…Молодой вихрастый малый был возбужден, как выбежавший на прогулку щенок. Он подвизался в рассыльных, но пытался репортерствовать и уже тиснул с дюжину вполне пристойных заметок. Поль протянул паршивцу руку.
– Кого на сей раз цапнула ящерица и за какое место?
Рассыльный осклабился и, азартно блестя глазами, сообщил, что свежих новостей о василисках нет, но поезд с депутатской комиссией и членами правительства возле станции Сен-Мишель-на-холмах угодил в катастрофу. Множество жертв. Мсье Жоли велит выезжать без промедления и в расходах себя не ограничивать. Ландо внизу.
Глава 2
Поль курил, смотрел и запоминал. Наметанный глаз выискивал детали, которые придадут репортажу леденящий читательские души шик. Развороченные паровозы, сбившиеся в единый жуткий ком из перекореженных стальных листов. По обе стороны насыпи – груды дымящихся или сырых обломков, совсем недавно бывших вагонами. То ли насмешкой, то ли памятником над всем этим мавзолеем торчит высокая, с раскрывающимся «бутоном» наверху, дымовая труба экспресса, она почти невредима, а рядом – десятки, сотни тел. У разгребающих завалы крестьян, жандармов и железнодорожников хватило ума первым делом вывезти в Сен-Мишель живых. Покойников оттащили в сторонку и оставили дожидаться своей очереди. Сколько их тут – триста, четыреста, пятьсот, тысяча? – Дюфур пока не знал, а цифры звучали впечатляющие. Даже если взять меньшую и привычно разделить на три или четыре, выходило очень много, а уж прибавив раненых…
Маленький городок или, скорей, большая деревня, этот самый Сен-Мишель-на-холмах, в который они с Пайе ворвались с рассветом, оказался не способен разместить под своими крышами пострадавших, и они лежали или сомнамбулически бродили по перрону, прилегающей к станции площади и ближайшим улочкам. Подавляющее большинство было в мундирах, ну или остатках оных.
– Похоже, эшелон с новобранцами, – сделал вывод Анри, и приятели разделились. Легионера Дюфур натравил на группу господ начальственного вида, каковые сразу же озаботились судьбой депутата де Шавине. Сам же Поль, с разрешения все тех же господ позаимствовав у жандарма верховую лошадь, помчался к месту катастрофы выяснять, какой черт и как все это устроил. Зрелище оказалось чрезмерным даже для газетчика.
Затянувшись напоследок, Дюфур швырнул папиросу под ноги и принялся пробираться к тому, что меньше суток назад было вагонами первого класса. Их вид заставлял предположить, что судьба мсье де Шавине и иже с ним была печальна. Если не случилось какого-нибудь чуда, разумеется.
Чуда не случилось. Чумазый жандармский унтер-офицер, прельстившийся папиросой и глотком «Гордости императора» из запасов маркиза, объяснил, что в первых трех вагонах экспресса никто не выжил, а депутаты ехали именно там. В четвертом – министерском – кое-кто уцелел, в пятом – тоже. Хоть и старался помощник машиниста, не помогло…
– Выжил он, что ли? – Эжени вдова, Республику ждет немалая заваруха, но это не повод унывать. Не повод, черт побери!
– Парень даже ничего не сломал, – устало порадовался за уцелевшего жандарм. – Когда на паровозе поняли, что сейчас врежутся, он верхами по вагонам запрыгал – предупредить. Опоздал, никто выбраться не сумел, но сам как-то ухитрился соскочить, а вот машиниста больше не видели… То ли не успел спрыгнуть, то ли уже потом под обломки попал…
Это будет просто отличный штрих! Сумасшедший бег по крышам вагонов, крики-предупреждения, непонимающие холеные лица, возмущение, растерянность и, наконец, ужас. Депутаты и министры суетятся и квохчут, а до смерти остаются минуты и секунды. Забавный вышел бы пассаж, угоди в катастрофу премьер с Маршаном, но на подобное даже покойный басконец не способен.
Поль рыскал среди обломков до обеда, заговаривая с жандармами, железнодорожниками, крестьянами. Угощал папиросами, подставлял плечо, пил из чужих фляжек и протягивал свою. Журналист наложил полдюжины вполне приличных повязок пострадавшим во время работ, разодрал и прожег пальто и потерял каблук, но материал был собран. Оставалось записать и добраться до телеграфного окошечка, по возможности опередив мелькавших тут и там конкурентов, однако Дюфур продолжал кружить по месту крушения.
В целом причина была понятна – столкновение двух поездов, волей обстоятельств оказавшихся на одной колее. Следовавший из столицы специальный экспресс, всего шесть вагонов, отошел от Сен-Мишеля и начинал набирать скорость. Путь пролегал по высокой насыпи, идущей краем болотистой низины, и был одноколейным. Дальше начинался не очень крутой, но затяжной подъем по склону холма, причем дорога резко изгибалась. Экспресс почти миновал насыпь, когда сверху, из-за поворота, на всех парах выскочил эшелон с новобранцами из центральных департаментов.
Экспресс начал экстренно тормозить, встречный – тоже, только получалось у него гораздо хуже: тяжелый, набравший ход и летевший вниз по склону состав замедляться не желал. Финал оказался страшен и, увы, предсказуем, но чутье, то самое чутье, что некогда вынудило студента-медика после сеанса в анатомическом театре написать в газету о странном трупе, погнало Дюфура на станцию, от которой отошел воинский состав.
После недавнего позора военные засуетились, начав спешную переброску на границу войск из столичного округа, на место которых подтягивали подкрепления из центра страны. Ну а в суете всегда что-то пойдет не так. Оно и пошло… Трясущийся от ужаса начальник станции вцепился в журналиста, как в кюре или адвоката. Он, честный чиновник и отягощенный немалым семейством добрый христианин, не собирался отвечать за чужие грехи. Это военные задержались с формированием одного из эшелонов и, не желая терять время, вместо двух поездов сформировали один. Вагоны набили сверх положенного, а мощных паровозов не хватало. Прицепили два, и все было нормально, только на предыдущей станции один пришлось отцеплять из-за поломки. Надо было ждать, но военные нажимали – скорее, скорее, в министерстве ждут доклада… и железнодорожное начальство сдалось. Дескать, в Сен-Мишеле заменим, там есть. Ну и поехали… Сигналы везде были разрешающие, и бригада оставшегося паровоза старалась как могла. Так что вниз с холма состав разогнался неплохо, выехали из-за поворота и только тогда увидели, что путь занят.
– Но есть еще кое-что! Вы, именно вы, поймете… – Бледный, трясущийся железнодорожник ухватил Поля за рукав, и журналист с видом исповедника поощрительно кивнул. – Это счастье, мсье Дюфур, что прислали вас, понимаете…
Особо понимать было нечего. О том, что из Сен-Мишеля выпускают особый экспресс, на станцию сообщили вовремя, но дежурный, сигнальщик, распорядитель – как правильно обозначить скотину по фамилии Фурнье, еще предстояло выяснить, – дал маху и отправил эшелон.
– Вам скажут – он был пьян, – фыркал ставший из белого багровым начальник. – Вполне вероятно, но эта скотина твердит, что всему виной ящерица… Гадина его насмерть перепугала и вынудила принять ну чуть-чуть… Чтобы побороть наведенные тварью чары. Вот так-то, мсье!
– Хватит с меня этих ящериц!!!
Поль грубо и замысловато выругался. Не для железнодорожников и жандармов, которые уже признали газетчика если не своим, то подходящим малым. Для души. Мсье Дюфур больше не мог слышать про василисков, а они лезли и лезли в жизнь, в статьи и снова в жизнь, предвещая всякую дрянь.
* * *Первого своего василиска Анри встретил в Сен-Мишеле. Хрипло завопил толстый путеец, капитан повернул голову и разглядел на стене церкви нечто с белым гребнем. Под непрекращающиеся вопли толстяка Пайе выхватил прихваченный на всякий случай револьвер. Грохнул выстрел, и рептилия исчезла. Не свалилась, не удрала, а пропала, как пропали у озера Иоланты аргаты вместе со своими лошадьми. На потемневшем старом камне отчетливо виднелся светлый скол, и все.
– Сгинул вроде, – не слишком уверенно сказал пожилой крестьянин в продранной куртке. – Сроду такой пакости у нас не видели… Эти на экспрессе привезли, не иначе.
– С того и навернулись, – подхватил еще кто-то. Анри убрал револьвер и ушел. То, что он обещал узнать, стало ясно еще утром, но бросать солдат, пусть и не сделавших ни единого выстрела, было дезертирством. Легионер наспех составил телеграмму маркизу и окунулся в пучину срочных дел, которых к вечеру меньше не стало, зато прибавилось начальства и, слава богу, появились наконец доктора. Лощеный полковник из Военного министерства, срываясь на крик, потребовал очистить территорию временного госпиталя, как теперь называлась станционная площадь, но кокатрис послушался не его, а худого высокого врача, который явно знал, что делать. Прежде чем покинуть городок, Анри, выполняя просьбу скончавшегося от ожогов паренька, отправился в церковь, где и нарвался на пресловутую ящерицу, которую уместней было бы назвать вараном…
– Мсье, – раздалось за спиной, – мсье де Мариньи!
Капитан вспомнил, что Дюфур представил его мэру Сен-Мишеля под этим именем, и обернулся. Оказалось, у мэрии ждет присланное маркизом ландо.
До усадьбы, куда маркиз, получив телеграмму, увез дочь, Анри добрался под утро. Пока открывали ворота, в ландо попытался вскочить какой-то молодой человек. Легионер вышвырнул наглеца прежде, чем сообразил, что перед ним коллега Поля. В гостиной горел свет. Маркиза и Эжени спали, но хозяин в домашнем сюртуке читал в кресле у камина.
– Выпейте коньяку, – вместо приветствия велел маркиз. – Вам постелено, но выпить нужно. Говорить не обязательно…
– Лучше, если я расскажу сейчас и вам, только скажите, что уже известно…
– Ничего. Газеты… уже вчерашние, на разные голоса подтвердили новость. Эдакие кошмарные заголовки на первой полосе, набранные огромными буквами, и под ними: «Наши журналисты уже выехали к месту ужасного события, ждите вскорости самых подробных, достоверных и захватывающих дух известий…» Вы лично видели моего зятя мертвым?
– Да. Он успел выпрыгнуть из вагона – к несчастью, неудачно. До Сен-Мишеля его довезли, но и только. Тело лежит в мэрии, остальных депутатов, когда я выезжал, только начинали извлекать из обломков…
– Его вечная пронырливость… Но удачей я бы ее не назвал. Вам надо выпить не меньше трех порций. Эжени спит, ей пришлось дать успокоительное. Видели у ворот щелкоперов?
– Один даже прыгнул в коляску. Надеюсь, он не из «Бинокля».
– Разумеется, – махнул рукой маркиз. – Главное теперь – сделать так, чтобы титул перешел к вам.
– Благодарю, но…
– Никаких «но»! Наш с вами прадед был приличным человеком, и, раз уж титул все равно есть, он не должен достаться каналье, к тому же политической. Да будет вам известно, что мой брат дал интервью «Жизни» и «Обозревателю», теперь вся Республика знает про обморок Эжени и ее сны. Завтра о сивилле де Шавине напишут все, от «Эпохи» до «Оракула», и вы хотите, чтобы этот болтун стал маркизом?!
– Нет, но… Барон де Шавине перед смертью тоже вспоминал… вашу дочь. Он твердил, что она накануне видела императора и скрыла. Это слышали многие.
– М-да… Лисенок вылез у мальчика из-за пазухи. – Маркиз снова взялся за книгу. – Вы знакомы с этим изданием?
Книгу и вложенный в нее пожелтевший газетный лист Анри узнал сразу же. Ощипанный петух в белом басконском берете, взгромоздившись на мусорную кучу с надписью «Конвент», разевал клюв на коронованного льва. Подпись гласила: «Первым консулом Галльской Республики на смех всей Европе стал басконский капрал». Дед любил вспоминать, как будущий император, увидев карикатуру, спросил, слыхал ли капитан Пайе про убивающих взглядом тварей, рожденных из петушиного яйца. Дед не просто слыхал, он только что купил у старьевщика за бесценок «Диалоги о созданиях» – в замке Мариньи некогда была такая же книга.
– Я получил «Диалоги» в наследство.
– Вы их читали?
– Нет…
– Тогда слушайте: «Кровь василиска, будучи смешана с киноварью, предохраняет от ядов и болезней, а также придает силу молитвам и заклинаниям», – прочел вслух маркиз и пристально посмотрел на легионера. – Любопытно, что будет, если смешать ее с типографской краской?
* * *Жоли, расхаживая по кабинету с сигарой в уголке рта, диктовал передовицу. При виде Дюфура он махнул рукой, и малыш Тессье, все чаще исполнявший при Жоли обязанности секретаря, встал и вышел, не забыв отвесить Полю преувеличенно почтительный поклон. Заведующий отделом политики неторопливо выпустил струйку дыма и спросил про улов и издержки.
– Испортил пальто, – сообщил Поль, бросая поверх кипы счетов и журналов исписанные листки. – Необратимо. Вот дополнение к присланному.
– Отлично. – Жоли отошел к камину и принялся просматривать рукопись. Дюфур присел возле стола, толкнув пепельницу с василиском за бумажную кучу и вытянув ноги в переставших быть выходными ботинках. Он устал, и ему было муторно из-за погоды, человеческой глупости и разошедшихся от брошенного им камня волн. —Отлично, – повторил Жоли. – Держу пари, это лучший репортаж из Сен-Мишеля, но нельзя отдавать тему, которую первыми подняли мы, другим. То, что ты принят у де Мариньи, никаких обязательств на тебя не накладывает: брат маркиза разболтал «Жизни» о своих сомнениях, на которые всем чихать, и об обмороке и снах племянницы, в которые все вцепятся. Мы не можем скрывать от наших читателей такое лакомство, но мы можем и должны дать эксклюзивное интервью если не с самой вдовой, то с маркизом и твоим капитаном.
– Пошлятина, – с чувством произнес Дюфур. – Когда мы начинали, это было хотя бы свежо…
– Свежо то, что интересно читателю. С Фурнье сняли официальные показания, он утверждает, что в крушении виновата ящерица.
– Уже?
– Поль, – заведующий погасил окурок в треклятой пепельнице, – сейчас не до ребячеств. Патрон рассчитывает на тебя, но это не значит, что твои лансады что-то изменят. Кроме твоей карьеры, разумеется. Мы все стои́м перед лицом важных событий, и это сто́ит завтрака у Жерара…
Дюфур молча поднялся. То, что последовавшая за приграничным конфузом гибель комиссии тянет за собой самое малое полную смену Кабинета, он понимал не хуже Жоли и патрона, которому в данной ситуации требовалось соблюсти собственные интересы, «Биноклем» отнюдь не исчерпывающиеся. И пусть крахмальные скатерти и теплый свет ламп настраивают на сентиментальный лад, Жоли водит сотрудников к Жерару не для того, чтобы их успокоить.
– Премьер подает в отставку, дитя мое, – начало было многообещающим и отчего-то скучным, – и мы должны ему в этом помочь, а заодно укрепить собственные позиции. В экстренном выпуске идет твой репортаж, подборка интервью – над ней корпит Тессье, – приблизительные списки погибших, некрологи и, самое главное, бьющий по премьеру фельетон, который в «Эпохе» был бы неуместен. Патрон решил, и я с ним согласен, спустить со сворки барона Пардона, так что позавтракаем, и вперед! Ты у нас мастер по части рагу, но в сегодняшнем вареве должны быть проклятие, катрены, недавняя провокация против де Шавине, намек на то, кому выгоден уход со сцены столь разумного оппозиционера, и вопрос о причинах неудач Республики. Почему мы, свободные от тирании, не способны повторить успехи тирана? Почему их не повторил Клермон? Что стало причиной катастрофы – заурядное стечение обстоятельств, злоупотребления в железнодорожном и военных ведомствах, чья-то злая воля? Или Сен-Мишель – последнее предупреждение неких высших сил накануне войны? Примерно так. Перец, уксус, и ящериц добавишь по вкусу.
– Завтра премьер подает в отставку, чтобы послезавтра его не съели уцелевшие депутаты, и мы приписываем это себе. За компанию с «Жизнью»…
– Завтра премьер пригласит барона Пардона в свою резиденцию и даст ему интервью-ответ, где признает свою позицию в ильском вопросе ошибкой и уступкой радикалам. Тем не менее он был готов ее исправлять вопреки проискам внутренних врагов, которые не останавливаются ни перед чем, но, чтобы вести большую войну, нужно единение всей нации, а его после басконца, как ни прискорбно, никто не достигал. Неудивительно, что граждане Республики полны дурных предчувствий, воплощением которых стал василиск, которого видят слишком много и часто, чтобы счесть это выдумкой. Глава правительства не вправе отворачиваться от очевидного и закрывать глаза на мнение народа, а народ встревожен и все чаще обращает взгляд назад, к дням величия нации.
Кто знает, возможно, Республика в самом деле себя исчерпала, но центристы по определению отрицают крайности. Голосуя за них, избиратели голосовали за умеренность и сдержанность, в нынешней же ситуации проводить эту линию не представляется возможным. Соответственно…
– Соответственно, – медленно проговорил Дюфур, понимая, что интервью по сути готово и писал его не кто иной, как Жоли, – премьер уступает место мальчика для битья Маршану и готовит розги… Только к войне не в колониях мы все равно не готовы.
– Поэтому пусть ее проигрывает радикал, а мы посмотрим. – К столику направлялся гарсон, и Жоли взялся за салфетку. – Маршан слишком глубоко увяз в критике нынешнего Кабинета, чтобы отказаться от кресла и при этом остаться в политике. С чего, по-твоему, он начнет? Не считая разоблачений и воплей в стиле «Я не боюсь».
– Выбор небогат: передать Трансатлантидскую компанию в частные руки, объявить мобилизацию и снести Басконскую колонну.
Глава 3
«…считая, что так называемая Басконская колонна является восхвалением ненавистной всем честным патриотам династии, символом насилия и ложной славы, отрицанием самих принципов Республики, памятником тирании и постоянным оскорблением потомков жертв тирана со стороны его нынешних приверженцев, постановляет: колонна на площади Республики будет разрушена. Помимо практической целесообразности, эта мера принесет огромную пользу, освободив Республику от отвратительного каждому честному гражданину монстра, назойливо напоминающего о позорном и проклятом периоде…»