Описывается своего рода коммуна. Это, безусловно, сборище людей, объединенных тем, что можно назвать антибуржуазными ценностями. Дом, по ее словам, затянут по стенам паутиной и очень грязный по мещанским нормам, к которым она привыкла в семье Мартин. Но там, по-видимому, высокую ценность имеют Искусство и Музыка, потому что мы слышим описания музыкальных инструментов, книг и красиво оформленных карт. По крайней мере в общине, куда она попала, высоко ценится образованность.
Дом находится в совместном пользовании, это мы знаем. В нем нет ни электричества, ни телефона. Электричество могло быть отключено за неуплату, но отказ от телефонной связи кажется радикальным и намекает на объединенную общим мировоззрением группу людей, возможно ведущих «экспериментальный» образ жизни, анархический по своему характеру. По-видимому, они не имеют ни личного имущества в собственности, ни строгой социальной структуры, ни явного лидера или иерархии, и это может указывать на ранние экологические группы или проект зеленых; другой вариант – религиозная группа или маргинальный духовный культ, хотя в рассказе Т. М. нет намека на какую-либо религиозную догму. Даже притом, что эти события произошли двадцать лет назад, можно навести справки и выяснить, существовали ли подобные коммуны в ближайших окрестностях или, скажем, в радиусе тридцати миль от дома Мартинов.
И даже если телефон был ей недоступен, можно предположить, что ничто не препятствовало ей просто уйти оттуда и найти дорогу домой. Совершенно ничего не говорит о том, что ее держали там против воли, и, конечно, не стоит принимать всерьез слова, что она не могла найти путь домой. Опять-таки следует подчеркнуть, что Т. М. чувствовала себя там совершенно счастливой, пока не начался процесс разочарования, когда она ощутила, что позорит семью, и страх перед возвращением.
Т. М. делает особый упор на ритуальном напитке, предложенном ей соблазнителем. Пьют они из нелепо крохотных стаканчиков, и тут важны две вещи. Во-первых, Т. М. снова опирается на сказочную традицию, говорящую: есть и пить с фейри опасно. Гостеприимство следует отвергать, потому что, отведав предложенные пищу и питье, можно навсегда остаться в заколдованном месте. Это и произошло с Т. М. Выпив напиток, да еще сопроводив ритуал клятвой, она оказывается «в плену» того места, по крайней мере мысленно. Но есть у этого ритуала и более приземленное следствие. Т. М. рассказывает, что, выпив напиток, она «ощутила покой», а ночь стала «бархатной». Она опьянела и пытается оправдать свое поведение, преуменьшая количество выпитого. Редко ли люди лгут относительно потребленного алкоголя и удивляются, что оказались в таком состоянии? Это типичная жалоба юной девушки после попойки: она, мол, не понимала, сколько пьет или что «кто-то что-то добавил ей в стакан».
И хотя об этом умалчивается, такая попойка могла привести к сексу. Подобное заключение основывается не на какой-то проговорке Т. М., но на силе ее возмущения, вызываемого самим половым актом. На слишком энергичном его неприятии.
Отвращение, испытанное Т. М., по ее словам, к открытой сексуальности, символизирует отвращение к собственному поведению в период исчезновения. Это сублимация невыносимости того, что случилось с ней, и она винит в этом «других», в данном случае коммуну, в которой жила. Сексуальные сцены в коммуне, свидетельницей которых она является, всегда описываются скорей как оргиастические, нежели чувственные; это скорей механический секс, нежели любовные ласки. Т. М. очень старается дистанцироваться от этого разгула сексуальности. Слишком старается.
Несколько слов насчет обстановки в семье как таковой, хотя пациентка двадцать лет не видела родителей. Брат пациентки выполнил роль отца, когда, заботясь о ее здоровье, привел ее ко мне. Также я имел возможность познакомиться с женой брата, дипломированным психологом. Я сказал ей, что мы имеем тут полное семейство Дарлинг, и Т. М. – одна из их детей, уведенных Питером Пэном. Ее это сравнение не очень позабавило, хотя она подтвердила мою правоту, следя за развитием этой истории и продвигая некоторые теории через своего любезного мужа, который поднял вопрос о «патологическом нарциссизме» – выражение, явно принадлежащее его жене. У этих людей действительно почти суеверное отношение к силе слова, как если бы, называя Румпельштильцхена по имени, они приобретали власть над ним. И вот так же им отчаянно хочется дать определение болезни. Это академический подход, и должен сказать, он не особо полезен.
Для рассказа Т. М. действительно характерна патологическая грандиозность, что является признаком расстройства личности по нарциссическому типу, однако другие два обычно наблюдаемых признака этого расстройства – потребность личности, чтобы ею восхищались, и недостаток эмпатии – отсутствуют. В каждом встречавшемся мне случае подобного расстройства пациент прилагал большие усилия, чтобы добиться моего расположения (и почему бы им не искать расположения того, кто, на первый взгляд, испытывает к ним живой интерес?), тогда как Т. М. совершенно не заботит, нравится она мне или нет. С другой стороны, она никогда не проявляет раздражения, скуки или рассеянности и ее готовность отвечать на вопросы выражает полную эмпатию к моим нуждам. Счастлив отвергнуть диагноз о наличии у нее нарциссизма или какой-либо разновидности расстройства личности по нарциссическому типу.
Однако я подозреваю у нее неспособность вести себя как взрослый человек. Подтверждением этому – природа отвращения Т. М. к сексуальности. Вопрос лишь в том, является это результатом травмы, повлекшей за собой амнезию, или хронического страха перед неодобрением семьи.
Больше всего озадачивает и затрудняет потенциальный диагноз загадка необычайно юного вида Т. М. Я сталкивался с примерами психосоциальной задержки роста, когда прекращается выделение соматотропного гормона, но физиогномика Т. М. никак этому не соответствует. В большинстве случаев психосоциальной задержки роста мы наблюдаем утолщение конечностей, тогда как внешний вид Т. М. приблизительно соответствует нервной анорексии.
Но только приблизительно. Думаю, ростом Т. М. такая, какой и должна быть к зрелым годам, и хотя ее хрупкая фигурка естественна для юной девушки, для женщины за тридцать такая хрупкость чрезмерна. Я немедленно стал искать признаки синдрома Рассела[41]: рубцы или вмятины на суставах пальцев, часто образующиеся от засовывания пальцев в горло, и не нашел таковых; ни лануго, или пушковых волос, на лице, ни утолщения щек. Она указала мне на регулярность месячных. Наконец, иные характерные признаки анорексии, такие как просторная одежда, призванная скрыть болезнь, или жалобы на холод в комнате (я у себя в кабинете поддерживаю температуру в девятнадцать градусов, на что часто жалуются даже не страдающие анорексией), тоже отсутствуют, и она не кажется ни грустной, ни вялой, ни подавленной.
Просто необыкновенно тоненькая для женщины ее лет. Я не исключаю нервную анорексию, но ничто из увиденного не позволяет мне поставить такой диагноз. Ее свежий, юный вид – настоящая загадка.
Не уверен, придумана ли рассказываемая Т. М. история – вымышленная история – заранее от начала и до конца, или же она неуловимо меняет ее по мере изложения. Нейролингвистический анализ позволяет предположить, что, рассказывая свою историю, она обращается к памяти (то есть к истории, которую уже излагала), но то, что при этом она смотрит перед собой отстраненным взглядом, всегда наводит меня на мысль, будто она оседлала фантазию.
Хотя я чувствую трещину в яйце. Т. М. больше не обращается к традициям английской литературы о фейри. Заведя нас тропинками традиции и старины в волшебную страну, теперь она творит для нее географию и эту географию извлекает не из колодца традиции. Она сочиняет ее из давящей тревоги собственной души, и вот здесь-то она и разоблачит себя.
Ее описание живого озера свидетельствует о сублимации сексуальности. Само озеро, конечно, является мощным символом подсознательного вообще говоря и в частности – состояния и жара ее смущенной души. Мы видим коммуну, испытывающую общий оргазм своего рода, совместную эякуляцию. Одновременное исполнение полового акта, от чего она еще пытается бежать, но в который оказывается втянутой коллективным участием и одобрением. Я считаю это указанием на ее глубинное желание воссоединиться с оставленными ею семьей и общиной.
Еще у нас теперь есть имена – те тщательно охраняемые коды, которые первоначально были тайной. Похититель наконец назван, и его имя Hiero – Йероу. Рискну предположить, что в какой-то момент за эти последние двадцать лет она провела некоторое время во Франции. «Hier» – это французское слово, обозначающее «вчера», а она ясно разграничила свою жизнь сейчас и жизнь в прошлом. Есть мир прошлого, и есть мир настоящего.
Еще у нас теперь есть имена – те тщательно охраняемые коды, которые первоначально были тайной. Похититель наконец назван, и его имя Hiero – Йероу. Рискну предположить, что в какой-то момент за эти последние двадцать лет она провела некоторое время во Франции. «Hier» – это французское слово, обозначающее «вчера», а она ясно разграничила свою жизнь сейчас и жизнь в прошлом. Есть мир прошлого, и есть мир настоящего.
Это имя также ассоциируется с английским словом «Hero» – «герой», и именно героем она хочет его видеть. Этот мужчина готов сражаться за нее – до смерти. Он воплощает ее девичьи фантазии о мужчине-защитнике, который оградит от оскорбительных или агрессивных действий со стороны других мужчин, прежде всего являющихся причиной подросткового личностного кризиса. Мужчине преданном, асексуальном. Фигуре отца. Представляется важным, что мужчина, который на первый взгляд выглядит, как Лотарио[42], соблазнитель, обещает защитить ее целомудрие.
Также «Hieros» – древнегреческое слово для обозначения божественного. Этот человек – почти проекция веры (а я слышал от брата Т. М., что ее родители, особенно отец, люди верующие).
В этой фантазии о воине-защитнике Т. М. может сохранять статус маленькой девочки. Может подавить воспоминание о том неприятном, что, возможно, произошло в Аутвудсе, и отказаться взрослеть и становиться женщиной с ее природной сексуальностью. И ее порыв к этому так силен, что у нее задерживается выработка гормонов роста в силу некоторой гипофункции гипофиза. Чтобы это произошло, питуитарной железе, расположенной у основания мозга, нужно лишь уменьшить секрецию одного или нескольких из восьми гормонов. Она сочетает этот явный процесс противодействия взрослению с ношением подростковой и молодежной одежды. Воздержание в еде позволяет ей оставаться поджарой, как гончая.
Йероу больше не соблазнитель, он перестает быть «Оно» и становится «Супер-Эго», поскольку теперь ему нужно побороть ослепительного, прекрасного и мужественного Силки. В шотландском фольклоре силки, или селки, – это создание, способное менять облик, нечто вроде тюленей, которые могут сбрасывать шкуру и обращаться в людей. Т. М. хорошо знакома с фольклором, по крайней мере на подсознательном уровне, поскольку сказки о силки – это часто сказки о независимых женщинах, неверных женах, неверных возлюбленных, попавших в капкан семейных уз. Это воплощение в образе мужчины-силки глубочайших фрустраций самой Т. М.
В ином смысле Йероу и Силки есть переменчивые варианты некоего воплощенного идеализированного мужчины. Для Т. М., девочки-подростка, оба существуют как силуэты: один – мудрый духовный покровитель, другой – красивый, но хищный молодой мужчина в расцвете лет. Какая женщина не разрывалась между столь несравнимыми страстями? Ответишь одному – и кончишь тоской по другому. Т. М. очень хорошо это понимает в темных глубинах души.
И вот они сошлись в схватке, казалось смертельной, а темные силы неистовствовали на трибунах вокруг соперников, в то время как рациональная сторона Т. М. должным образом протестовала и ужасалась на безопасном расстоянии. Когда разум в расстройстве, борющиеся силы внутри человеческого сознания агрессивны и устремлены на восстановление равновесия. Смертельная схватка реальна. Рассказ Т. М. отражает борьбу, происходящую в ее собственной душе.
27
Тара с готовностью шла на все: осмотр у дантиста и у врача общей практики, психологический тест. Питер однажды помог одному из своих клиентов существенно сэкономить на визите к ветеринару, распознав черную плесень на копыте его лошади и предложив простое решение проблемы: обработать копыто перекисью водорода. Отец клиента, Икбал Суйда, мусульманин с окладистой черной бородой, был дантист. Питер решил обратиться к нему за взаимной услугой, и дантист был очень рад помочь.
Хотя тот согласился обследовать зубы Тары, возникла трудность с получением ее стоматологической карты. Дантист, у которого Тара наблюдалась ребенком, давно ушел на покой. Икбал сказал Питеру, что достать карту возможно, но нужно узнать, где она хранится. Это может занять много времени.
Меж тем для Питера явилось неожиданностью, что современная наука не располагает надежным способом определить возраст человека, пока тот не умер. Органы паспортного контроля, системы предоставления политического убежища и уголовной юстиции регулярно сталкиваются с той же проблемой. Можно определить возраст радиоуглеродным анализом кристаллического белка в хрусталике глаза – но только если глаз извлечен из орбиты. Радиоуглеродный метод хорош и для зубов, но для этого зуб также надо удалить. Впрочем, Икбал сказал, что рентгенология позволяет определить возраст с точностью до двух лет. Он согласился сделать рентгеновские снимки зубов Тары и отправить их на исследование.
Питер высадил Тару возле приемной дантиста. Потом зашел в полицию, чтобы сдать документы на владение машиной и страховку. Хотя в полиции зафиксировали, что вел машину в нетрезвом состоянии Ричи, все же Питер, как владелец машины, должен был представить документы для проверки. Он еще был в немилости у Женевьевы из-за случая с Ричи. По крайней мере Ричи упорно стоял на том, что за рулем был он, а не Питер. Патрульный хотел знать, почему повязка была на голове Питера, когда только тем утром он опрашивал Ричи в больнице. Питер сказал, что это была шутка; они всегда так шутят. Они подозревали, что старый полисмен знает правду, и думали, он знает, что они об этом знают. Как бы то ни было, в участок доставили одного Ричи, где тест на присутствие алкоголя в крови естественно и неудивительно дал положительный результат. Офицер поначалу хотел забрать и Питера, но Ричи его отговорил.
Поскольку ключи от грузовичка были конфискованы, Питер отправился домой пешком, слегка протрезвев по дороге. Он прошел по крайней мере полмили, прежде чем вспомнил, что на голове продолжает болтаться ненужная теперь повязка.
Джек услышал, как вернулся отец и как мама спросила его, где машина. Отец прятал глаза и держал в руке разматывающийся моток длинного белого бинта. Услышав, как мать спросила отца, не пьян ли тот, Джек хотел было задержаться и посмотреть, как будет развиваться интересный разговор, но быстро сообразил воспользоваться моментом, когда матери с отцом не до него.
Он побежал к сараям, схватил лопату с лезвием из нержавейки и ринулся в сад. Выдрал засохший куст над захороненным котом и принялся копать. Он работал быстро и после несколько ударов лопатой был уже весь мокрый. Очень скоро он наткнулся на трупик.
Дело было малоприятное, но он испытал облегчение, увидев, что кот еще в приличном состоянии. Джек разгреб землю вокруг шеи животного и нащупал серебряную застежку на ошейнике. К горлу подступила дурнота. Вони от трупа еще не было, но Джеку все равно стало дурно. Пряжка была тугая и не поддавалась. Пришлось налечь обеими руками. В конце концов он ее расстегнул и вытащил ошейник.
Он снова завалил дохлого кота землей и тщательно присыпал сверху разным растительным мусором, прежде чем воткнул сухой куст на место. Вытер лезвие лопаты о траву, поставил ее в сарай и вернулся в дом.
– Где папа? – спросил он мать.
– Поднялся прилечь.
– Он в порядке?
– Ха!
– Пьян?
– Спроси у него.
Джек сбросил обувь и поднялся к себе в спальню. Красный ошейник решил спрятать под матрасом. Потом какая-то мысль заставила его сморщиться. Он отнес ошейник в ванную и добрых несколько минут держал под холодной водой. Затем похлопал им по махровому полотенцу, чтобы подсушить, вернулся в спальню и спрятал его на книжной полке за футбольными еженедельниками.
После этого он спустился, снова влез в туфли и бодро зашагал к дому миссис Ларвуд через дорогу. Позвонил в дверь, и через несколько секунд послышался привычный лязг засовов и звяканье цепочек.
– О! – воскликнула миссис Ларвуд. – Нашелся?
– Нет, – ответил он. – Я пришел наладить ваш компьютер.
– Входи.
Джек плечом вперед протиснулся мимо миссис Ларвуд, избегая смотреть ей в глаза. Не успела та закрыть дверь и присоединиться к нему в гостиной, а он уже вытащил монитор из коробки.
– Слава богу! Я поставлю чайник, хорошо? Или, может, предпочитаешь лимонад?
– Нет. Не стоит. То есть лучше чай. Хотя я ничего не хочу.
Джек распаковал системный блок и в быстром темпе принялся собирать компьютер: подключил монитор, клавиатуру и мышь.
– Так много частей, – проговорила миссис Ларвуд.