – армянин, моя невеста – грузинка. В семьях наших разлад, дикие скандалы, а родители просто какие-то Монтекки с Капулеттями. Никто и слышать не желает о нашем соединении! Но если мы сейчас срочно не поженимся, нас разлучат навеки! Только вы, джана, можете помочь, спасти две наши судьбы, соединив их в одну! Не дайте свершиться трагедии!
Его красноречие пробило броню бюрократизма. Документы у них приняли, и они ушли, взявшись за руки, сияющие и счастливые.
– Ну, а у вас какие обстоятельства, – устало спросила сотрудница ЗАГСа, рассматривая год моего рождения.
– Видите ли, я студент консерватории, будущий альтист, – издалека начал Мишка, – а моя девушка… у нее…
– Так что с девушкой и в чем же ваша причина? – нетерпеливо перебила сотрудница ЗАГСа и с осуждающей миной повернулась ко мне: – Вы что, беременны?
– Да, – быстро ответила я. – Правда, совсем чуть-чуть, – и закашлялась, – но родители не догадываются. У меня очень строгие родители, понимаете?
– Понимаю. Предъявите справку из женской консультации.
– Вы не так поняли, у меня совсем чуть-чуть, так что даже в консультации не могут пока ничего установить.
– Ну и что вы фокусничаете мне здесь? Что выдумываете тут на ходу? Вы что, не знаете, что мы расписываем несовершеннолетних только в исключительных случаях!
– Вот у нас случай исключительный, из ряда вон, можно сказать, – пошла в наступление я. – Вы только взгляните на мою фамилию, она вам ни о чем не говорит?
Сотрудница внимательно еще раз прочитала анкетные данные.
– Вы хотите сказать, что вы… родственница того самого…
– Да-да, – нетерпеливо перебила ее я, – дочь того самого!
– Ой! – изменила выражение лица сотрудница ЗАГСа. – А можно будет у него попросить автограф? У меня дочка как раз спектакль в школьном драмкружке играет по его пьесе. Она будет просто счастлива! Может, ей благодаря автографу главная роль перепадет, а?