Алина пристально посмотрела на мать. Н-да... Изменилась матушка с тех благословенных семидесятых. Постарела, подурнела. Особенно сдала в последнее время, когда ее из института попросили. Не помогли ни заслуги, ни стаж, ни слезные матушкины просьбы – выперли, вышвырнули, как устаревшее оборудование. А все гурьевская нимфетка. Влюбился профессор – вот идиот-то! – на старости лет в молоденькую практикантку и женился на ней. Да еще в замы к себе ее пристроил. А новобрачная, не будь дурой, живенько в отделении свои порядки установила, да и повыкидывала старейших работников на улицу, чтобы некому было ее за глаза выскочкой называть.
Так что теперь Галина Азарова работает медсестрой в районной поликлинике, уколы делает, карточки заполняет, гроши от зарплаты до зарплаты считает. Иногда ночным сторожем подрабатывает. Денег-то у них никогда в достатке не было (в институте хорошо только доктора да взяточники получали), а уж в последнее время и вовсе перевелись. Ладно хоть Эдик помогает, иначе Алина бы в голодные обмороки падала – есть хлеб с маргарином или макароны с кубиком «Магги», как ее родительница, она не могла и не хотела.
«Интересно, – подумала Алина, присаживаясь рядом с матерью на подлокотники обтрепанного кресла, – а как живет мой отец? Так же беден, как мы, или жирует подобно Эдику? Есть ли у него семья, дети? А вдруг она, Алина, единственное чадо своего неизвестного папаши?» Сколько раз девушка спрашивала у матери, кто ее отец, и ни разу не удостоилась правдивого ответа. В детстве Галина пичкала девочку сказками о том, что папочка строит то ли дороги, то ли мосты, и построит их, как только ей исполнится десять. Потом, когда десять исполнилось, и на мякине Алину провести уже трудно было, Галя придумала, что ее отец – женатый посол дружественной Польши. Женатый – чтобы объяснить дочке, почему мужчина ее под венец не повел, а польский посол – чтобы ребенок не бросился его разыскивать. Еще через три года, когда взросление Алины ознаменовалось «месячными», мама вывалила на нее новую «правду» – в санатории города Сочи она полюбила летчика, закрутила с ними бурный трехнедельный роман, после чего родила доченьку. На той истории Галина остановилась. Ее Алина и приняла за правду. Что ж, все ясно. Маманя перезревала в девках, кисла и томилась от скуки, а тут еще чертовы играющие гормоны, низменные инстинкты, не дающие покоя эротические сны... Что еще оставалось делать одинокой медсестре Галине Азаровой? Естественно, ехать в Сочи.
Алина мать не осуждала. Единственное, на что пеняла, так это на родительскую недальновидность. Надо было ей, дурехе, паспортные данные летчика записать. Так, на всякий случай. Вдруг он сейчас отлетал свое, да и приземлился в какое-нибудь высокое кресло. Например, в кресло генерального директора какой-нибудь крупной фирмы. Вот тут-то Алина и вышла бы из тени, да потребовала от нерадивого папаши компенсацию за свое голодное детство... Но матушка проявила чудеса беспечности. Покувыркавшись на казенной койке с бравым летчиком, она даже фамилии его не спросила. Вот какие бывают на свете бабы-дуры…
– Ой, неужели? – раздался вдруг удивленный вздох матушки.
Алина удивленно воззрилась на нее. Чего это она разохалась? По телеку, в который она пялилась, шла все та же программа «Утро». Аляповатые декорации студии, электронные часы в углу и почти во весь экран смазливая, радостная, вся из себя киногеничная физиономия ведущего. Уж не она ли произвела на родительницу столь неизгладимое впечатление?
– Мутер, ты чего? – на всякий случай поинтересовалась Алина.
– Да так... просто... – Мать пристально всматривалась в улыбающееся лицо ведущего и о чем-то напряженно думала.
– Влюбилась, что ли, мамань? – хохотнула дочь.
– Это же Федя… – наконец, после долгих размышлений, прошептала Галина.
– Не Федя, а Фердинанд Брагинский, популярнейший телеведущий. У нас по нему половина девчонок сохнет. Я только не понимаю почему, мне он что-то не очень нравится. Уж больно смазлив...
– Федя. Федя Брагин. Студент МГУ, папа профессор, дед академик, и ни одной детской хвори, – с грустной улыбкой перебила свою дочь Галина.
– Ты что, его знаешь?
– Знала когда-то.
– Да ну? – оживилась Алина. – И когда вы с ним познакомились?
– Давно. Тебя еще не было.
– Сколько же ему лет?
– Сколько? – все так же задумчиво и отстраненно проговорила мать. – Тебе семнадцать, а ему тогда было... Сейчас ему около тридцати восьми.
– Так много? – Алина впилась глазами в холеное, безупречно загримированное лицо телезвезды. – А выглядит на тридцатник.
– Да, ему тридцать восемь, – уже уверенно кивнула Галине. Потом после очередной паузы спросила вроде бы у самой себя: – И как его на телевидение занесло?
– Как, как... Просто! Играл в студенческом театре, в КВНе, в капустниках всяких светился, вот его на ТВ и пригласили.
– А ты откуда знаешь? – почему-то испугалась мать и вышла наконец из своей грустной задумчивости.
– Ох, маманя, отстала ты от жизни. Брагинский – звезда. Интервью с ним каждая уважающая себя газета публикует.
– Да? Не знала.
– А как вы познакомились? В компании или...
– Он женат? – опять не дослушала ее мама.
– Нет.
– А был?
– Раз пять. Или больше. Он, мамуля, бабник.
– Не изменился, значит.
– А он и раньше таким был? Как интересно...
– Пойду я, пожалуй, в магазин схожу, – ни с того ни с сего брякнула Галина и спешно засобиралась.
– Зачем? У нас же все есть, – удивилась Алина. – Ты лучше мне про Федю-Фердинанда расскажи.
– Надо хлеба купить.
– Какой, на фиг, хлеб, маман? Давай про Брагинского рассказывай. В кои-то веки о звезде из первых рук узнаю.
– Нечего мне рассказывать, – буркнула Галина, перемещаясь в прихожую.
Алина следовала за матерью по пятам. Она почуяла какую-то фальшь в ее поведении, поэтому решила не отставать, пока любопытство не будет удовлетворено.
– Это ты думаешь, что нечего, а я послушать хочу. Или тут какая-то страшная тайна? А, мамуля?
– Какая еще тайна? Чего ты мелешь? – вспылила Галина. – Иди лучше Карнеги читай, а то дура дурой растешь! – ругнулась родительница напоследок и, нахлобучив шапку, выскользнула за дверь.
Она ринулась вниз по лестнице. В ушах у нее стучало так громко, что казалось, будто сейчас лопнут барабанные перепонки. Почему-то ее подташнивало. И хотелось плакать. И бежать далеко, далеко...
Галина всхлипнула и прижала руку ко рту. «Что же делать, господи?» – мысленно обратилась она к богу, в которого не верила. Действительно, как ей поступить? Сказать дочери, что недосягаемый экранный герой – не кто иной, как ее биологический отец, или утаить? Но Алина так мечтала о встрече с отцом! Всегда мечтала, с детства и по сей день...
Принять окончательное решение женщина не успела – на площадке первого этажа ей стало совсем плохо. Галина сползла на пол и из последних сил крикнула: «Вызовите кто-нибудь «Скорую»!» К счастью, ее возглас был услышан соседкой, и спустя пятнадцать минут Алинину маму увезли в больницу с подозрением на инфаркт.
7
Алина вышла из здания спортшколы и торопливо зашагала к остановке. Она слышала, что ее окликнул один из поклонников, но не остановилась, потому что была не в настроении для болтовни ни о чем. К тому же и времени нет! Сегодня еще к матери в больницу нужно заскочить, да не с пустыми руками, с бульончиком, а его еще сварить необходимо...
– Девушка! – услышала Алина очередной оклик, и на этот раз голос оказался незнакомым. – Девушка, можно вас на минутку?
Алина развернулась и хмуро воззрилась на парня, торопливо шагавшего в ее сторону. Он был очень высок, больше метра девяноста, излишне худощав, но сложен пропорционально. Лица Алина сначала не рассмотрела, так как прическа у него была как у лидера модной «Нирваны» Курта Кобейна, такая же небрежная, с длинной челкой, только волосы не казались грязными, а когда парень подошел вплотную к Алине и тряхнул головой, чтоб убрать пряди с глаз, стало ясно, что он очень красив. Как рекламный ковбой. Волевое лицо с четкими чертами и мужественным щетинистым подбородком. Сходство с Мальборо-мэном усиливал густой загар, а вот что отличало, так это глаза. У рекламных ковбоев они обычно пронзительно голубые, у парня же ореховые, теплые и обвалакивающе-ласковые.
– Привет, – поздоровался с Алиной незнакомец. – Можно задать один вопрос?
– Только один, а то я спешу...
– Мне девушку одну найти нужно. Не подскажешь, где?
– Какую именно девушку?
– Алину Азарову.
– Зачем она тебе?
– Я журналист. Веду спортивную рубрику в газете. Хотел интервью взять.
– Она не дает интервью.
– А ты откуда знаешь? – спросил он, и его густые брови взметнулись вверх.
– Алина Азарова – это я.
– Ты? – несказанно удивился он. – А мне тебя иначе описывали...
– Кто?
– Неважно... – Парень окинул взглядом Алину с головы до ног и с улыбкой сказал: – А ты симпатичная.
– Алина Азарова – это я.
– Ты? – несказанно удивился он. – А мне тебя иначе описывали...
– Кто?
– Неважно... – Парень окинул взглядом Алину с головы до ног и с улыбкой сказал: – А ты симпатичная.
– Ты тоже ничего, – хмыкнула она.
– Меня Максом зовут. Сокращенно от Максимилиан. Ништяк имечко, да?
– А что, хорошее... Не как у всех.
– Это точно! – Макс весело подмигнул Алине. – Ну что, красавица, мне интервью дашь?
– Я же сказала.
– Да ладно тебе! Всего-то ответь на пару-тройку вопросов.
– Мне некогда.
– На свидание торопишься?
– Нет, к маме в больницу.
Парень сразу стал серьезным:
– Извини.
– Да ничего.
– А давай я тебя довезу и по дороге поговорим.
– А ты на чем? – Макс представлялся Алине сидящим на классном мотоцикле.
– На машине. Если, конечно, ту рухлядь, на которой я езжу, можно так назвать. – И молодой человек указал на припаркованный рядом «Москвич» ужасающего оранжевого цвета.
– Да, тачка у тебя, конечно...
– Не тачка красит человека, а он ее, – философски заметил Макс. – Так что, поехали?
– Черт с тобой, поехали. Только меня домой сначала отвези, мне нужно бульон сварить.
– Не надо ничего варить. Я тебя снабжу бульоном по дороге.
– Не поняла?
– У меня мать поваром в ресторане работает, сегодня как раз ее смена. Забегу, попрошу налить в баночку. Идет?
Алина весело кивнула.
Бульон мама Макса готовила отменно. Галина, попробовав его, не смогла сдержать восхищенного возгласа:
– Вкуснятина какая! Кто варил?
– Я, – соврала Алина.
– Да не болтай уж, – хмыкнула мать. – Ты у меня в кулинарном деле бездарь. Снежану, что ли, попросила?
– Нет. И почему сразу Снежану? Свет, что ли, на ней клином сошелся?
– Как она, кстати?
– Нормально. А вот ты как?
– И я нормально.
– Когда выпишут?
– Нескоро, дочка. Три недели положено держать таких больных, а я только пять дней тут.
– Ой, мать, пропаду я без тебя!
– Пропасть не пропадешь, но гастрит заработаешь. Бульончик наверняка сама не ешь, а питаешься всякой сухомяткой.
– Да нет, не волнуйся, я каши ем.
– С каких пор ты научилась их варить?
– А мне Эдик привез такую овсянку, которую только горячей водой заливать и через пять минут можно есть. Только, сама знаешь, не люблю я кашу. Мне б капустки твоей тушеной, кабачков... Да и скучно мне, мутер, без тебя! – Алина, с раннего детства презирающая «телячьи нежности», неуклюже обняла маму и чмокнула в щеку. – Выздоравливай скорее, ладно?
– Я постараюсь, – бодро улыбнулась Галина.
– Тогда я побежала, ага?
Алина вскочила, но мать задержала ее за руку:
– Постой секунду.
– Что такое?
– Пообещай мне не натворить глупостей.
– В каком смысле?
– С Эдиком. Ты сейчас одна дома, без присмотра. Я волнуюсь...
– Не волнуйся, мутер! Эдик на Канарских островах, так что моей девственности ничто не угрожает! Как раз на три недели укатил, – с привычной легкостью соврала Алина.
И, послав матери воздушный поцелуй, покинула палату.
Выйдя за больничные ворота, Алина остановилась, решая, как добираться до метро: пешком или на автобусе. Решила пешком, чтобы сэкономить.
– Красавица, тебя не подбросить? – услышала она и не смогла сдержать радости, узнав голос.
– Макс, ты? – зачем-то спросила девушка.
– Я, – откликнулся тот, высунувшись из окна своего кошмарного «Москвича». – Запрыгивай.
– Но тебе же надо было ехать по делам...
– Ничего, дела подождут.
Алина нырнула в пропахший бензином салон, плюхнулась на сиденье и... чуть было не опрокинулась на спину. Совсем забыла, что садиться нужно аккуратно, потому что в «Москвиче», по словам Макса, все держалось «на соплях». Дворники, зеркала, глушитель то и дело отваливались, а сиденье раскладывалось в самый неподходящий момент.
– Поаккуратней, девушка, – хохотнул Макс, – это вам не «БМВ».
– Это уж точно, – хмыкнула Алина, приняв вертикальное положение. – Но мне нравится твоя колымага... В ней чувствуется характер!
Ей действительно понравилась раздолбайка Макса. Как и его потертые джинсы, и рыночная куртка, и потрепанная сумка. Все это не портило молодого человека, а только подчеркивало достоинства внешности и бесшабашность характера. А еще Алину привлекло то, что Макс нисколько не стеснялся своей колымаги и более чем скромного гардероба. Он был так уверен в себе и самодостаточен, что ему и в голову не приходило занижать свою самооценку. Но это не означало, что он не стремится к лучшему.
– Когда-нибудь я обязательно куплю себе «БМВ», – заявил Макс, с третьей попытки заведя мотор. – А еще лучше «Феррари». Очень люблю спортивные тачки.
– Я тоже.
– Договорились, покатаю!
Так, болтая ни о чем, они ехали по вечерней Москве. Машина хоть и дребезжала всеми металлическими частями, но катила довольно резво, а Алине хотелось, чтоб она заглохла. Или чтобы у «Москвича» спустило колесо. Тогда Макс начал бы менять его на запасное (если, конечно, таковое имелось), а Алина стояла бы рядом и смотрела, как он работает, а время все текло бы и текло, отдаляя момент расставания...
– Ну, вот и приехали, – сообщил Макс, затормозив у ее подъезда. – Доставил тебя в целости и сохранности.
– Спасибо. Готова тебя за это угостить чаем.
– Я бы с радостью, но некогда.
– Дела?
– Они самые! – Он чмокнул ее в щеку. – Давай, беги... Пока!
– Пока, – машинально проговорила Алина, а в голове крутилось одно: он не спросил у нее номер телефона и не сказал: «Встретимся еще?»... – Когда статья выйдет, дашь мне почитать? – схватилась девушка за соломинку.
Макс кивнул и, помахав на прощание рукой, укатил. А Алина еще долго стояла у подъезда, прислушиваясь к своим ощущениям и удивляясь им. Впервые ей стало страшно от мысли, что она больше не увидит человека. И привычная уверенность в своей неотразимости куда-то подевалась. И спокойствия душевного не было и в помине. Зато появилось что-то новое, приятно щекочущее изнутри. Но тогда Алина не нашла определения этому новому (наверное, потому, что еще никогда не испытывала столь понятного многим чувства, как влюбленность) и решила больше в себе не копаться, а топать домой и ложиться спать. Утром ей нужно было рано вставать.
8
Статья вышла через три дня. Маленькая и какая-то безликая. Алина, купившая газету в киоске и перечитавшая ее три раза подряд, была разочарована.
Последние дни вообще выдались безрадостными. От Макса не было ни слуху ни духу, зато Эдик одолевал. Ему не терпелось получить обещанный подарок, и нежелание Алины ускорить момент его злило. «В день моего рождения твоя мама уже будет дома, и мы не сможем сполна насладиться друг другом, – зудел он. – А сейчас ты сама себе хозяйка, и мы можем уехать с тобой куда-нибудь на несколько дней. В Сочи, например!». Но Алина, несмотря на желание побывать на море, категорически не хотела отправляться в Сочи с Эдиком. Как и позволить ему наслаждаться собой. Час-два она еще его потерпит, но о нескольких днях пусть даже не мечтает!
Единственным приятным было отсутствие Ганиной. Та улетела на турнир, и Алина наконец отдохнула от ее дружеского внимания. Да и возможность хоть ненадолго выйти из ее тени радовала. Алина стала гораздо лучше играть, и если б не Снежана, считалась бы самой перспективной из всех занимающихся в их спортивной школе девушек.
Газету со статьей Алина выкинула в урну, выйдя из здания после тренировки.
– Ну вот! – услышала она. – А я думал, на память оставишь.
Вскинув голову, Алина увидела Макса. Он широко улыбался, стоя возле своей колымаги.
– Я тебе экземпляр привез, но вижу – зря. Во-первых, ты уже статью прочитала, а во-вторых, она тебе не понравилась.
Алина пожала плечами. Девушка не хотела признаваться, что ждала чего-то если не восторженного, то написанного с симпатией к ней. В статье же излагались голые биографические факты да выражалось сдержанное сожаление по поводу проигрыша в последнем турнире.
– Готов искупить свою вину, – серьезно сказал Макс.
– Кровью?
– Если понадобится. Но вообще-то я хотел тебя в кино пригласить. И накормить мороженым после. Пойдет как альтернатива кровопусканию?
Он так заразительно улыбнулся, что губы Алины непроизвольно растянулись в ответной улыбке. А чуть позже она со смешком воскликнула:
– Черт с тобой, уговорил!
Макс проводил ее до подъезда и вернулся к своей машине не сразу. Сначала обнял Алину за талию и поцеловал. Но не в щеку, как собирался, а в губы. Потому что Алина чуть повернула голову и подставила приоткрытый рот, словно приглашая коснуться ее не по-дружески, а чувственно и нежно.
Целовался Макс удивительно здорово. Алина и не предполагала, что поцелуй может доставить такое удовольствие. До Макса Малахова ее целовали десятки мужчин, но ни один не делал этого так головокружительно хорошо. Ровесники-спортсменчики целовались неумело: губы терзали так, что они потом болели. Те, кто взрослее, тот же Эдик, слюнявили, и девушке хотелось быстрее прекратить процесс и утереться. Но с Максом Алина могла бы целоваться до утра. Да вот только времени у него не было.