Приближалась 5-я годовщина республики, которую страна встречала в обстановке растущего террора на улицах своих городов. Фалангисты отвечали на запрет своей партии пистолетами и бомбами, одну из которых получил по почте известный испанский философ и мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет. Во время военного парада 14 апреля группа фашистов взорвала петарды рядом с трибуной правительства. В последовавшей затем перестрелке был убит младший лейтенант гражданской гвардии. В Гвадалахаре правые попытались полностью сорвать парад.
На следующий день вновь заседали кортесы. Асанья обрисовал текущий момент как «грандиозный исторический феномен — приход к власти тех социальных классов, которые раньше были от этой власти отстранены». Он призвал покончить с насилием («испанцы должны прекратить стрелять друг в друга»). Премьер жестко предупредил, что если республике будет навязана гражданская война, то власть «спокойно и серьезно» примет вызов. Хиль Роблес и Кальво Сотело повторили свои обвинения правительству, которое-де устроило в стране хаос и ведет «преследование» правых в угоду «Советам» и коммунистам. Лидер последних Хосе Диас, напротив, возложил всю ответственность за нестабильность в стране на правых, которые пытаются втянуть армию в политику. Генеральный секретарь ЦК КПИ отметил, что его партия не против армии как таковой, она лишь хочет создать демократические, проникнутые республиканским духом вооруженные силы. Хосе Диас предупредил о готовящемся перевороте и зачитал депутатам послание, подготовленное Испанским военным союзом в марте 1936 года. В нем, в частности, от правительства требовалось уважение прав офицеров, разоружение всех боевых формирований политических партий, освобождение из тюрем всех военных, «участвовавших в акциях по восстановлению порядка» (имелось в виду дело Очоа). ИВС настаивал, чтобы все требования были удовлетворены в течение 24 часов с момента их предъявления военному министру. Военный переворот просто стучался в двери государства. Нарастания напряженности могли не замечать лишь те, кто не хотел этого.
Между тем продолжалась уличная война. 16 апреля состоялись похороны погибшего 14 апреля офицера гражданской гвардии. Фалангисты превратили их в политическую демонстрацию с фашистскими приветствиями (они не отличались от НСДАП — поднятая вверх правая рука). Работавшие неподалеку каменщики ответили криками «Да здравствует республика» и знаками Народного фронта (поднятый сжатый кулак). Этого хватило, чтобы завязалась перестрелка, перекинувшаяся на другие районы Мадрида. Дело кончилось тем, что штурмовая гвардия стреляла по антифашистским манифестантам, трое из которых заплатили жизнью за свое гражданское мужество. Этот эпизод наглядно показывает, насколько накалена была ситуация в Испании тревожной весной 1936 года. А ведь таких эпизодов было множество.
На следующий день НКТ объявила 24-часовую всеобщую забастовку, к которой под давлением рядовых членов присоединился ВСТ. На этот раз обошлось без эксцессов. Рабочие демонстрировали железную дисциплину и самообладание.
1 мая на улицы Мадрида, выглядевшие особенно нарядно под приветливым солнцем, вышли под красными флагами более 500 тысяч жителей столицы. И здесь демонстранты соблюдали полный порядок. Это никак не вписывалось в картину социального хаоса, которую правые начали активно изображать через газеты за рубежом: мировое общественное мнение должно было быть готово к акции по восстановлению порядка в Испании.
8 мая был убит капитан инженерных войск Карлос Фараудо. Этот офицер левых взглядов был одним из лидеров Республиканского антифашистского военного союза (РАВС), созданного офицерами в основном младшего и среднего звена в качестве противовеса ИВС. Наиболее известными в РАВС были генерал Нуньес де Прадо, полковник Хосе Торрадо (талантливый офицер генштаба) и майор Перес Фаррас, руководивший защитой каталонского генералидада в октябре 1934 года. В РАВС входило особенно много офицеров штурмовой гвардии и генерального штаба. Весь Мадрид знал, что ИВС составил черный список членов РАВС, подлежащих физическому уничтожению. И первым в этом списке был капитал Фараудо. Его убийство потрясло общественность. Одновременно в столице стали распространяться слухи, что священники раздают верующим отравленные сладости. Возмущенные группы мадридцев стали жечь церкви. Но члены комсомола и социалистического союза молодежи по призыву правительства встали на охрану церквей и предотвратили дальнейшие погромы.
В такой обстановке 10 мая 1936 года президентом республики был избран Мануэль Асанья. Главу государства выбирала специальная Ассамблея, состоявшая из депутатов кортесов и такого же числа представителей провинций. Лидер республиканцев получил 754 голоса (за него голосовали не только члены партий Народного фронта, но и многие центристы). Леррус, Ларго Кабальеро и Хосе Антонио Примо де Ривера набрали по одному голосу. СЭДА опустила в урны незаполненные бюллетени.
Асанья (как этого и ожидала вся страна) поручил формирование правительства другому «сильному» человеку Народного фронта — социалисту Индалесио Прието. Но тот был вынужден отказаться, так как был связан решением ИСРП не входить в кабинет министров. Это была фатальная ошибка, во многом предопределившая успех мятежа в июле 1936 года. Ибо у Народного фронта на тот момент не было кроме Асаньи и Прието вождей, способных решительно и энергично вести Испанию через надвигавшуюся бурю. В результате премьером стал слабовольный и серьезно больной туберкулезом республиканец Касарес Кирога, главным достоинством которого была дружба с Асаньей. Таким же слабым, как и премьер, был и остальной персональный состав кабинета.
Почему же ИСРП не пустила Прието на ключевой пост в стране? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть внутреннюю обстановку в крупнейшей партии Народного фронта, которая сложилась после победы левых на выборах в феврале 1936 года.
Дело в том, что весной того же года единая соцпартия существовала только на бумаге. Внутри ИСРП развернулась ожесточенная борьба между левым течением во главе с «испанским Лениным» Ларго Кабальеро и центристами, знаменем которых был Индалесио Прието. Весной 1936 года казалось, что социалисты в большинстве идут за «ультрареволюционным» Кабальеро. Его поддерживали организации ИСРП в 26 провинциях (Прието мог рассчитывать только на 9), социалистический союз молодежи, ВСТ, большая часть парламентской фракции. Опорой кабальеристов был Мадрид и батрацкая Андалусия. В общем, сторонники Кабальеро были сильны в тех районах страны, где анархисты с их левой фразой также пользовались большим влиянием. К весне левое крыло ИСРП фактически оформилось в самостоятельную организацию.
В чем же состояла линия Кабальеро? Она была сформирована в проекте программы ИСРП, разработанном мадридской организацией партии 17 марта 1936 года. Социалисты ориентировались на завоевание власти любыми средствами, установление диктатуры пролетариата в форме диктатуры ИСРП, предоставление народам Испании и Марокко права на самоопределение вплоть до отделения. Сильной стороной Кабальеро и его сторонников было требование объединения ИСРП и КПИ (правда, Кабальеро подразумевал, что коммунисты должны просто вступить в соцпартию). Но уже в апреле Ларго Кабальеро как-то прекратил пропагандировать единство рабочего движения, так как в этом месяце КПИ обошла ИСРП по количеству членов (к началу мятежа коммунистов было 110 тысяч, а социалистов — 59 тысяч) и стала крупнейшей партией Испании. Соответственно ключевые позиции в единой партии вряд ли уже оказались бы в руках ИСРП.
Кабальеристы привлекали массы призывами к спонтанным действиям (и в этом они уже смыкались с анархистами), критикой «буржуазного» правительства Народного фронта. «Социализм сегодня!» — кричали на митингах агитаторы левого крыла ИСРП.
Центристов Прието поддерживал Север Испании (включая Астурию), шахтеры, железнодорожники и руководящие центральные органы партии. Прието настраивал своих сторонников на поэтапное движение к социализму через необходимый и длительный этап буржуазно-демократических преобразований. Поэтому центристы поддерживали правительства Асаньи и Кироги. Проницательный Прието понимал опасность фашистского переворота. Как и коммунисты, он говорил, что основная дилемма текущего момента не «социализм или республика», а «демократия или фашизм».
1 мая 1936 года, выступая на предвыборном митинге в Куэнке (там проводились довыборы в кортесы), Прието произнес одну из своих самых сильных речей, всколыхнувшую левых Испании. Он прямо назвал по имени вождя будущего реакционного переворота. «Генерал Франко в силу своей молодости, дарований и, располагая сетью друзей в армии, может возглавить (мятеж) с наибольшей степенью вероятности». Прието, в отличие от Кабальеро, призывал рабочих быть умеренными в своих требованиях и не прибегать к стачкам против «своего» правительства по каждому поводу. Прието справедливо упрекал Кабальеро в том, что его поддержка объединения КПИ и ИСРП носит конъюнктурный характер и призвана расколоть Народный фронт (Ларго Кабальеро действительно хотел противопоставить Народному рабочий фронт, хотя тем самым сужалась база революции).
Трагедия Прието весной 1936 года состояла в том, что широкие массы хотели немедленной революции и не желали слушать призывов к умеренности. Хотя Прието выступал рука об руку с легендарным лидером астурийского восстания Гонсалесом Пенья, его несколько раз чуть не побили на митингах своей же партии. С большим трудом приетистам удалось сорвать намеченный на лето 1936 года съезд ИСРП и добиться его перенесения на октябрь. Бесспорно, что раскол в соцпартии имел своей хотя и не главной причиной открытую личную неприязнь между Прието и Ларго Кабальеро. Трудно найти других двух людей, столь разных по образу жизни и биографии.
Каменщик Ларго Кабальеро начал работать с 8 лет, а читать научился только в 24 года. За его плечами было 45 лет партийного стажа, большую часть из которых он был освобожденным работником ВСТ. Рабочие уважали его как «своего», как человека, три раза сидевшего в тюрьме за свои убеждения. В то же время Ларго Кабальеро был теоретически весьма слабо подкован, его взгляды были поверхностными и часто он бросался из одной крайности в другую. Предоставим слово для оценки Ларго Кабальеро самому Прието: «Дурак, который хочет слыть мудрецом, холодный бюрократ, играющий безумного фанатика, дезорганизатор и путаник, который притворяется методическим бюрократом, человек, способный погубить всех и вся». Правильность этой характеристики вся Испания увидела уже кровавой осенью 1936 года. Но пока «испанский Ленин» еще владел сердцами рвущихся в социализм рабочих.
Прието начинал свою трудовую жизнь как разносчик газет в Бильбао, но быстро выбился в люди благодаря своему журналистскому таланту и стал владельцем газеты «Эль Либерал». Он скоро привык к комфортной жизни, хотя не сменил своих социалистических убеждений. Когда Прието упрекали в чревоугодии и чрезмерном пристрастии к прекрасному полу, он говорил, что его грудь (т. е. сердце) принадлежит социализму, а все, что ниже — только ему лично. Лидер центристов обладал острым умом и тактической гибкостью. Он вовсе не был против объединения с КПИ, но считал, что в конкретной атмосфере уличной гражданской войны весны 1936 года это может только оттолкнуть от Народного фронта часть мелкой буржуазии и лиц свободных профессий.
Раскол ИСРП поставил возмужавшую после февраля 1936 года компартию перед непростой дилеммой. Эмоционально коммунисты были с Кабальеро, который пропагандировал единство рабочего класса и не жалел хвалебных слов в адрес СССР и Коминтерна. Но в то же время лидеры КПИ Хосе Диас и Долорес Ибаррури понимали, что Прието прав по существу и необходимо бороться не против союзников-республиканцев, а против фашизма, тень которого все явственнее накрывала Испанию. Коммунистам приходилось лавировать, чтобы не обидеть ни приетистов, ни кабальеристов. Но КПИ была еще слишком слаба (за ней шло только 10–15 % всех рабочих), чтобы возглавить левые силы. Уходили драгоценные часы и дни, а деятели рабочего движения Испании с удовольствием выясняли отношения друг с другом и не скупились на резкие слова в адрес своего же правительства Народного фронта.
А что же анархисты? Весной 1936 года в НКТ было 550 тысяч членов. 1 мая эта организация проводила в столице Арагона Сарагосе свой очередной съезд. Была подтверждена невозможность союза с любой политической партией (более щедрый подарок для реакции трудно себе представить), хотя под давлением первичных организаций все же не отрицались тактические соглашения с ВСТ по организации совместных забастовок. В качестве первоначальных требований анархисты выдвинули 36-часовую рабочую неделю (!), безвозмездную экспроприацию всех земель свыше 50 га и, естественно, последующее установление «либертарного коммунизма» на уровне муниципалитетов. Много дебатировали о кинематографе и сексуальном раскрепощении. Да, казалось, что анархисты никогда ничему не научатся. Но пьянящий воздух победы 1936 года толкал в лоно НКТ многих рабочих, для которых коммунизм, казалось, уже наступил. Ряды анархистов стали расти даже в цитадели ВСТ — Мадриде. И уже скоро НКТ показала в столице, на что она способна. Совместно с ВСТ была организована забастовка строителей, длившаяся для Испании непривычно долго — 45 суток. Хотя правительство удовлетворило почти все требования бастующих, НКТ не прекращала стачку, обогащая ее проведение новыми методами. Рабочим предлагалось брать в магазинах продукты и обедать в ресторанах, а денег за это не платить. Вот таким простым в представлении анархистов был «либертарный коммунизм». А когда члены ВСТ стали все же возвращаться на работу, боевики НКТ дошли до того, что начали стрелять по своим коллегам. Между тем, на дворе был уже июнь 1936 года.
В целом надо сказать, что с февраля по июль 1936 года Испанию просто захлестнула волна стачек (95 % которых было выиграно рабочими). Большинство требований носило экономический характер, но зачастую было просто нереальными. Боевики НКТ и представители левого крыла ИСРП по-своему воспользовались декретом правительства о восстановлении на работе уволенных за политические убеждения рабочих. Предпринимателей под угрозой расправы заставляли брать на работу функционеров профсоюзов или боевых групп, никогда раньше не работавших на данном предприятии. Кроме того, «предлагали» выплатить зарплату за период не существовавшего увольнения.
Справедливости ради надо сказать, что испанский бизнес, особенно крупный, и так встретил победу Народного фронта в штыки. Из страны началось бегство капиталов (гораздо более масштабное, чем в 1931 году), многие предприятия сокращали производство без всяких причин и выбрасывали рабочих на улицу. Крупные землевладельцы были готовы загубить зерновые на корню, но не дать арендаторам убрать урожай. Не будет преувеличением сказать, что против левого правительства была развязана самая настоящая экономическая война.
Но вернемся к кабинету Кироги, который 19 мая 1936 года представил кортесам свою программу. Да, премьер признал опасность фашистского переворота и заявил, что «правительство будет воевать с фашизмом». К сожалению, как показало дальнейшее развитие событий, дальше слов дело не пошло. А вот реакция уже чувствовала, что грядет час реванша и старалась его всячески приблизить. Так, страна была потрясена событиями в Йесте (провинция Альбасете). Крестьяне проникли там на территорию одного из поместий и стали спиливать деревья. Подоспевшая гражданская гвардия арестовала несколько человек, но безоружные крестьяне атаковали гвардейцев и убили одного из них. После этого на крестьян началась настоящая охота: было убито 17 человек и еще большее количество получили ранения.
А заговор военных тем временем приобретал уже законченные формы. Душой переворота был переведенный правительством Народного фронта в Памплону генерал Эмилио Мола. Трудно сказать, почему его направили именно в цитадель карлизма — Наварру — единственное место в Испании, где у реакции была массовая поддержка населения. Мола был последним директором Службы безопасности при монархии и одним из тех генералов, кто советовал королю отречься от престола. С тех пор монархисты относились к нему, как и к Санхурхо, весьма настороженно. В начале 1932 года Молу хотели отправить в отставку, но перевесили несомненная военная компетенция генерала и его былые заслуги в марокканской войне.
Прибыв в Памплону, Мола быстро наладил связи с другими генералами-заговорщиками, карлистами, фалангистами и монархистами. С последними (как и с Санхурхо) контакт поддерживался через Валентина Галарсу. Полковник Ягуэ (палач Астурии) отвечал за связь с фалангистами и генералом Франко, которого Ягуэ считал своим кумиром. Издатель газеты «Эль Диарио де Наварра» Раймундо Гарсия был связником между Молой и традиционалистами (карлистами). Шеф полиции Мадрида Сантьяго Мартин Багенас информировал Молу об обстановке внутри правительства и в «республиканском» генеральном штабе. После отставки Алкала Саморы к заговору присоединился личный друг бывшего президента генерал Кейпо де Льяно. Вообще-то он считался республиканцем, хотя на деле оказался болтуном: рассказывал о заговоре всем, кто хотел его слушать. Как ни странно, именно этот человек обеспечил успех мятежа на юге Испании.
Члены Испанского военного союза настаивали, чтобы армия осуществила переворот самостоятельно, без поддержки каких бы то ни было партий или гражданских лиц. Члены ИВС были еще в плену старых представлений о пронунсиаменто XIX века: надо лишь поднять пару гарнизонов, и правительство в Мадриде падет само. Но Мола и Франко, будучи, бесспорно, умными людьми, понимали, что в Испании 1936 года переворот должен быть всеохватывающим, стремительным и жестоким. К тому же военным нужны были деньги. Если часть армии пойдет за Народным фронтом, то понадобится оружие, чтобы снабдить им вновь мобилизованных и добровольцев правых организаций. Одним из спонсоров мятежа стал известный в Испании олигарх Хуан Марч, предоставивший в распоряжение заговорщиков 15 млн фунтов стерлингов (или 545 млн песет). В своем роде Марч был талантливым самородком, хотя вряд ли была в Испании и личность более одиозная, чем он. Сын крестьянина с Балеарских островов, он с детства промышлял контрабандой табака и создал впоследствии целый флот контрабандных судов. Марч неплохо нажился на поставках для испанской армии, воюющей в Марокко, но особенно он озолотился в годы Первой мировой войны, когда снабжал топливом немецкие подлодки. Для этого человека деньги действительно не пахли. Например, он направлял предварительно застрахованное судно с товарами во Францию и доводил эту информацию до немцев, которые топили корабль. Таким образом Марч получал и деньги за товар, и страховку за кровь несчастных моряков. К концу войны бывший контрабандист стал миллионером и занялся политикой. Здесь его тоже отличала «принципиальность»: он издавал и монархические, и республиканские газеты. Какая разница, на каких убеждениях зарабатывать! После установления диктатуры Примо де Риверы Марч на всякий случай бежал во Францию, но потом «дружески» помог средствами личной газете диктатора — и не только вернулся в Испанию, но и получил в 1927 году монополию на ввоз табака. Республика отобрала эту монополию и посадила Марча в тюрьму, откуда он сбежал с помощью подкупленной охраны. Теперь его политическая линия наконец-то обрела принципиальность: за упущенные доходы он готов был мстить левым всеми средствами.