– Зато он в силах изменить место!
Князь хохотнул – уж больно смешно выглядел раззадоренный спором юноша, совсем как нахохлившийся воробей.
– Нет, Гамильдэ, ты не прав, – мягко произнес Баурджин. – Игдорж Собака вовсе не глупей нас с тобой, и в случае если мы ускользнем, поймает каких-нибудь бродяг, предоставит трупы. Или, еще меньше хлопот, целая куча воинов вместе с предателем Сухэ, не моргнув, подтвердят, что опасные беглецы с самой высокой скалы сверзились в самую глубокую пропасть. Ну, или что-нибудь в этом роде – Игдорж придумает. Это – во-первых.
– Во-первых? – вскинул глаза Гамильдэ-Ичен.
– Есть еще и во-вторых, – нойон подмигнул парню, – Темучин вовсе не собирается ждать наступления врагов. Ударит первым!
Потрескивая, горел костерок, на аккуратно сгребленных чуть в сторону углях, шипя, жарилась утка. Эх, еще б арьки… Почти классическая картина – «Охотники на привале».
– Не понимаю, – отломив аппетитно пахнувшее дымком крылышко, Баурджин откусил кусочек, прожевал и, блаженно прищурившись, продолжил: – Не понимаю, почему в бортохо никто не возит арьки? Сколько мы уж ездим на чужих конях, а в баклагах все одна вода.
Юноша разразился смехом:
– Ну, ты и сказанул, нойон! Чтоб тебе еще и арьку возили… Арька, она такая вещь, что только нальешь – и сразу не будет. Какой смысл наливать ее в бортохо? Лучше уж набрать воду. Что же касается арьки, так ею в любом кочевье можно побаловаться, и не в седле, а на мягкой кошме, в компании достойных мужчин и пылких чернооких красавиц!
– Вай, молодец, хорошо сказал! – захохотал Баурджин. – Особенно – про мягкую кошму и пылких чернооких красавиц. Кстати, почему чернооких? Тебе зеленоглазые что, не нравятся?
– Нравятся… – застенчиво улыбнулся парень. – Только ведь их мало, зеленоглазых, чернооких – куда как больше.
Так вот, на сон грядущий, беседовали о приятном. Потом улеглись – по очереди, у чуть притушенного костра, так чтобы угли не горели красным зловещим светом, а лишь бягряно мерцали, распространяя тепло – шаяли. Бросили жребий, дежурить первому выпало князю.
– Вот, всегда так, – заворчал Гамильдэ-Ичен. – Впрочем, я не в обиде.
– Ложись, ложись, – нойон усмехнулся, – и спи себе спокойно и крепко.
Юноша не стал спорить, улегся у костра, подложил под голову седло, укрылся попоной и сразу уснул, едва только закрыл глаза.
Немного посидев у костра, Баурджин поднялся, походил рядом, прогоняя холодом сон, потрепал пасущихся лошадей, полюбовался на звездное небо… и вздрогнул: показалось, будто где-то в кустах хрустнула веточка. Нойон тут же затаился, прислушался… Нет, больше никаких звуков не было, лишь где-то далеко, за сопкой, раздался вдруг одинокий вой. Волк? Или, скорей, шакал? А черт с ним, кто бы ни был.
Чу! Снова треск!
И кряканье утки… тьфу ты, черт, напугала. Ну-ну, хлопай крыльями, лети в свои камыши, не то живо подстрелим тебя, запечем на угольях… Вот, полетела…
Потом вдруг встревожились лошади. Фыркали, поводили мордами, в общем, вели себя беспокойно. Медведь, что ли, бродил где-то рядом? Нет, медведь вряд ли, скорее волки. Так волки бы выли. А, с другой стороны, на человека кони бы так не реагировали. Да кто же там бродит?
Раздув головню, Баурджин прошелся вокруг лошадей, отгоняя возможных затаившихся за кустами зверюг:
– Прочь, прочь пошли, прочь!
Подойдя к берегу, с размаху швырнул головню в камыши. Булькнуло. Баурджин покачал головой – а сегодня теплая ночь. Даже льда у берега не было, не намерз. Да, тепло… Наверное, завтра погода изменится, пойдет дождь или мокрый снег. Неплохая погодка для беглецов. Хотя – от кого теперь бежать-то? Все, отбегались. Завтра начинаются зимние кочевья подвластных Темучину родов, там как родных примут. И свое кочевье рядом – Джэгэль-Эхэ, Алтан Болд и Жаргал, дочка. Как они там? Наверное, хорошо, сытно, ведь все-таки – осень. Да и не жаловались никогда в кочевье Баурджина-нойона на голод, хозяйствовали интенсивно – держали и лошадей, и коров, и овец, даже кое-где сеяли просо. И лес в сопках не так далеко имелся – а там и дичь, и ягоды, и орехи. Что и говорить, удобные места пожаловал Темучин под кочевье, очень-очень хорошие земли. И вот их-то, вместе со всеми прочими, ярится отобрать Гурхан-Джамуха, чтоб ему ни дна, ни покрышки!
Баурджин снова прислушался, обошел лошадей и спящего товарища. Вроде бы успокоилось все. Ничто больше по кустам не трещало, да и волк (или шакал) перестал выть за сопками. Может, сюда пошел? Ага, на костер и запах людей? Вряд ли.
Посмотрев на луну, нойон разбудил Гамильдэ-Ичена и, завалившись под нагретую попону, сразу же погрузился в сон… Быстро закончившийся от толчка.
– А? Что? – вскочив на ноги, Баурджин первым делом выхватил из ножен саблю.
– Ничего, – напряженным шепотом отозвался юноша. – Кто-то ходит рядом. Вон там, за кустами. Видишь, нойон, где сороки?
– Вижу. – Баурджин всмотрелся в предутреннюю туманную морось.
Ну да, ну да, и в самом деле, потеплело ночью – погода сменилась на пасмурную, заморосил мелкий противный дождичек. Да, и сороки над дальними кустами кружили – их уже не только слышно было, но и – светало! – видно.
– Вряд ли это погоня, – усмехнулся нойон. – Впрочем, давай-ка пойдем проверим. Ты с той стороны, а с этой.
Гамильдэ-Ичен, кивнув, перекинул через плечо лук, запоздало пожалев об оставшемся у предателя Сухэ ноже.
Они кружили по кустам примерно с полчаса и за это время обнаружили лишь слабые следы копыт. Хотя – свежие. Причем было не ясно – то ли этот неведомый следил за беглецами, то ли так, проезжал своею дорожкой.
– А и черт с ним, – махнул рукой Баурджин. – Уехал и уехал. Да и нам, кстати, пора.
Оба вернулись к костру и принялись собираться. Положив на коня попону и седло, Гамильдэ-Ичен нагнулся за остатками утки – так ведь вечером и не съели всю, уж больно оказалась сытной.
– Ну и дела! – удивленно воскликнул юноша. – А утку-то нашу слопали!
– Конечно, слопали, – подойдя ближе, усмехнулся нойон. – Ты что, чужих следов не заметил?
– Ах да, – Гамильдэ-Ичен пристыжено замолк – ведь и впрямь, не заметил, что тут скажешь?
Интересно, кем был сей непрошеный гость? Кем бы ни был, ясно одно – точно не из погони. Наверное, какой-нибудь местный голодяй.
– Эй-эй! – негромко позвал Баурджин. – Понравилась хоть утка-то?
Ответом была тишина, и лишь все так же уныло моросил дождь…
И пара тяжелых стрел ударилась в землю, рядом с конями. И чей-то насмешливый голос велел бросить оружие в траву…
– Оружие? – усмехнулся нойон. – Так его у нас нет – одна сабля. Да и та – не наша.
Сабля и самодельный лук полетели в траву.
– Я знаю, – дождавшись, когда беглецы выполнят приказ, из-за кустов показался… Игдорж Собака!
Следом за ним с натянутыми луками в руках шло трое воинов, за ними – еще четверо. Ну, и трое, вероятно, где-нибудь прятались. Десяток. Наверное, особо доверенные.
– Кони! Камень, – успел шепнуть Баурджин и, отвлекая врагов, с улыбкой спросил: – Ты зачем тайно съел нашу утку, Игдорж? Что, не мог попросить?
– Утку? Какую утку?
Игдорж Собака хлопнул глазами. И тот час же отдал приказ – стрелять! И просвистели стрелы – да поздно! Поздно спохватились, ребята, нужно было подойти ближе, не слушая разные там вопросы.
Беглецы просто-напросто разом взметнулись в седла – и одним прыжком скрылись за большим камнем. А враги-то были спешенные! Покуда позвали лошадей, покуда сообразили – друзья уже во всю прыть неслись по узкой долине к видневшемуся невдалеке оврагу.
Очень нехороший оказался овраг. Огромный, целое урочище. И очень, очень знакомое. Урочище Оргон-Чуулсу! Проклятое, страшное место из древних легенд.
Глава 16 Господин из Харбина Урочище Оргон-Чуулсу, Восточная Монголия
Над оврагом, над всем урочищем, расстилался туман, густой, как ячменный кисель. Беглецы нырнули туда, словно в патоку, лошади сразу пошли медленно, опасаясь переломать ноги. И тишина – мертвая тишина – вдруг повисла вокруг, не было слышно ни стука копыт позади, ни разъяренных криков преследователей. Путники спешились, взяв коней под уздцы, и, осторожно ступая, двинулись вперед. Там, где-то там, должен быть старый дацан, скрывающий в своих стенах древние сокровища и хрустальную чашу – чашу судьбы. Древние легенды гласили, что тот, кто осмелится проникнуть в дацан, погибнет, однако вот Баурджин уже когда-то там побывал – и ничего, до сих пор жив! А значит, и легенды все эти – «поповские антинаучные сказки», как, повторяя слова Владимира Ильича Ленина, выразился бы кто-нибудь из замполитов.
Вокруг было тепло, даже по-летнему душно, пахло плесенью и какой-то горькой травою, наверное полынью. Солнечный свет проникал сверху, золотя туманную мглу, но все же не мог проникнуть на самое дно оврага и ничего толком не освещал. Гамильдэ-Ичен поежился, хоть и бывал когда-то в этом месте, и тем не менее парню явно было не по себе. Баурджин внимательно вглядывался вперед, искал дацан, правда, зачем он ему был нужен – не знал. Наверное, просто предполагал там отсидеться. Хотя, похоже, никто за ними не шел – ага, побоялись-таки сунуться! Ну, ясно…
Увидев впереди черную тень дацана, Баурджин замедлил шаг и обернулся:
– Будем заходить, Гамильдэ?
– Ну его к черту! – нервно отмахнулся парень. – Нехорошее это место, нойон. Уж лучше миновать его побыстрее. Куда ведет овраг?
– В сопки, но…
– Нас там могут ждать.
– …никто не знает – куда именно.
– Это хорошо, – юноша немного помолчал, – значит, мы можем здесь не задерживаться.
Князь согласно кивнул:
– Я тоже думаю – не стоит.
Они еще не дошли до дацана, как вдруг окружающую тишину разорвал резкий грохот! Словно в сонный, затянутый густой зеленой тиной пруд кто-то швырнул гранату! Громыхнуло так, что у беглецов заложило уши.
И потом – снова!
И еще раз! И еще, еще, еще…
А потом, разрывая в клочья туман, потоком ливанул дождь.
– Гроза, князь! – подняв голову, удивленно закричал Гамильдэ-Ичен. – Вот уж чего не ждали. Это осенью-то!
Баурджин усмехнулся:
– То-то вчера парило.
Сделал несколько шагов… и замер! Дацан исчез! Исчез прямо на глазах – вот только что маячили рядом стены и вдруг скривились, расплавились, стекли, как и не было!
– Чудны дела твои, Господи! – словно истинный православный монах потерянно произнес Гамильдэ-Ичен.
Князь молча перекрестился, смахнул со лба намокшую челку и, обернувшись, бросил:
– Идем!
Ведя лошадей, они пошли по дну оврага, заросшему высокой зеленой травою, будто бы стояла уже не осень, а вечное лето. Путались под ногами папортники, иван-чай и багульник, желтые, умытые дождем лютики горели россыпью солнца, сладко пахло клевером и мятой. И еще чем-то таким, знакомым… Баурджин не стал вспоминать – чем, не до того было.
Гроза кончилась так же внезапно, как и началась, сильный запах озона и мокрой травы защекотал ноздри, налетевший ветер, ласковый и теплый, как взгляд любимой женщины, быстро разгонял тучи, освобождая от косматой тьмы прозрачную лазурь неба. Яркое солнце сверкающими брильянтами вспыхнуло в дождевых каплях, крупными сережками повисших в траве и кустарниках. Все вокруг зазеленело, зацвело, и громко запели птицы.
– Ну и погода, а, князь? – прыгнув в седло, радостно потер руки Гамильдэ-Ичен. – Словно вернулось лето! Ой… – Он вдруг скривился, схватился за правое предплечье – все ж таки рана еще не совсем затянулась, болела.
Нойон повернул голову:
– Что, больно?
– Терпимо… Как ты любишь говорить – до свадьбы заживет! До свадьбы… – Юноша вдруг погрустнел. – Интересно, где-то сейчас Боргэ?
– Не печалься, Гамильдэ, – утешил Баурджин. – Вряд ли люди Гурхана будут сражаться с женщинами.
– Это так, но ты же знаешь Боргэ? Разве она усидит в гэре, когда будут громить ее род? И вот, ее схватили…
– Не переживай, мы обязательно разыщем твою возлюбленную – я ж как-никак сват! Или забыл?
– Не забыл, нойон! И рад, что ты это помнишь. Чу! – приподнявшись в стременах, Гамильдэ-Ичен прислушался. – Что за странный звук? Будто воет кто-то!
Баурджин приложил руку к уху – да, что-то такое выло, точней, завывало, и очень знакомо завывало… впереди, в тополиной рощице… Господи! А тополя-то – зеленые!
Князь придержал коня:
– Поехали взглянем, кто там так воет?
– Конечно, взглянем, – улыбнулся юноша. – Я думаю, это волк или шакал попался в капкан. А раз есть капкан – где-то рядом и охотники. Наши охотники, князь! Ведь это уже наши земли, теперь нам никакая погоня не страшна – пусть Игдорж Собака пугается, уж теперь-то ему придется несладко. Утку нашу сожрал – вот злодей-то! И главное, не признается. Утки-то, конечно, не жаль, но…
Баурджин свернул за тополь и замер, с нешуточным удивлением осмысливая увиденное. Впрочем, что там было осмысливать? За подлеском, мимо тополей, проходила наезженная глубокой колеею дорога, посередине которой дергался застрявший автомобиль марки ГАЗ-АА и утробно выл двигателем (или старым редуктором).
– Сонин юу байнау? – пряча удивление, вежливо поздоровался Гамильдэ-Ичен. – Какие новости?
– Здравствуйте. – Баурджин перевел его слова на русский.
Было с кем здороваться – в кабине вполголоса матерился усатый шофер в летней красноармейской форме, а сзади толкали застрявший ГАЗ двое совсем еще молодых, стриженных под ноль солдатушек.
– Здравствуйте, товарищи монголы, – оглянувшись, отозвался один из парней. – Не поможете нам? А то упрели все, – шмыгнув носом, он вытер со лба крупные капли пота.
– Какие дела? Поможем. – Баурджин спешился, передавая поводья своему спутнику. – Только вот приятель мой немножко болен. Такие дела, повредил руку. Сиди, сиди, Гамильдэ, я сам. Эх, взяли! Навались, р-раз, два…
Вытолкали! Не с первого раза, с третьего, но вытолкали, и довольный водитель, не глуша двигатель, выбрался из кабины и обрадованно схватил Баурджина за руку:
– Вот, спасибо, товарищи монголы! Выручили!
– Да не за что.
– Вы хорошо по-русски говорите, товарищ…
– Баурджин, – с улыбкой представился князь.
– Товарищ Баурджин.
– А это напарник мой, Гамильдэ, мы из дальнего аймака. Коневодческий совхоз имени Сухэ Батора, может, слыхали?
– Не, не слыхали. – Шофер все ж таки заглушил мотор и, усевшись на крыло, вытащил из кармана гимнастерки кисет. – Угощайтесь, товарищ Баурджин.
– Знаете, не курю, – рассмеялся князь. – Бросил. В Москве еще, на агрономических курсах.
– А, так вот откуда вы так хорошо русский знаете… Не курите, значит? Ну, как говорится, было бы предложено. Меня, кстати, Алексеем звать.
– Очень приятно.
– А это – Мишаня с Гришей. Молодежь – я их так и зову – Миша-Гриша.
– Рады познакомиться, товарищи монголы! Да здравствует маршал Чойбалсан!
– Ишь… раскричались… Идите-ка лучше скат поменяйте, когда еще говорил?
– Поменяем, дядя Леша. Это мы враз!
Водитель принялся скручивать самокрутку, Баурджин же, присев рядом на корточки, исподволь разглядывал солдат. Выгоревшие гимнастерки, на воротниках черные петлицы с серебристой эмблемой инженерных войск – перекрещивающиеся молот и разводной ключ. В петлицах у шофера – три треугольничка – старший сержант, у молодых – чисто, одна эмблема. Значит, рядовые, салаги.
– Как там японцы? – негромко спросил Баурджин.
– Да сейчас уж грех жаловаться. – Водитель улыбнулся в усы. – Как Жуков пришел, вроде и полегчало… Ничего, скоро погоним самураев – к тому все идет. Так что не переживайте, товарищ Баурджин. Что-то приятель ваш все молчит?
– А он по жизни такой, молчаливый, – усмехнулся нойон. – Да и не дело молодым встревать, когда старшие разговаривают – не по обычаю.
– Хорошие у вас, монголов, обычаи… Вот бы и нам такие – а то взглянешь на Мишу-Гришу… Ты им слово, они те – пять, если не десять. Язык без костей, одно слово!
– Что здесь происходит, нойон? – негромко спросил Гамильдэ-Ичен. – Что за странная кибитка без лошадей? Кто все эти люди? Они не монголы, точно. Не причинят ли вреда? Может, их лучше убить да поскорее уехать отсюда?
– О! – выпустив клубы дыма, старший сержант засмеялся. – Вот и у молодого голос прорезался. Чего спрашивает?
– Торопит. Дескать, и без того опаздываем. В Барун-Урт едем, – припомнив название одного из ближайших городков, на голубом глазу соврал Баурджин. – На семинар по искусственному осеменению крупного рогатого скота.
– Хорошее дело, – одобрительно кивнул шофер.
– Обмен опытом. Со многих аймаков люди приедут. Война войной – а хозяйство тоже развивать нужно. Одна осень лучше трех весен.
– Да уж, – водитель старательно затоптал скуренную самокрутку ногой, – и впрямь скоро осень… Полмесяца – и сентябрь. Ну, ж к этому времени мы самураев расколошматим! Хозяйствуйте себе спокойно, товарищи трудовые монголы. А ваши цирики, Лодонгийн Дангар, нам здорово помогают…
– Это уж скорее вы нам.
Шофер снова засмеялся:
– Да уж. Не бросать же в беде братский народ!
Бойцы между тем заменили скат и, простившись с «монголами», попрыгали в кузов.
– Хороший вы человек, товарищ Баурджин, – водитель забрался в кабину и махнул рукой Гамильдэ-Ичену, – прощайте. Удачи вам в вашем деле.
– И вам удачи! – засмеялся нойон.
Заурчал двигатель, «дядя Леша», прибавив газку, скрежетнул коробкой передач… И тут же ударил по сцеплению и тормозам – из-за поворота на скорости вылетела черная «эмка» на высоко приподнятых колесах – вездеход. Тормознув, резко остановилась, взметнув тучу грязи. И тут же из машины выпрыгнули двое бойцов и поджарый смуглолицый мужик с капитанскими шпалами в синих петлицах. Кавалерист. Только вот вместо коня – «эмка».
– Кто такие? – Капитан подскочил к всадникам. – Из какого аймака? Попрошу предъявить документы, товарищи скотоводы!
Он говорил по-монгольски, очень хорошо говорил, и это очень сильно насторожило Баурджина. И – документы…
А двое бойцов уже целились в конников из винтовок. И как быстро выскочили! Ловкие, черти.
– Что они наставили на нас свои кургузые копья? – презрительно прошептал Гамильдэ-Ичен. – Засадить им стрелу, князь?