— Что-то, наверное, всё-таки есть! — думал он, неторопливо оглядывая окружающее пространство и словно вливаясь сознанием в какой-то влекущий его душу к неведомому бескрайнему миру, неудержимый поток. — Наверное, даже не Что-то, а Кто-то! Вряд ли Бог, если Он есть, является бездушной вычислительной машиной… Тогда, наверное, не было бы никаких чувств… А я же чувствую страх, обиду, ненависть, жалость… Девчоночек этот тоже что-то мне в сердце запал, не надо бы этого сейчас, голова нужна трезвая… Что-то здесь ощущается особенное, в этом месте, такое, чего я никогда и нигде прежде не ощущал! Словно ты здесь не один, словно на тебя, как на играющего в песочнице ребёнка, смотрит заботливая любящая мама… Причём, это не моя собственная реакция на непривычную обстановку, это больше похоже на сработавшее профессиональное чутьё, когда, не видя глазами и не слыша ушами, явственно ощущаешь присутствие около себя некоего живого объекта… Да! Так и есть! Это ощущение присутствия рядом и вокруг Кого-то Живого! Но нет, явно не стоящих здесь людей… Неужели Его, Бога?
— Серёжа, Серёженька! — Даша осторожно коснулась его ладони, вкладывая в неё свои тонкие пальцы. — Вечерня закончилась! Какой ты сейчас красивый!
— А! Что? — встрепенулся, приходя в себя, Сергей. — Что, уже выходим, да?
— Он услышал мою просьбу, Серёжа! Он услышал! — девушка радостно сжала в своих тонких пальчиках его тяжёлую, обшарпанную ладонь.
— Аллаху Акбар! «Русак»! Я знаю этот позывной! — взорвался бешеной яростью Магомед. — Я слышал его в перехвате много раз в две тысячи четвёртом, когда наш отряд потерял почти всех бойцов вместе с Абу-аль-Валидом! О! С какой радостью я перережу ему глотку! Аллаху Акбар!
ГЛАВА 17. БАБУШКА ПОЛЯ
— Перережешь, если сможешь! — улыбнулся Умар, снисходительно взглянув на закипевшего иорданца. — Для этого тебя и посылают! Только ты учти, что это не мальчишка-срочник, это серьёзный профессионал, бывший офицер «грушник», спецназовец! Два дня назад он завалил тремя выстрелами трёх человек, из которых один был тоже разведчик-спецназовец! Он вооружён и готов к нападению на него! Поэтому я и собрал вас троих, лучших людей с боевым опытом, чтобы сделать эту работу!
— Тогда лучше стрелять! — задумчиво протянул Эдгарс. — С ножом к нему вряд ли подойдёшь!
— Ты не подойдёшь, я подойду! — всё ещё запальчиво ответил Магомед, взмахнув гневно рукой.
— Смотрите по обстоятельствам: пуля или нож — без разницы! Он должен быть мёртв. И девка, которая с ним, тоже, — Умар бросил на стол распечатанные на принтере фотографии Сергея и Даши. — Вот это они. Фото возьмите с собою, пригодятся.
Якуб взял в руки фотографию Даши, внимательно посмотрел на неё.
— Слушай, Умар! А она ничего! Может, её сначала…
— Как хочешь! Главное — она должна умереть, нам платят за это!
— Я разрежу тебя на куски, кафир, собака! — с ненавистью в голосе прошипел Магомед, разглядывая фотографию Сергея. — За Амира-аль-Хаттаба, за Абу-аль-Валида, за всех шахидов джихада!
— Нужен будет короткий «калаш», — обратился к Умару латыш, — или лучше ВСК 94, подойдёт и АПСМ с глушителем.
— Возьмите хоть гранатомёт, Леча даст вам оружие, деньги и машину! Старшим будет Якуб! Машину Русака нашли брошенной на стоянке около магазина на питерской трассе, в машине была карта Тверской области, очевидно, у него «лёжка» около Твери. Езжайте в Тверь и ждите информацию, вот телефон для связи! — Умар положил на стол мобильник. — Аллаху Акбар!
— Аллаху Акбар! — вставая с дивана, ответили Магомед с Якубом.
— Денег надо побольше, Леча, от мусоров откупаться, — Эдгарс кивнул на вставших мусульман. — С их «славянскими» лицами шерстить будут часто!
— Тогда ты и поведёшь машину, Эдик, со своим латышским лицом! — ответил долговязый усатый Леча. — И с ментами разговаривать будешь тоже ты!
— Пошли смотреть оружие, — вставая с кресла, ответил латыш.
— Бог услышал тебя? — Сергей удивлённо посмотрел на Дашу. — А что ты просила у Него?
— Я просила, чтобы Он дал тебе почувствовать Себя, Серёжа! — лицо девушки светилось радостью. — Отец Леонид всегда говорил, что самое главное — это почувствовать Бога сердцем! Не головой понять, что Он существует, а именно почувствовать Его Самого сердцем, душою! Почувствовать Его любовь и откликнуться на неё!
— А ты Бога чувствуешь сердцем? — спросил Сергей.
— Конечно! Особенно в церкви, и всегда, когда искренне от всей души обращаюсь к Нему с молитвой! Ты ведь сейчас тоже почувствовал Его, я вижу это по твоему лицу! Оно стало таким светлым и красивым, Серёжа!
— Ну, не знаю, — смутился Серёга, — я и вправду почувствовал Что-то необычное здесь… Даже, пожалуй, Кого-то… Но насчёт светлого и красивого лица, это уж ты загнула!
— Со стороны виднее, со стороны виднее! — по-детски радостно захлопала в ладони Даша. И вдруг, быстро приподнявшись на цыпочках, чмокнула спецназовца в щёку.
— Это что было? — Сергей сделал удивлённое лицо.
— Ну ладно! — смущённо опустила глаза девушка. — Извини меня, я от радости…
— Нет-нет, не беспокойся! — Сергей радостно улыбнулся. — Можешь повторять это, когда тебе только захочется! Ну, пойдём искать гостиницу на эту ночь, раз уж придётся ночевать в этом городе!
— Вам не нужно искать гостиницу, молодой человек! — вдруг откуда-то сбоку возникла невысокая худенькая старушка в большом чёрном платке и с молодыми, блестящими глазами. — Вы извините, что я нечаянно услышала ваш разговор, здесь акустика громкая! Я здесь просфорное послушание несу и за подсвечниками присматриваю. Просто я одна сейчас в трёхкомнатной квартире живу, если хотите, я вас на ночь у себя устрою! И вам денег не тратить, и мне всё веселее, чем одной!
— А вы не боитесь чужих людей в дом к себе приглашать? — с интересом посмотрел на неё Сергей.
— Да какие же вы чужие? — удивилась старушка. — Вы же — Божьи! Девочка, миленькая, вон как хорошо молилась всю службу, я же вижу, что она Божий человечек! Это невеста ваша или сестрёнка?
— С чего вы так подумали? — спросил Серёга.
— Колечек нет, значит, не женаты, а в отцы вы ей не годитесь, уж больно молоды! Да и потом, с такой любовью глядеть на мужчину может только сестра или невеста, чай, не первый год живу!
— Ты мне сестра или невеста? — посмотрел Даше в глаза Сергей.
— Ну, Серёжа! — совсем засмущалась, покраснев и склонив голову, девушка.
— Значит, будет невестой! — уверенно заявила старушка. — Пойдёмте, детки, со мной, сейчас храм закрывать будут!
— А зовут вас как? — поинтересовался Сергей, закидывая на плечо ремень сумки.
— Меня Полиной Дмитриевной зовут, — отозвалась старушка, — а здесь, в храме, все просто Димитривной кличут! А вас, деточки?
— Меня — Сергей, — пропуская впереди себя Полину Дмитриевну и Дашу и придерживая массивную храмовую дверь, ответил Серёга, — а её — Даша!
— Идёмте со мной, деточки мои, Дашенька и Серёженька! Здесь совсем рядышком, через два дома, третий — мой будет!
— Полиночка Дмитриевна! — Даша застенчиво взяла в руки розетку от варенья. — А можно мне ещё немножко варенья, вишнёвого?
— Кушай, деточка моя дорогая, кушай на здоровьице! — старушка с удовольствием наполнила Дашину розетку вареньем из стоявшей на столе вазочки. — Я рада, деточка, что тебе моё варенье понравилось, кушай во славу Божью! Я гляжу на тебя и думаю: «Вот такая у меня могла бы быть внученька сейчас! Такая же беленькая и хорошенькая, также бы я её своим вареньицем угощала! Если бы Васенька мой, ненаглядный, не погиб под Берлином, в сорок пятом году!»
— А ваш муж, Полина Дмитриевна, был солдат или офицер? — Сергей поставил на стол недопитую чашку крепкого чая.
— Солдат он был, деточка Серёженька, солдат простой, «гвардии рядовой»! В первый день войны на фронт ушёл, всю войну ни царапинки не получил, а перед самой Победой, в конце апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, на мине взорвался! Под самым городом Берлином! А мужем он мне стать не успел, деточка, Васенька-то мой! У нас как раз свадебка двадцать первого июня состоялась, всю ночь мы с Васенькой с гостями гуляли, песни пели… А наутро уже и войну объявили, и Васенька мой в военкомат побежал, да так оттуда лишь за вещами, на пять минут, и вернулся! Поцеловал меня и говорит: «Не тужи, Поля, мы быстро немца разобьём, я вернусь и свадьбу догуляем! Жди меня верно!» Ну вот я и жду с тех пор… Только уже не его ко мне, а когда меня к нему призовут, к Васеньке моему! Теперь уж совсем скоро свидимся! Да ты не плачь, Дашенька, детонька моя! Ну, прости глупую бабку, что тебя, деточку мою, расстроила!
— Я.. я ничего! — всхлипнула в ответ Даша.
— А хочешь, детонька, я тебя развеселю? Хочешь, расскажу, как мамоньку мою, Александру Григорьевну замуж выдали? — улыбнулась старушка. — Чудо как занятная история!
— Рас… расскажите, п-пожалуйста! — успокаиваясь, проговорила девушка, отирая слёзы уголком своего нового шарфика.
— Я.. я ничего! — всхлипнула в ответ Даша.
— А хочешь, детонька, я тебя развеселю? Хочешь, расскажу, как мамоньку мою, Александру Григорьевну замуж выдали? — улыбнулась старушка. — Чудо как занятная история!
— Рас… расскажите, п-пожалуйста! — успокаиваясь, проговорила девушка, отирая слёзы уголком своего нового шарфика.
— Ну, послушайте, детки, про старые времена, такого уже никогда больше в России не будет!
Мамонька моя, Александра Григорьевна, одна тысяча восемьсот девяносто второго года рождения, была уроженкой города Курска, как и родители её, дедушка и бабушка мои, Григорий Карпович и Марфа Степановна. Мамонька была старшею сестрою из двух дочерей своих родителей, младшую, родившуюся шестью годами позже мамоньки, девочку, назвали Клавдией. Когда мамочке моей в одна тысяча девятьсот шестом году исполнилось четырнадцать годков, её мама — бабушка моя, Марфа Степановна — почила в Господе, из-за лёгочной болезни. Дедушка мой, известный в Курске столяр-краснодеревщик, схоронив супружницу, переехал с дочками в город Владикавказ, то ли из боязни за здоровье дочек, то ли от переживаний по возлюбленной супруге своей. Однако, не прожив полных трёх лет в городе Владикавказе, он и сам сильно простудился и, пролежав две недели в горячке, отошёл ко Господу и к дражайшей супружнице. Осталась мамонька моя в семнадцать лет круглой сиротою, имея на руках одиннадцатилетнюю сестрёнку. Как ей жить дальше и представить себе не могла! Лишь молилась Пречистой Матери Божьей, о Ея всемилостивой помощи!
Папонька же мой, Димитрий Георгиевич, был самый что ни на есть терский казак! Родился и жил он в казачьей станице Стодеревская, в ста пятидесяти верстах от города Грозный, в семье казачьего терского полка полкового музыканта Георгия Митрофановича Столярова. Папоньку Митю его отец в двенадцатилетнем возрасте привёл в полковой оркестр, дал в руки трубу духовую «корнет-а-пистон» и сказал: «Играй!» С тех пор папонька мой всю жизнь и был военным музыкантом, три войны прошёл, дважды из плена бежал, партизанил и опять в военном оркестре служил до самой его в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году случившейся смерти! В последние годы жизни он в симфоническом оркестре на литаврах играл, хоть уже и на пенсии был! Никаким молодым литавристом заменить не могли, такую силу звука он из литавров извлекал! Но то — после было…
А когда исполнилось папоньке моему Димитрию Георгиевичу девятнадцать лет, решили его родители женить! Да-да, деточки мои! В те времена, да в казачьих станицах, такие вопросы исключительно родителями решались! Оно, может, и к лучшему было… Объявили они сыночку Мите своё решение родительское: «Будем тебя женить»! Митя со смирением всяческим: «Как благословите, батюшка и матушка!» «Так и благословим!»
Присмотрели родители Мите в станице девушку подходящую, перекинулись словцом с её родителями — те, вроде, и не против! Но до смотрин дела не доводили, до официального сватовства захотели о Митиной судьбе волю Божию узнать, очень благочестивые и богомольные дедушка с бабушкой мои были! Поехали они, взяв с собой Митю, в город Владикавказ к слепой блаженной старице Анастасии, известной своим даром прозорливости и изречения воли Божьей и почитаемой как мирянами, так и священством по всему Северному Кавказу. Вот примерно как сейчас в Москве блаженную Матронушку Московскую почитают! Привезли они Митю в дом, где старица Божья приходящих к ней за помощью принимала, дождались своей очереди, вошли вместе с Митей в горницу.
— Ну, здравствуй, Митя, здравствуй, жених! — приветствовала его блаженная Анастасия, хотя ни имени его, ни дела, по которому тот приехал, блаженной не докладывали. — Есть, есть Божие благословение тебе, Митенька, жениться! Но не на той невесте, что тебе в станице присмотрели, а на той, что тебе Сам Господь приготовил! Вы идите, в другой комнате посидите пока, Меланья вам чаю предложит. А ваша невеста, с приданным, сюда через полчаса придёт, ждите!
Вот сидят они, ждут, слово старицы, как слово изо уст Божьих, принявши, молятся со смирением! А через полчаса приходит мамонька моя Александра, с сестричкой Клавонькой, покойной тётушкой моей, к блаженной Анастасии про свою сиротскую долю узнавать, как теперь ей жить дальше, самой кормиться да сестру содержать! Лишь вошла она в горницу к слепой старице, та и её сразу по имени называет!
— Здравствуй, Шура! — говорит. — Тут тебя жених твой, Митя, дожидается! Есть на то Божье благословение, чтобы вам с Митей честными супругами стать, Богу служить семейной любовью да деток в этой любви растить! Зови Митю, да на колени вставайте, благословлять вас буду, во исполнение воли Божьей!
Привели Митю. Встали Митя с Шурой на колени перед блаженной старицей, Божьим человеком, благословила она их святым образом Господа Спасителя нашего — вон он, в уголочке за лампадой висит — и отправила восвояси! Приняли мои дед с бабкой Шуру с Клавонькой, как из рук Божьих, привезли, ничтоже сумняся, в станицу свою и сыграли свадьбу по местному обычаю! Прожили с той поры вместе мамонька с папонькой моим, почитай, шестьдесят два года в любви и согласии совершенных, народили трёх дочерей, я вот — средненькая осталась, а Маша и Галя, сёстрочки мои, уже в небесных обителях от трудов и скорбей земных почивают… Кушай, детонька моя, Дашенька, кушай ещё вареньица, вот из крыжовничка возьми!
— Спасибо, Полина Дмитриевна! Спаси вас Бог! — Даша замялась, словно застеснявшись своих слов, которые хотела произнести. — Полина Дмитриевна! Я в детдоме выросла, у меня ни родителей, ни бабушек с дедушками не было… А можно, пока я у вас в гостях, я буду вас бабушкой Полей называть?
— Зови, милая, зови, внученька! — Полина Дмитриевна встала, подошла к Даше, слегка приобняла её за плечики, поцеловала в макушку и погладила по пшеничным волосам. — Мы у Господа все друг другу родненькие, ты мне внученька, я тебе бабушка! А в Небесном Царствии Его все друг другу будем братики и сёстрочки, деточки Единого Отца, всех Своей любовью покрывающего!
— Спасибо! — всхлипнула девушка и, уткнулась лицом в старенькую кофточку на груди Полины Дмитриевны, обхватив старушку своими гибкими тонкими руками.
ГЛАВА 18. ПЕРЕВОД
— Анатолий Михайлович! Есть информация! — Шнурков без стука вбежал в кабинет Хрюнова, едва тот, усевшись на рабочем месте, успел пропустить «утреннюю» рюмку «после вчерашнего». — Клиент проявился в Твери на главном почтамте!
— Чего? — не врубившись сходу, рыкнул Хрюнов. — Ты что не стучишься, Шнурок, какой клиент?
— Русак, Анатолий Михайлович, Русаков Сергей Валерьевич! Он звонил вчера вечером с главпочтамта Твери, просил некоего Вазгена Арутюняна, родственники которого арендуют его жилплощадь, переслать деньги за аренду в Тверь, на главпочтамт до востребования! Деньги вчера вечером были отправлены, вот примерно сейчас, — Шнурков посмотрел на часы, — Русаков может уже их получать…
— Идиот! — взревел полковник. — Почему разговор был вчера, а я узнаю о нём только сегодня? Мы могли его принять прямо сейчас, а теперь он получит свои деньги и исчезнет!
— Девочки с прослушки не были проинструктированы о степени срочности, у вас уже кончился рабочий день, и вообще, прослушка по этому делу неофициальная… — виновато бормотал Шнурков. — Я уже связался с тверскими операми, попросил их присмотреть за получателями денег на почтамте…
— Ты выслал им фото Русака?
— Да, конечно, только недавно…
— Уроды! Дебилы! — бесновался Хрюнов. — С кем приходится иметь дело! Сраный отупевший наркоман — лучший следователь! Остальные вообще, кроме стрижки бабла, ни хрена не умеют и не хотят делать! Счастье, что у меня в областном УВД Твери начальник по розыску — старый приятель!
— Катя, быстро! — крикнул полковник в селектор внутренней связи. — Соедини меня с тверским УВД, полковником Митяевым!
— Анатолий Михайлович! — из динамика раздался удивлённый голос секретарши. — Но в тверском РУВД нет полковника Митяева!
— Катя! Кроме улицы Тверская в городе Москва, есть ещё город Тверь в стране Россия! — закатил глаза к потолку полковник. — Быстро связь! Дебилы…
— Полковник Митяев на связи, Анатолий Михайлович! — испуганным голосом объявила по селектору секретарша через несколько минут.
— Митяев, Гена? Здравствуй! — ободренно закричал в трубку Хрюнов. — Да, я! Выручай, Гена, надо парня одного с девицей вместе принять и закрыть, данные и фото уже высланы!
— Принять, закрыть, а дальше?
— Дальше звякнуть мне, а их помариновать в «обезьяннике» или лучше в отдельных камерах полдня, пока не позвоню, затем извиниться — мол, обознались — и выпустить! Всё!
— А им на хвост от самых дверей уже присядут твои люди, Толя?
— Это другая тема, Гена, не сейчас!
— Ну, Толя! Только для тебя, сам понимаешь!
— Я твой должник, Геннадий!
— Поговорим об этом после, через недельку буду у вас в столице!