— Эй, живая дохлятина! — ровным голосом произнес Дун Ли, ухватив его за бороду. — Лучше тебе показать, где что припрятал! Или собрался в могилу с собой все унести?
Хозяин дома тяжело задышал и вдруг потянулся костистой рукой к парню, сумев взяться за край халата. Лицо его искажала гримаса ужаса и боли.
Дун Ли без труда высвободился из слабой хватки. Подхватив жертву за подмышки, оттащил от входа и усадил на пол, привалив спиной к едва теплому кану.
Среди лоскутов ткани, валявшихся под ногами, выбрал неширокий и длинный и обмотал им, наподобие бинта, голову старика, но неплотно — так, чтобы у затылка можно было просунуть палец. Вместо пальца он поместил за тряпку принесенный с собой прут.
Старик безвольно сидел, вытянув ноги. Половина лица его была в крови, другая же половина заметно выделялась в темноте своей бледностью.
— В-в-в… — вдруг вырвался из его горла звук.
Дун Ли, взявшись за оба конца прута, выжидательно замер.
— В-в-возьми… монеты… — с усилием произнес старик, и вдруг взгляд его остановился на брошенной тетради. — В-возьми что х-хоч-чешь… только не…
Он обессилено замолчал.
Дун Ли, не колеблясь, надавил на прут. Ткань мгновенно натянулась, сжав раненую голову хозяина дома. Тот вскрикнул, заелозил по полу ногами и вцепился ногтями в повязку, пытаясь освободиться. Мучитель налег еще, провернув прут почти на один оборот. Старик истошно заголосил, но опасаться было нечего — его крик мало чем отличался от воя ветра во дворе.
— «Только не» — что именно? — спросил Дун Ли, перегнувшись через плечо старика. — Я знаю, серебришко у тебя водится. Говори, пес плешивый, или еще закручу!
Отчего-то такая совершенно несвойственная ему хладнокровная грубость сейчас воспринималась им как должное — именно так ведь и должен вести себя заправский разбойник.
— Н-нет… Т-ты не м-можешь з-за-брать это…
Хозяин дома с ужасом всмотрелся в наполовину скрытое повязкой лицо парня и опять попытался дотянуться до него, но рука обессиленно упала. Нижняя челюсть его отвисла и мелко задрожала.
Дун Ли ослабил зажим и похлопал свою жертву по щеке. Затем несколько раз сильно ущипнул и дернул за бороду. Но, похоже, старик снова потерял сознание, или вообще душа уже выходила из него вон.
Поняв, что дальнейшие пытки ничего не дадут, а время неумолимо бежит и ночь уже на исходе, Дун Ли вытащил из-под повязки на голове страдальца прут. Оставив тело в покое, вернулся к вещам. Вскоре ему удалось отыскать в сваленном ворохе кубышку, полную меди.
На миг он задумался. Добить ли старика, вмазав ему еще несколько раз прутом? Или порыскать в кухне, раздобыть огниво и устроить в лачуге пожар, чтобы скрыть все следы? Но нет, гореть тут особо нечему… А если вдруг и займется вся эта рухлядь, то пожар всполошит округу раньше времени. Уйти надо тихо и как можно скорее. Добычу лучше упаковать поудобнее.
«Ну, вот и для свидания денежки теперь есть! — отметил про себя, пересыпая монеты на расстеленную тряпку. Завязал концы и взвесил узелок в руке. — Да здесь не на один хороший ужин хватит!»
Поразмыслив, он решил поместить украшение к деньгам, чтобы случайно не выпало оно из обмотки — ведь бежать надо через полгорода, да еще в такое ненастье.
Дун Ли извлек фигурку, так и не нагревшуюся от тепла его тела. Положил на ладонь и попытался рассмотреть получше. Странная полуящерица-полудракон. Диковинное животное с бутылочной мордой, отталкивающее своими хищными чертами, но вместе с тем завораживающе красивое — словно мастеру удалось соединить и передать в металле две противоположности. Пожалуй, он поначалу ошибся в оценке, и Орхидея таким подарком будет довольна. Эх, спросить бы у всезнающего дядюшки Чженя, что же это за зверь такой… Но как объяснить, откуда это украшение взялось? Хозяин точно знает, что даже на простой кусок серебра денег у его помощника нет, а тут — целое искусное изделие!
Дун Ли развязал узелок и спрятал диковинку в кучу медных монет. Стягивая концы тряпки, он вдруг почувствовал, как в груди похолодело, а пальцы, утратив ловкость и силу, вновь принялись дрожать и едва справлялись с задачей. Мысли потеряли ясность и бестолково кружились в голове, точно мусорная куча, подхваченная ветром. Он — грабитель и убийца, и жизнь его никогда уже не станет прежней… Исправить ничего нельзя.
Страх объял каждую клеточку тела. Стараясь не смотреть на распластанное тело, Дун Ли поднял тяжелый узелок, сунул его за пазуху и бросился к выходу.
Выскочив из двора в переулок, он на миг замер, ловя незакрытой частью лица снежные зерна — ветер рвал на части невидимые в черноте ночи тучи и щедро разбрасывал над городом их содержимое. Обрадовавшись, что еще до рассвета его следы возле проклятого дома будут скрыты, Дун Ли припустил в сторону Небесного моста, придерживая у сердца туго набитую тряпицу с добычей.
ГЛАВА 4 СВИДАНИЕ
С раннего утра город бурлил. Настал день зимнего солнцестояния, от которого не так долго оставалось до главного торжества — новогоднего праздника весны. Погода словно снизошла до людских забот — наконец унялись пыльные бури, измучившие всех жителей Пекина. Как только северный ветер стих, отступил и суровый холод, а легкий морозец лишь придавал бодрости предпраздничной суете. Отливали золотистым светом иероглифы на Передних Воротах, сквозь которые гуляющие горожане устремлялись на одну из главных торговых улиц, застроенную красиво отделанными магазинами — шляпными, обувными, ювелирными. На расположенной неподалеку Дашиланьэр также было людно и шумно. Не протолкнуться и на Продуктовой улице — в воздухе витали запахи угольного дыма и всевозможной еды. Густой аромат плыл от лавок торговцев спиртным — в честь предстоящего торжества они выставили кувшины со сливовым вином и гаоляновой водкой и бойко зазывали народ. Мясники тоже вынесли прилавки на воздух. Перешучиваясь, они споро стучали топориками, предлагая покупателям свежие сочные кусочки. Многоголосые толпы текли во все направления — люди закупались для праздничного ужина и выбирали подарки. Повсюду покачивались пузатые красные фонари — на воротах, балконах, над входными дверями придорожных харчевен, в витринах магазинов — их цвет радовал глаз и, казалось, согревал тело. Город превратился в один огромный гомонящий базар. Ремесленники стелили покрывала возле своих лавок и раскладывали груды товара: посуду, обувь, платки, шапки, украшения и игрушки. На перекрестках расселись музыканты, водя смычками по струнам видавших виды эрху. Пронзительные мелодии, сопровождая крикливое прерывистое пение, разлетались над головами прохожих. Кружилось, будто снежные хлопья, птичье перо — продавцы ощипывали кур и петухов, потрясали в воздухе их тушками.
— Свежее мясо! Подходите скорее!
Невероятно грязный верзила в сером халате стоял возле импровизированного прилавка из пары досок, разбойничьим голосом нахваливая:
— Лучшие во всем Пекине жареные каштаны с сахаром! Земляные орехи, по рецепту моего дедушки!
Круглолицый мальчик лет десяти держал перед собой лоток, полный пирожков, припорошенных не то мукой, не то инеем. Силясь переорать толпу, он надрывался:
— Пирожки-и-и! Горячие пирожки-и-и с мясной начи-и-и-нкой!
Неподалеку от него потирал руки возле входа в крохотное, на пять столиков, заведение весельчак-зазывала в меховой безрукавке поверх халата. Едва мальчик-торговец начинал выводить тонким голосом про свои пирожки, парень ухмылялся и зычно перекрывал его возгласами:
— У нас тепло и сытно! Жареный соевый творог! Перца сколько хочешь! Говядина с луком на раскаленной сковороде! Шаосинское вино! Еда на любой вкус!
Мальчик с досадой кривил рот и сердито тряс свой лоток. Мерзлые пирожки перестукивались, будто камни. Зазывала хохотал, тыкал в незадачливого продавца пальцем и подмигивал прохожим:
— А у нас-то без обмана! Заходите!
В харчевнях все кипело, бурлило, шипело на огне, дышало паром — ведь сегодня будет наплыв посетителей. Издавна так повелось, что в день зимнего солнцестояния каждый уважающий себя человек обязан отведать хотя бы несколько штук горячих сочных пельменей. Считается, их мясная начинка несет в себе дух силы и обеспечит победу в любых неприятностях, включая войну.
Поминутно щупая в рукаве заветный мешочек с подарком, Дун Ли протискивался сквозь праздничную толчею. Город наводнили нищие и попрошайки, а также воры всех мастей, стекающиеся из окрестных провинций в столицу на каждый значимый день. Поэтому надо быть начеку — среди грубых рук, перепачканных мукой, жиром, животной кровью или просто въевшейся грязью от ежедневной тяжелой работы, сновало множество ловких и цепких ручонок. И хотя то тут, то там в толпе раздавались крики пойманных воришек, и расправа с ними случалась быстрая и жестокая — это не портило общую атмосферу торжества и не снижало количество желающих поживиться чужими деньгами или продуктами.
Проходя мимо украшенных дверей харчевни толстяка Лу, Дун Ли недоуменно пожал плечами. Непонятно, отчего Орхидея наотрез отказалась встретиться тут. Все в окрестных кварталах знают — старина Лу готовит отменно. Но не спорить же о месте свидания с той, от одного взгляда на которую обмирает сердце и кружится от счастья голова.
Парень вздохнул. Знать бы, что происходит в прелестной головке Орхидеи, волнуется ли ее сердце?.. Ждет ли красавица каждой новой встречи так же горячо, как Дун Ли… Он и сам не понимал, почему маньчжурка проявляла к нему благосклонность и не отказывала ему в скоротечных свиданиях — пусть всегда на виду, в людных местах, где и подумать нельзя о том, чтобы прикоснуться хотя бы к рукаву ее халата…
Ради любимой он был готов на всё. Даже на убийство, как понял недавно, стоя перед поверженным стариком в его темной лавке. Дун Ли поежился, вспомнив, с каким хладнокровием он истязал свою жертву — в ту ночь будто дьявол заморозил его душу…
Нервным шагом пройдя мимо заведения толстого Лу, парень направился в сторону рынка. Когда-то он бродил по нему, мучимый сосущим голодом, без единой монетки, грязный и в жалких лохмотьях. Теперь он другой человек. На теле простой, но добротный синий халат с подкладкой, а на ногах удобные башмаки. Голова спереди гладко выбрита, косица аккуратная и длинная. С ладоней давно исчезли мозоли, пальцы его чисты — ведь работа в чайной лавке требует опрятности. На поясе кошелек, не тугой, но и не пустой вовсе. Если бы не шрам на лбу, того и гляди сошел бы нынешний Дун Ли за молодого учителя. И больше нет нужды спешить к куче отходов на задворках рынка, чтобы опередить других оборванцев, выбирая хоть что-то пригодное для еды. Не надо, как раньше, высматривать голодным взором — что бы такое стянуть с прилавка зазевавшегося торгаша. Правда, на днях ему пришлось не просто украсть, а ограбить, да еще и пытать… Но молодому человеку необходимо проявлять внимание к девушке дорогими подарками, а тот хрыч был бездетным и одиноким. О причиненных старику мучениях Дун Ли вообще старался забыть поскорее, искренне веря, что временное помешательство случилось из-за козней дьявола.
Возле рынка, на пересечении Кривого и Цветочного переулков, находилось заведение, где назначила ему встречу Орхидея. Дун Ли огляделся, желая убедиться, что ничего не спутал — пропустить из-за оплошности сегодняшнее свидание казалось ему страшнее смерти. Все верно — угловой серый дом с деревянной надстройкой. Неподалеку от дверей видна кухня, в облаках пара мелькал силуэт повара. Самое главное — Дун Ли мог прочитать вывеску:
Чайная называлась «Счастливое облако» — именно это название шепнула ему сестра Орхидеи.
Гордость за себя и благодарность к дядюшке Чженю наполняли сердце бывшего рикши, выходца из семьи каменотеса. Теперь он грамотный человек и каждую неделю запоминает новую сотню иероглифов. Еще немного — и сможет прочитать те же книжки, что еще в детстве и ранней юности изучила Орхидея. «Разве что „Канон для женщин“ читать не буду», — усмехнулся про себя Дун Ли и, приняв вид посолиднее, перешагнул порог заведения под переливы дверного колокольчика.
Чайная оказалась просторной и светлой. Вместо грубых столов и табуреток, как у толстяка Лу, здесь посетителям предлагались плетеные кресла и резные скамейки. Столы были чисты, пол сухой и тщательно выметенный. Иероглифы «счастье» и «удача», выписанные на плотной бумаге, украшали стены. Под потолком висело несколько клеток для птиц, сейчас почему-то пустовавших. Лишь в одной, самой большой, водруженной на подоконник, поближе к свету, возился крупный скворец. Заметив нового посетителя, он вспрыгнул на жердочку и скрипуче прокричал:
— Добро пожаловать!
Дун Ли, отгоняя мысли, сколько в таком месте придется заплатить за еду, улыбнулся и прошел к свободному столику. Еще не привык к деньгам, пусть и небольшим, которыми сумел разжиться. Теперь он полноправный посетитель дорогого и приличного места.
Через час, когда наступит время праздничного ужина, тут будет не протолкнуться: польется вино рекой, закипят споры, начнутся застольные игры на пальцах… Дун Ли надеялся, что к тому времени они с Орхидеей уже покинут чайную. Как знать, может, ему удастся уговорить ее на небольшую прогулку…
Сделав заказ, юноша принялся беспокойно поглядывать на дверь. Сможет ли его возлюбленная прийти? О чем они будут говорить, ведь это их первая длительная встреча… Что последует за ней? Примет ли девушка его знак внимания, понравится ли он ей, видавшей много утонченных украшений? Достаточно ли хорош его подарок?
Вопросы так и кружились в голове парня, как встревоженные сороки над деревом. От волнения он вспотел и снова пощупал мешочек с добытой фигуркой. «Она наверняка из серебра, больше не из чего, — успокоил сам себя Дун Ли. — Только бы Орхидея пришла! С остальным как-нибудь все решится. Главное — увидеть ее саму. Голос ее услышать, в глаза заглянуть».
От двух принесенных мальчиком-слугой тарелок с пельменями поднимался густой пар. Белесые линии тянулись к потолку. Дун Ли вспомнил, что так же плавно колыхалась светлая занавеска в его доме, когда летним утром в открытое настежь окно лился прохладный воздух с горы. Парень подпер голову руками и зачарованно вглядывался в меняющиеся изгибы пара над едой. Через какое-то время ему начал видеться причудливый танец прозрачных девушек — их бедра и плечи покачивались, руки вздымались, волнообразно двигались, легкие одежды будто развевались на ветру…
Мелодично звякнув, дверь чайной открылась, впустив под приветственный крик скворца очередного посетителя. Морозный воздух, ворвавшийся в помещение, разметал иллюзию, и от танцовщиц остались едва заметные клочки, да и те таяли на глазах.
Дыхание у парня перехватило, а сердце замерло. На миг он замешкался, затем вскочил, мысленно проклиная себя за неловкость — задетый им столик едва не упал набок. Тарелки подпрыгнули к самому краю, и Дун Ли уже был готов зажмуриться от стыда, но тут раздался такой знакомый ему негромкий мелодичный смех, что он просто застыл с виноватой улыбкой.
— Все ли у тебя хорошо? — обворожительно улыбаясь, спросила Орхидея.
Облаченная в лазоревую одежду, расшитую красными нитями, стройная, с легким румянцем после мороза, она была столь прекрасна, что в заведении на какое-то время воцарилась тишина — редкие посетители обернулись, замерев с палочками и чашками в руках, восхищенно разглядывая вошедшую.
Дун Ли, словно проглотив язык, часто закивал в ответ, отчего девушка вновь рассмеялась. Парень не услышал даже намека на насмешку — лишь невинное веселье звучало в переливах ее дивного голоса. Влюбленный с благодарностью взглянул на девушку и наконец сумел произнести:
— Садись скорее, а то все остынет!
Стыдясь своих слов, которые показались ему слишком простецкими — так следовало бы обращаться к дружку за обедом, но никак не к возлюбленной, Дун Ли неловко выбрался из-за стола и, обойдя его, схватился за спинку второго стула. С шумом его выдвинул, чтобы Орхидея могла присесть. Вернувшись на свое место, парень почувствовал, как наливается кровью его лицо — щеки и уши пылали, как угли в печи. Все заготовленные для встречи слова вылетели из головы. Язык же, бывший таким ловко подвешенным, когда требовалось приветить клиента побогаче, теперь предательски пересох, и казалось, во рту находился пучок бамбуковых листьев.
— О, ты заказал пельмени! — улыбнулась Орхидея, с любопытством разглядывая тарелки. — Что за начинка внутри?
— Тут разная, — обрадовался Дун Ли тому, что нашлась тема для разговора. — Есть с капустой и грибами, еще с говядиной и свининой…
— Я буду те, что с мясом! — решительно сказала Орхидея и взялась за ложку. — Другие можешь сам съесть, если захочешь!
Дун Ли не сразу сообразил, что девушка всего лишь подшучивает над ним. Ложка дрожала в его пальцах, и больше всего он боялся, что еда может выпасть обратно в тарелку и забрызгать каплями соуса нарядную одежду Орхидеи. В волнении он не замечал, что его возлюбленная и сама немало нервничает — то и дело бросает взгляды по сторонам, будто опасаясь слишком пристального внимания посетителей.
Орхидея действительно была в смятении. Никогда прежде она не осмеливалась отобедать вне дома с кем-либо из мужчин. Даже в те времена, когда отец щедро снабжал ее деньгами на различные увеселения, ей доводилось перекусить где-нибудь исключительно в компании подружек. А сейчас она за одним столиком с человеком, который не может отвести от нее глаз, и у них настоящее свидание! Но больше всего ее беспокоило, достаточно ли аккуратно она ест — не увидит ли сидящий напротив ее зубы и не будет ли слышно, как она жует. Какой стыд потерять лицо, пусть и перед простоватым парнем… Орхидея приподняла левую руку, прикрыв рукавом халата рот. Скворец, что возился в клетке неподалеку от них, принялся издавать трескучие переливчатые звуки, словно помогая прелестной посетительнице не опасаться, что ее могут услышать во время еды.