Дым стоял коромыслом, когда на территорию базы въехал автомобиль с символом власти эмира на дверце — изображением хищной птицы с распахнутыми синими крыльями. Дверца была погнута и поцарапана — судьи, занимающиеся проверками, стояли на низших ступенях «лестницы восхождения». Машина остановилась, и из нее выбрались двое молодых мужчин в синей, цвета эмирского символа, форме. Несмотря на возраст, они хорошо знали свои обязанности. Не утруждая себя приветствиями, проверяющие резво взялись за дело.
Пока судьи осматривали казармы и бесцеремонно выворачивали карманы всех попавшихся на пути воинов, Демер Олен трясся в чулане под кучей тряпья, запертый твердой рукой Зерка. Повар объяснил ему ситуацию: подробно и очень доступно. И меонец молил Духа Жизни, чтобы пронесло. Но в душу закрадывались сомнения: пронесет вряд ли. Здесь везде очень жесткие правила. К тому же Дух Жизни наверняка остался там, на далеком Меоне. Как и вся прежняя жизнь Демера Олена.
В дверь вежливо постучали. Олен беззвучно охнул и вжался в тряпье. Но доски вдруг затрещали под ударами ног, в проем вломились судьи и вытряхнули трясущегося меонца из-под ветоши. Возле чулана с жалким, виноватым видом стоял Зерк, глядя в землю…
— Это имущество заинтересует судейский совет, — деловито сказал старший из судей.
— Может, даже эмира, — подтвердил младший. Старший сразу же подобрался и молча кивнул.
В машину Олена погрузили весьма аккуратно. Даже поинтересовались, не жмут ли наручники. Когда судейский автомобиль выехал за территорию базы, младший судья, по виду еще юноша, начал мягко и осторожно расспрашивать меонца. О житье-бытье, о том, как к нему относились на базе. О детстве, о юности. Не помнит? Как жаль...
Олен самоотверженно врал, вкладывая в это занятие все свои силы. На него вдруг нашло странное, неуместное вдохновение, похожее на лихорадочный бред. Два последних дня после разговора с Зерком меонец не мог взять в рот ни крошки и с трудом справлялся с обязанностями на кухне. Он не понимал, что с ним творится, но мучительно жаждал вернуться домой. Память о прошлом переплеталась с видениями, и душа была полна ярких мучительных грез. Тем не менее Олен осознавал: он находится на Бедгоге. Его забрали с собой судьи, куда-то везут. И допрашивают, Дух Опустошения их побери...
— Мама, значит, стирала белье? — холодно бросил старший судья, не переставая смотреть на дорогу. — А ты, значит, упал и ушибся о камень?
— Да, господин, — испуганно пробормотал меонец.
— Какого цвета волосы были у матери? Белые?
— Да...
— А у отца? Тоже белые?
— Гм... нет. Черные.
— Он врет, Рогд, — сказал юноша, внимательно глядя на Олена. — Он не сумасшедший и не контуженый. Как ты понимаешь, я видел контуженых. Они молчат, потому что не помнят.
Рогд коротко хохотнул.
— Ты сам очень неплохо делаешь их контужеными.
Так каковы будут планы?
— К врачу. Эту инстанцию не обойти. У него белые волосы...
Судьи закончили разговор. Машина подпрыгнула на ухабе, и меонца вырвало желчью. На боковые окна автомобиля осела желтая пыль пустыни. Для Олена, которого мучила бензиновая вонь и судороги в желудке, весь мир окрасился в один цвет — желто-бурый. Машину еще раз тряхнуло, и Рогд зло помянул старуху на ложе, но скорость не сбавил. Автомобиль направлялся все дальше в пустыню, но меонец этого уже не видел. Он потерял сознание.
ГЛАВА 8
На северной оконечности материка Зохр жил один любопытный колдун. Ничего особенного в нем на первый взгляд не было — только неуемное любопытство. Слишком уж ему хотелось удивить окружающих историями о великом прошлом Меона. И это ему почти удалось.
В одно из новолуний, удобно устроившись в зарослях кустарника, колдун ввел себя в транс, чтобы прикоснуться к древним тайнам, увидеть то, что давно забыто. И он увидел...
...Несколько сотен лет назад недалеко от одной деревни проживала жрица, служащая Матери Всех Живущих, из-за чего ее побаивались и не захаживали без крайней нужды. Да и женщина не желала сходиться с людьми — тишина ночи была ей во сто крат милее людских голосов. Особенно — поздней весной, когда Тома в зените и цветет дикий чарг[3]. Темной порой, из мочи в ночь, она ожидала явления древних богов — ее сердце не желало смириться с их потерей.
И однажды она дождалась. Некто очень высокого роста, смуглый лицом, имеющий стройный стан и широкие плечи, спустился с небес и предстал перед ней. Она нахмурилась и произнесла:
— Ты не бог.
— Ты права, — согласился он.
— И не человек. Тогда кто? — Брови колдуньи сошлись на переносице.
Пришелец сжал губы. Он не был готов к подобным расспросам. Да и нельзя объяснять человеку, что на Меоне уже начало формироваться то, что впоследствии назовут Шайм Бхал, Высокой Страной.
Женщина молча ждала.
— Нe скажу, — произнес он.
Колдунья жгла пришельца внимательным, взглядом, по он был спокоен. Она сунула в рот пустую трубку и сделала вдох. Жаль, что йер кончился.
— Зачем ты пришел?
— Я хочу близости с тобой, — улыбнулся он.
— Докажи, что достоин.
— Не стану.
Колдунья склонила голову, удовлетворившись ответом. Те, кто подобен богу, — не доказывают. Она молча сбросила белые покрывала и предстала перед мужчиной нагой. В ее улыбке горел вызов. Ни один из обычных мужчин не смог бы сейчас подойти к ведьме и овладеть ею, как простой женщиной, — покорности в ней не чувствовалось ни капли. Жрица ушедших богов продолжала служить им. Но небесный мужчина не являлся обычным селянином. Подойдя к обнаженной колдунье, он осторожно коснулся ее тела, будто пытался приручить гордую женщину. И через некоторое время ему это удалось.
Прошел положенный срок, и у колдуньи родился ребенок. Девочка. Дитя выглядело необычно. Еще при самих родах колдунья видела, что из её чресел словно выходит яркое белое пламя. У младенца действительно оказалась на удивление белая кожа. Девочка не выглядела красной и сморщенной, как другие новорожденные. И вся была крепкая, чистая, ладная — как хорошо пропеченная булочка. Вместо первого крика она удивленно спросила: «А-а-а?» — и улыбнулась. В глазах ребенка будто горели искорки звездного пламени. Как у ее отца. Увидев это, колдунья задумалась. У детей богов обычно бывали какие-то странные миссии в мире людей. Но отец ребенка — не бог. Боги ушли, и больше не у кого спросить, какова судьба ее девочки. Осталось только дать имя...
Женщина подняла голову. Полная Тейа стояла в зените, озаряя все вокруг ярким оранжевым светом.
«Назову дочку именем нашей луны. Ведь Царицей Тьмы вырастет. Глаза черные. Волосы будут черные, как у отца. И вся будто светится».
Подумав так, женщина забылась тяжелым сном. А во сне ей явился небесный мужчина.
— Не называй дочь именем Тейи, — сказал он. — Тейа одна, и она — в небе. А путь нашей дочери — на земле.
Жрица вздохнула и подчинилась.
— Какое имя ей дать? — спросила она.
— Назови ее Тайя. Она увидит небо и будет крылатой. Когда девочка встанет на ноги, я вернусь и заберу ее, Рейга...
Рейга очнулась в слезах. Ничего нет у нее своего, человеческого. И не будет. Потому что именем «тайя» в этих краях называли черную горную птицу, летающую у самой границы Высокого Неба. Эти птицы покидали Зохр поздней осенью и возвращались ранней весной. И в неволе не жили.
«Меон сейчас увядает, ведь боги ушли. Это — поздняя осень. И Тайя, едва встав на крыло, улетит. А возвратится весной, когда боги тоже вернутся. Кто знает, каков срок ее жизни?»
Жрица молча кусала бледные губы. Да, надежда есть. Но не для нее, Рейги. Когда придет Весна Мира и боги вернутся, сильное тело колдуньи уже станет прахом. И других детей она не родит. Потому что...
Рейга встала и осторожным взглядом всмотрелась в лицо спящей дочери. Плоть от ее плоти. Бессмертная...
Тайя вытянулась за год, словно весенний росток. Ее тело сделалось смуглым. Волосы цвета воронова крыла отросли густой шапочкой. Угольно-черные глазищи сияли. Вся в отца получилась. Красавицей будет. И умницей. Мать не могла на нее наглядеться. Еще один день видеть дочь — это бесценный подарок.
Однажды, поздним вечером, Тайя вынырнула из-за рощицы и бросилась в объятия Рейги.
— Папа пришел. Мне пора, — прошептала она.
— Иди к папе, — спокойно сказала женщина, потрепав дочку по волосам, и та убежала.
После этого Рейга без сил опустилась на землю. В этот миг ее не видел никто. И больше никто не увидит. Женщина не удивилась, почему небесный возлюбленный не пришел попрощаться. Живые к мертвым не ходят. Она выполнила все, для чего была рождена. Слава Матери Всех Живущих! Так, одной, и уйти будет легче.
Наутро Рейга действительно умерла. Просто сердце остановилось. А Риг, отец девочки, взяв ее на руки, взмыл в высокое небо. Дочь прижалась к нему. Страшно, когда огромные злые звезды проносятся мимо и царапают нежную детскую кожу своими лучами. А потом он пронес ее за Предел. Не в другой мир, а за грани миров. И была там не Тьма Внешняя, о которой талдычили колдуны, посвященные темным богам. И не Свет Внутренний. А что — не назвать человеческим словом. Тайя в момент перехода не видела ничего — девчушке исполнился всего год. Но Риг ощущал, как его сущность свивается в прозрачный жгут перед расширяющимся, как взрыв, Пределом. Внешний облик таял необратимо. Все наносное, человеческое исчезало. Лишь малая часть сущности Рига, способная существовать вне миров, переступила Предел. Бессмертным это не больно. Почти.
— Папа пришел. Мне пора, — прошептала она.
— Иди к папе, — спокойно сказала женщина, потрепав дочку по волосам, и та убежала.
После этого Рейга без сил опустилась на землю. В этот миг ее не видел никто. И больше никто не увидит. Женщина не удивилась, почему небесный возлюбленный не пришел попрощаться. Живые к мертвым не ходят. Она выполнила все, для чего была рождена. Слава Матери Всех Живущих! Так, одной, и уйти будет легче.
Наутро Рейга действительно умерла. Просто сердце остановилось. А Риг, отец девочки, взяв ее на руки, взмыл в высокое небо. Дочь прижалась к нему. Страшно, когда огромные злые звезды проносятся мимо и царапают нежную детскую кожу своими лучами. А потом он пронес ее за Предел. Не в другой мир, а за грани миров. И была там не Тьма Внешняя, о которой талдычили колдуны, посвященные темным богам. И не Свет Внутренний. А что — не назвать человеческим словом. Тайя в момент перехода не видела ничего — девчушке исполнился всего год. Но Риг ощущал, как его сущность свивается в прозрачный жгут перед расширяющимся, как взрыв, Пределом. Внешний облик таял необратимо. Все наносное, человеческое исчезало. Лишь малая часть сущности Рига, способная существовать вне миров, переступила Предел. Бессмертным это не больно. Почти.
Пройдя Вратами, Риг обрел истинный облик. Он превратился в широкое разноцветное пламя, которое взметнулось и распахнуло бесчисленные языки. Вокруг, словно искры, вспыхивали ответы на вопросы, которые никто никогда не задаст, падали какие-то тяжелые формы, мелькали подобия лиц.
— Что это? — удивленно спросил маленький золотой огонек.
— Ты могла бы быть ВСЕМ, дочь моя, — взметнулось пламя в ответ. — В пустоте заключена полнота. Но я выбрал путь для тебя. Он уже предрешен.
— Стану, отец. Я пройду.
Пламя смятенно заколыхалось, выбрасывая зеленые языки. Риг задумался. Дочь ответила двойственно... А слово, сказанное вне миров, не может быть лживым или ошибочным. Находясь здесь, дух лишается оболочки. Ничто мелкое, ограниченное, происходящее от слабости тела, не может проникнуть сюда. Тайя сейчас утратила всю свою детскость. Здесь была только суть девочки — золотистое пламя.
— ...Стану, отец. Я пройду...— колыхнулось пространство, повторив слова Тайи.
Станет — чем? Риг чувствовал, но смотреть в далекое будущее не хотелось. При погружении в плоть миров все изменится тысячи раз. Она может не стать тем, чем хочет. А может стать чем-то другим. Случается даже, что дух вообще не находит дороги домой. Другое дело, что дочь обещала пройти предопределенный ей путь. И она сейчас видит этот путь. Она понимает, что ей уготовано. И девочку не смущает то, что она является орудием воли отца.
— Я слышал Слова Истины. Идем, Тайя.
Огромный сноп разноцветного пламени соединился с золотым огоньком — Риг подхватил дочь на руки. Оба рванулись вниз, через Предел, обрастая подобием плоти, вступая в положенные ограничения...
Когда отец и дочь вернулись, на Меоне прошло более двухсот лет. Зохр уже стонал под властью системы Контроля. Май обезличивался. Медленно, но верно. Час, когда босые ножки Тайи коснутся земли, должен наступить очень скоро. Десять—двадцать лет.
Точнее Риг не мог рассчитать — он не очень-то хорошо ориентировался в делах человеческих. Впрочем, Тайя, когда придет время ее появления в мире людей, должна быть молодой. Юной, горячей, неопытной. А иначе — не сможет свершиться то, что предначертано. О своей истинной сущности Тайя будет лишь смутно догадываться, считая себя одной из Высоких. Отдав дочь на воспитание Владыке страны Шайм Бхал, скиталец ушел за пределы Меона. Там ждали дела. Там, в иных мирах, ему легче дышалось...
...Когда любопытный колдун очнулся, над северной оконечностью Зохра забрезжил рассвет. И увидел требовательно смотрящих на него нескольких односельчан, явно пытающихся понять, а что тут делает их деревенский колдун, для которого такое поведение было несвойственно.
— Уважаемый, что происходит? — спросила одна из женщин.
— Я видел!!! — Глаза колдуна стали круглыми.— Я видел!!!
— И что?
И он, находясь в волнении, из-за чего постоянно сбивался, пересказал односельчанам легенду. Правда, кое о чем умолчал. С какой стати после божественных откровений перед его внутренним взором вдруг предстал паровоз? Да еще старый и ржавый? Он тащился по бескрайней равнине и выглядел абсолютно нелепо, словно длинная тощая гусеница...
* * *Полуостров Вок был местом достаточно странным. У обывателей, живущих поближе к столице, это название вызывало сдавленный хохот. Хихикали, как дураки, которым показали палец. А почему? Отсмеявшись, благопристойные граждане указывали куда-то на восток и иронично роняли: «Край света». Действительно, стоило взглянуть на карту Меона, как полуостров Вок сразу бросался в глаза. Географическое недоразумение какое-то. Дальний юго-восток континента Май в глазах жителя Маэра или Таймы — весьма несерьезное место. Там, вдали от столицы, живут разгильдяи, это общеизвестная истина. Да и выглядел сей полуостров, как вытянутый с севера на юг неестественно длинный плод, соединенный с континентом небольшой перемычкой. Что тут можно сказать? Глухомань. Глушь дремучая. Поезда, наверное, ходят раз в год. Или, в лучшем случае, раз в месяц. Тут обыватель из Таймы, дав волю воображению, представил бы паровозы, отряженные столичным Контролем в это захолустье. Путь на Вок таким поездом очень небыстрый. Суток двадцать, не меньше.
Почти так и обстояли дела. Если учесть рейсовые пароходы, выходившие на Вок из портового города Лат, то картина сходилась. В те края трудно добраться. Но почему? Членам Большого Совета было известно: на полуострове Вок проживает одна двадцатая жителей Мая. Городки, села, мануфактуры. Черная плодородная почва. Прямо ешь — не хочу. Но Контролирующие не хотели. Потому что на полуострове Вок царили весьма самобытные нравы.
«Неконтролируемые проявления социальной активности», — докладывали агенты представителям Спецслужб в Тайме о праздниках Вока. Праздник урожая, первый день весны. Сколько ни засылай агентов, чтобы те, методом Жеста и Слова, направили «социальную активность» людей на этих сборищах в нужное русло, — ничего не получалось. Люди праздновали, как и прежде. Уклад жизни на этой земле вставлял палки в колеса системе Контроля. И не только в праздники. Люди, довольные жизнью, не желают господ. Жителей Вока интересовали семья, работа и творчество. В свободные дни они часто ходили в гости к друзьям и мечтали — чисто и самозабвенно, как мечтают лишь люди, живущие в провинции.
У полуострова была еще одна особенность. Чисто географическая. Он располагался близко от западной оконечности Зохра. С ранней весны до последних дней осени небо дарило жителям пограничных земель свет двух лун — Ночной Спутницы и Тейи. Это сказывалось на нраве коренных жителей. Живые, горячие, вспыльчивые. Да и кровь у многих из них была смешанной. Карие глаза, светлые волосы. А иногда — и наоборот. «Ни то ни се, — говорили о них и майнцы, и зохры. — Ни Ночная Спутница им покоя не дарит, ни Тейа их сердца не жжет».
Что можно сказать о полукровках, живущих на Воке? Об их Академиях, которые там, естественно, были? Вот представьте себе, городок с населением в несколько тысяч. И в нем — филиал Академии. Старенькое деревянное здание в три этажа. Там — около сотни студентов и несколько преподавателей. Теорию Контроля, разумеется, изучают. Да только студенты по большей части увлечены рисованием, биологией, математикой. А некоторые — и вовсе сельским хозяйством, что в здешних местах как-то правильнее. Особенно если взглянуть на плодородные пашни Вока, на сады, на леса. Золотая земля, щедрая.
Пер, а точнее — Перрор Гарн, шестнадцатилетний студент Академии портового городка Барк на Воке, сегодня решил уйти с занятий пораньше. Собрался на рынок за яблоками. Хотелось не столько что-нибудь съесть, сколько нарисовать. Во второй половине дня — математика. Ее учить скучно и незачем. А рисование — да... Чтобы верно увидеть предмет, нужно не отвлекаться. В частности — на математику.
Юноша вышел на проселок, и его ботинки из грубой кожи тут же покрылись слоем пыли. Пер не стал смотреть под ноги. Не на что, собственно. Но порыв весеннего ветра внезапно сорвал с головы юноши шляпу, встрепал густые русые волосы, бросил в лицо горсть белой пыли. И пока студент тер кулаками глаза, шляпу уже унесло.
«Ну и пусть», — решил Пер и опять зашагал вперед.
У юноши возникло странное ощущение: потеряв шляпу, он освободился от чего-то ненужного. И правда — без шляпы он смотрелся значительно лучше.
Автопортрет юноше писать было неинтересно. Нечего на такое карандаши изводить. Каждый день люди видят какого-нибудь парня крепкого деревенского телосложения, с небольшими светло-карими глазами и русыми волосами. Да еще все лицо в веснушках. Черты слишком крупные, душа только в глазах и видна. Ростом тоже немного не вышел. На что смотреть-то? Нет, лучше книжки читать, яблоки рисовать. Или на реку пойти, на пленэр. Вместо занятий...