- Не надо ухватом! - завопил Балагула. - Я больше не буду на шелобаны играть! Зачем же ухватом?! Больно!
- Нет, это не Оборотень, - разочарованно махнул рукой Кондрат, отбрасывая ухват в сторону.
- Ты бы извинился перед приятелем своим, - подсказал я ему.
- Вот ещё! - возмутился Домовой. - Я бдительность проявил, никто же не видел, как он в двери вошёл. А если бы и вправду - Оборотень?! Тут некоторые уже навпускали таких, не спрашивая, да не разбираясь...
И он выразительно посмотрел в мою сторону.
Я в ответ только головой сумел покачать. А что скажешь?
Не знаю, сколько бы ещё разглагольствовал Кондрат, но постучали в двери. Мы все застыли, глядя друг на друга. Вперёд храбро вышел Домовой. Он подошёл к двери, наклонился, посмотрел в щелочку и попросил:
- Дайте-ка мне ухват поскорее, опять Оборотень!
Оглобля сам заглянул в щелочку.
- Вот чудила! Это же Фомич! - он отвесил Домовому шелобан.
- Ага! - хватаясь за лоб, подпрыгнул обиженный Кондрат. - Фомич сегодня уже заходил. Забыли?
- Ладно! - подумав, согласился Оглобля. - Вставай за дверями. Как войдёт - по башке ухватом. Понял?
- А чего тут не понять? Тоже мне, высокие технологии!
- Готов? Только без команды не бей. Сначала разберёмся.
- Открывай!
Оглобля открыл двери, выставив перед собой меч.
- Что в избу не приглашаете? - спросил Фомич.
- Заходи, гостем будешь, - сухо ответил Оглобля.
Глава тринадцатая
Слово Георгия Победоносца
Фомич переступил порог. От стены за его спиной отделился Кондрат, размахнулся ухватом, и... Фомич, заметив движение за спиной, мгновенно обернулся, и обрушил удар кулака на голову Домового.
Тот хрюкнул. Мотнул головой и улёгся на пол, нежно обнимая ухват.
- Вы что это надумали? Почему с ухватами кидаетесь?! - возмутился Фомич. - Я так и зашибить могу!
- Мы думали, что ты - Оборотень, - пояснил я.
- А что - был он здесь? - посерьёзнел Фомич.
- Кого только здесь не было! - махнул я рукой.
- Ну, видать не только у меня весёлая ночка была! - вздохнул Фомич, оглядывая разгром в Сторожке и оружие в наших руках. - Вы, я вижу, тоже повоевали? А что не послали ко мне за подмогой?
- Тебе самому там лихо приходилось, - ответил Оглобля. - И мы посылали к тебе Кукушку.
- Кукушка? - удивился Фомич. - Отпустили её всё же? Не прилетала.
- Жаль птичку, - вздохнуло Радио.
- Так я тебе и поверила! - Кукушка, как ни в чем ни бывало, села на свою жёрдочку.
Все набросились на неё с вопросами и упрёками:
- Ты где была? Что с тобой приключилось?! Почему Фомича не предупредила о том, что у нас творилось?! А если бы мы все погибли?!
- Я летала, - оправдывалась Кукушка. - Я пыталась осмотреть поле битвы с высоты птичьего полета и рассказать все Фомичу...
- Ну и что?
- Меня чуть не затоптали! Там столько существ всяких было!
- Зачем же ты так низко летала?
- У каждой птицы - своя особенность, своя индивидуальность, своя высота полёта, - гордо ответила она.
- А ты что же - повыше летать не можешь?
- Потеря кукулификации, - невозмутимо сказала Кукушка.
- Ты хотела сказать квалификации? - переспросило Радио.
- Я сказала то, что хотела сказать, - моментально обиделась гордая птичка. - Я что, лягушка, что ли, квакать?
- Надо её на место прикрепить, - проворчал Кондрат.
- Самого тебя надо прикрепить! - возмутилась Кукушка. - В следующий раз понадобится, я и пешком ходить не смогу...
- А что там, на Улице? - спросил я Фомича.
- Там - порядок. Подошли вовремя Воины из Кургана, сами мы не справились бы. А так погнали Чёрных - только пыль столбом. Да ещё в самый важный момент у них куда-то пропали сразу Оборотень, а самое главное, Трёхпалый. А без Трёхпалого они не войско, а так. Толпа, стадо...
- Они оба здесь были, - вставил Домовой.
- Кто - они? - не понял сразу Фомич.
- Ну, Трёхпалый и Оборотень...
- Да ты что! А ну-ка, рассказывайте!
И мы, ещё не остывшие от схватки, наперебой принялись рассказывать Фомичу про битву в Сторожке, и про гибель Оборотня и Трёхпалого.
- Так мы, значит, вам жизнью обязаны. И тебе, Дима, и всем Домашним, и Оглобле особенно.
- Какие мне благодарности, когда я сам и виноват, что они в Дом вошли? - застеснялся я такой, как мне казалось, незаслуженной похвалы. - Ты мне вот что объясни, Фомич, никак я разумом не пойму: сражаются давно погибшие и умершие люди, погибают мёртвые, как это так может быть? Они же мёртвые?! Вот ты говоришь: жизнью обязаны. Какая же у вас жизнь? Сколько же раз человек умирать может?
- А сколько рождается, столько и умирает. Кто знает точно - сколько? И до смерти - жизнь, и после смерти - жизнь. Только, конечно, совсем уже другая, - грустно вздохнул он. - Зачем, ты думаешь, я жену свою хочу в царство живых вернуть? Не проще ли найти её в Царстве Мёртвых, и вместе в другой жизни быть? Не знаю. То, что ты видишь, это ещё не Царство Мёртвых. Это вроде как прихожая, промежуточное нечто...
- А что - ТАМ, дальше? - у меня самого от одного этого, вроде бы простого вопроса, дыхание перехватило.
- А ТАМ я пока не был... Давай мы как-нибудь потом об этом поговорим, ладно? Пойдём, надо Воинов поблагодарить, они затемно в Курган вернуться должны. Пойдём, сейчас можно...
По всему Кладбищу лежали тела Воинов - победа далась нелегко.
Фомич подвёл меня к собиравшемуся уходить отряду в шлемах, кольчугах, со щитами, мечами и копьями. Он обратился к высокому седому воину, с глубоким рубленым шрамом через всё лицо, показывая ему на меня:
- Вот он убил Трёхпалого...
Седой богатырь приложил руку к сердцу:
- Я твой должник. Видишь шрам на лице? Это его след, Трёхпалого. Не было мне покоя, пока это чудище ходило живоё и невредимое. Теперь я спокоен.
Он отстегнул от пояса меч в красных ножнах с серебряной насечкой, и протянул его мне на вытянутых ладонях:
- Держи. Пользуйся. Этот меч мне сам Великий Святослав пожаловал за доблесть и верность. В ворота Царьграда его рукоять стучала. Великий Рим наших мечей опасался. Нам предки девиз завещали, мы внукам и правнукам передали: "Жизнь и слава - Отчизне, честь - никому!" И ты запомни.
- Я запомню, только за что такая честь? Трёхпалого я случайно победил. И меч мне ни к чему - я поутру уйду...
- Случайных побед не бывает, - усмехнулся Воин. - А меч возьми. Кто знает свою дорогу? Кто знает, куда она утром повернёт?
Он обнял меня, потом, троекратно, Фомича, махнул рукой, и его отряд вышел за ограду Кладбища...
- А что дальше? - спросил я у Фомича.
- Сам не знаю, - пожал он плечами, - я же сам по себе пришёл, по рассказу соседа Кладбище охранять стал. Может, не тридцать три года надо охранять, может, вообще всё не так? Кто знает? Буду ждать.
Он устало поник плечами.
И вдруг перед Фомичом возник из ничего яркий, серебристый столб света, который падал откуда-то сверху.
И внутри этого столба спускался с неба на белом коне всадник...
Вот уже тонкие копыта травы коснулись. Всадник легко спрыгнул с коня, отстегнул плащ, бросил его поперёк седла.
На нём были серебряные доспехи, талией был он узок, зато в плечах широк. Длинные русые волосы до плеч, красивое открытое лицо.
- Ну, здравствуй, Фомич. Дай я на тебя поближе посмотрю, - подошёл всадник к Фомичу. - Отслужил ты честно. Не за страх воевал, за совесть. Не устал ещё сражаться? Может быть, на отдых пора? Дальше труднее будет. Были отважные и искусные, да и те назад поворачивали. Ты хотя бы у него спроси.
Победоносец указал пальцем на незаметно подошедшего Оглоблю.
- Ты что, ходил в Царство Мёртвых?! - удивлённо спросил Фомич.
Оглобля кивнул и сказал:
- Ходил... Только не дошёл... Но ты - иди! Я сам для того и остался здесь, чтобы помочь тому, кто после меня пойдёт. Иди, обязательно иди, иначе сам себя будешь мучить, как я вот теперь мучаюсь...
- Вот видишь, Георгий, надо идти, - развёл руками Фомич.
- Может, сам пойдёшь в Царство Мёртвых, но не за женой своей, Настей, а на покой? - прищурился Георгий.
- А ТАМ я встречу жену мою? Мы будем с ней вместе? - прямо спросил Фомич.
- ТАМ никто никого не встречает. ТАМ никто никому не нужен, - так же прямо ответил Победоносец.
- Вот видишь? Зачем мне такой покой? Нет уж, я пойду за моей Настей, пускай хотя бы она в Царстве Живых побудет. Даже несколько лет этой жизни стоят ТОЙ вечности, если ТАМ никто никому не нужен.
- Ладно, - пожал плечами Георгий. - Пускай будет по-твоему. Меня прислали не уговаривать, а предупредить. Сам я твой выбор понимаю. Я сам Воин. По-другому ты и не должен был поступить.
Значит, дальше будет так: путь твой лежит к Мёртвой Горе. Сначала будет Медвежья Поляна, потом - Железный Лес, дальше - Омут, потом - Гнилое Болото, за которым начинается Чёрный Лес. Если тебе удастся все это миновать, то, считай, первая половина пути пройдена. Останется самая трудная половина.
Сразу же после Чёрного Леса - Немая Трясина. Немая потому, что затягивает так быстро, что даже пикнуть не успеешь. Дальше Терновые Заросли, а за ними видна уже и сама Мёртвая Гора, она стоит на Гиблом Месте, которое преградой служит, Гору прикрывает.
Сразу же после Чёрного Леса - Немая Трясина. Немая потому, что затягивает так быстро, что даже пикнуть не успеешь. Дальше Терновые Заросли, а за ними видна уже и сама Мёртвая Гора, она стоит на Гиблом Месте, которое преградой служит, Гору прикрывает.
Гора эта сделана из мёртвого хрусталя, на неё небо опирается. По склонам там ничего не растет - ни травинки, ни былинки. Всё гладко, все сверкает. Гладкая, как лед, скользкая, как стекло. Ближе к вершине чернеет в ней Пещера Кощея. Он без боя не пропустит, для того и поставлен. А на самой вершине - Самшит растет. Он говорящий. И до самой его верхушки ни веточки не растет. А верхушка этого Самшита сквозь небо проросла.
Там, на самой верхушке говорящего Самшита, на громадных стальных цепях качается кованый Сундук. В Сундуке - Медведь. В Медведе - Волк, в Волке - Утка, в Утке - яйцо, а в яйце - ...
- В яйце иголка, иголку сломаешь - Кощей умрет... Я эту сказку давно знаю... - несколько поспешно вмешался Кондрат.
- Не всякая сказка одна на другую похожа, - покачал головой Георгий. - Ты, молодец, не спеши с горы погонять, спеши в гору нахлёстывать. Ты не мешал бы, не успею всё объяснить - беда будет. Значит так: в яйце - Ключ. Ключом этим открывается вход в Царство Мёртвых. И вот ещё что: в помощь ты можешь взять с собой четверых Домашних, и кроме них тебе обязательно будет нужен Живой.
Все дружно повернулись в мою сторону. Я в испуге попятился и замотал головой. Куда-куда, а в Царство Мёртвых я своей волей ни за какие коврижки не пойду. И вообще, с меня было достаточно прошлого путешествия за Сокровищами Лукоморов во Дворец Призраков. При одном упоминании о Ведьмах меня до сих пор в дрожь бросало, а там и кроме них было о чём вспомнить.
- Это ты сам с ним решишь,- кивнул на меня Георгий Фомичу. - Тебе надо, ты и уговаривай. Только Живой может войти и главное, выйти и вывести твою Настеньку из Царства Мёртвых.
- А где вход в Царство Мёртвых? - спросил Фомич.
Но столб света неожиданно рассеялся и исчез, словно его и не было. А вместе с ним исчез и Георгий Победоносец - Чудесный Всадник.
- Всё ты виноват! Говорили тебе - не встревай! - шагнул к Кондрату раздосадованный Фомич, хватаясь за меч.
Домовой благоразумно попятился за спины домашних, не желая подворачиваться ему под горячую руку.
Оглобля остановил Фомича, положив ему руку на плечо:
- Не злись! Злость - плохой советчик. Такие дела, как тебе предстоят, делать дружно надо. Не гоже нам друг с другом воевать. Виноват, а ты его прости, не по злобе он, а по глупости...
- Ладно, - буркнул Фомич. - Вылезай из-за спин, мечом сечь не буду, а как до леса дойдём, хворостиной выхожу, чтобы впредь неповадно было в разговоры встревать. А вход... ладно. Найдём ключ, найдём и двери... Кто со мной пойдёт? Быстрее решайтесь. Времени на раздумья долгие у нас нет.
- Времени у тебя чуть больше будет, чем ты думаешь, - подал голос Оглобля. - Теперь всем, кто с тобой пойдёт, можно и днём идти, все вы будете видимые.
Он сошёл с крыльца, подошёл к Фомичу и сказал, торжественно и с достоинством поклонившись в пояс:
- Ты - храбрый Воин. Возьми меня с собой. Ты не смотри, что я не до конца дорогу осилил. Второй раз не струшу. Специально я здесь оставался, чтобы помочь тому, кто после меня придёт. Возьми, дай моей душе успокоиться. Я тебя не подведу.
Он ждал ответа, склонив голову.
- Не мне твой страх судить. Мне сначала свой надо преодолеть. Вставай по правую руку, со мной пойдёшь, - решительно сказал Фомич. - Ещё трое нужны. Кто?
Вперёд вышел мужичок с лицом, заросшим шерстью.
- Ты куда, Борода? - спросил удивлённо Оглобля.
- А чем я хуже тебя? - вопросом на вопрос ответил тот. - Я тоже пойти желаю. Я вам в пути пригожусь. Оружием я не ахти как владею, но зато наговоры, заговоры, травы целебные знаю, лес, зверей и повадки их ведаю. Возьми...
- Что ж, - после недолгого раздумья махнул рукой Фомич. - Не с одного же меча в дороге кормиться. Мудрость тоже требуется. Вставай по правую руку... Ну, еще двое...
Вперёд вышли, как всегда отчаянно отталкивая один другого локтями, Балагула и Домовой.
- Я!
- Я!
- Ты куда прешься?
- А ты куда лезешь?!
- У тебя даже коленок нет!
- А у тебя есть, только ты их не моешь!
- А при чём здесь умывание?
- А при чём здесь коленки?!
- Вот как дам сейчас!
- Это я как дам сейчас!
- Это я дам!
- Нет, это я дам!
- Куда же мне вас с собой в поход брать, если вы не с врагом воюете, а друг друга лупите? - спросил насмешливо Фомич.
- Это военная хитрость такая! - ответил Балагула. - Увидит враг, как мы один другого колотим безжалостно, подумает: как же они будут нас бить, если своих так бьют? Испугаются враги и убегут сами.
- Ну, если убегут, - улыбнулся Фомич, - тогда вставайте по правую руку, только сразу бить друг друга не начинайте, подождите, пока враги появятся.
- Так что же, - Оглобля уткнулся взглядом в острую макушку вставшего рядом с ним Балагулы, маковкой достигавшего как раз его коленки. - Значит, мы теперь с тобой в одном войске состоим. Так что ли, животное?
- Какое я тебе животное?! - завопил Балагула, привстал на цыпочки и едва не отхватил ковшом Оглобле коленку, которую тот едва успел отдёрнуть.
- А кто же ты? - удивился Оглобля. - Не человек же ...
- Он лучше всяких там людей! - вышел на защиту своего приятеля Кондрат, на всякий случай выставив перед собой однорогий ухват.
- Я и не спорю, - согласился добродушный Оглобля. - Только нам ведь вместе в дальний путь идти. Должен же я знать, кто рядом со мной идёт.
- С тобой идёт прекрасное существо, мой лучший друг - Балагула, важно пояснил Домовой.
- Вот ты и расскажи нам, кто он такой твой друг приятель, - попросил Оглобля. - А то и вправду, идём вместе, а с кем - не знаем. Существо, не существо, человек, не человек.
- Давно это было, - начал Кондрат...
Глава четырнадцатая
Откуда есть пошёл красавец Балагула
Давно это было. Жил да был в одном большом селе возле леса мужик. Мужик как мужик, только немножко слишком балаболистый, шебутной. Про таких, как он, в народе говорят, "без царя в голове". Куда ветер дунет, туда он и думает.
Сам по себе он был безвредный, безобидный. Лёгкий был человек. Только очень беспечный.
Все односельчане на огороды трудиться, а он залезет на крышу, развалится там на солнышке, и лежит, тренькает на балалайке, песни дурашливые горланит.
Не грызи подсолнухи,
не гляди с укором,
цвёл я как черёмуха,
вырос мухомором!
Я нашёл себе деваху,
на окраине села.
Всё смотрел, да только ахал.
Она плюнула, ушла.
Ты куда меня ведёшь,
сладки песенки поёшь?
Я веду тебя в сарай,
иди, не разговаривай.
- Эй! - кричат ему односельчане. - Ты хотя бы у себя крышу на сарае перекрой! Сгнила совсем! Сам же провалишься!
- Иди ты! - восклицает мужик, и тут же запевает:
Ох, сарай, ты мой, сарай,
непокрытый мой сарай!
Я куплю мешок соломы,
и покрою свой сарай.
Ясный месяц укрылся за тучи,
мои лапти на той стороне.
Ничего мне в жизни не надо,
лишь бы лапти вернулись ко мне!
Ох, сарай, ты мой, сарай,
непокрытый мой сарай...
И всю песню сначала. И так поёт он, пока не плюнут односельчане, не отстанут от него. Лежит он так-то, опять идут к нему соседи:
- Пойдём мост ремонтировать! - зовут они. - Мост общественный провалился, всем миром чиним.
Мужик, вздохнув, берётся за балалайку:
- Сейчас приду, только песню допою!
- Это какую песню? - спрашивают односельчане.
- Про сарай, - радостно отзывается мужик.
- Нет! - возмущаются соседи. - Знаем мы тебя! Это бесконечная песня. Мы никогда не дождёмся, что она кончится.
- Хорошо, - соглашается мужик. - Тогда я спою про ворону и про мост.
- Ну, про ворону давай, - нехотя соглашаются односельчане.
Мужичок быстренько хватает балалайку и запевает во всё горло, да так громко, что ему тут же в голос отзываются все собаки в селе.
Он лежит на полусгнившей крыше, зияющей дырами, солнышко ласково гладит лучами его сияющую плешь, а он болтает ногами, лупит по струнам балалайки и блаженно орёт покорно слушающим его соседям, ждущим конца песни, чтобы отправиться на ремонт моста.
Однажды еду: вижу мост,
под мостом ворона мокнет,
взял ворону я за хвост,
положил её на мост,
пусть ворона сохнет!
Он ударяет по струнам и садится. Односельчане, страшно довольные тем, что песня такой короткой оказалась, ждут, что сейчас он слезет и пойдёт чинить мост.
Как бы не так! Они забыли, с кем имеют дело. Мужичок тренькает по струнам и продолжает петь:
Еду дальше, вижу мост.
На мосту ворона сохнет,
взял ворону я за хвост,
положил её под мост,
пусть ворона мокнет!
Односельчане со слабой надеждой вздыхают, надеясь, что теперь-то песня вся, но ничуть не бывало! Мужичок начинает всё сначала:
Однажды еду: вижу мост,
под мостом ворона мокнет...