Главный секрет китайской кухни, как ресторанной, так и уличной, в том, что все готовится очень быстро, на очень сильном открытом огне, с традиционным поджиганием кипящего масла, в котором бурлят вместе овощи, корешки, молодые веточки и ростки, проросшие злаки и зелень, много перца и других специй, соевые соусы и многое другое, что не имеет даже названия в европейских кухнях. Вся эта кипящая и горящая масса опрокидывается на миску риса или макарон — и классическое блюдо загадочной китайской кухни готово.
На сладкое часто подается хлеб и помидоры, пересыпанные сахаром. Китайцы приучаются к европейскому и национальному хлебу очень охотно, хотя это скорее дань моде, чем потребность.
В отличие от китайского хлеба, китайский рис очень вкусен и полезен.
Совсем иной стиль официальной пекинской трапезы. Здесь часто, даже на правительственных приемах самого высшего уровня, мешаются вместе и китайские и европейские блюда в самой невероятной последовательности. Черепахи, устрицы, пирожные, ракушки, сладости, перепела, стодневные яйца и, конечно, змеи.
Зная, что в Кантоне, ныне Гуанчжоу, есть самый крупный в Китае ресторан «Змей», мы с приятелем решили попробовать экзотическое блюдо, чтобы рассказать потом на родине, что за гадость такую едят там китайцы. Мы отправились искать и очень быстро нашли ресторан. Рядом с этим заведением расположились ряды богатых коттеджей, в которых жили иностранцы, приехавшие туда не только попробовать экзотические блюда из змей, они знали, что в этом ресторане подают блюда, которые исцеляют болезни.
И вот что тут с нами произошло. Очутившись в ресторане, мы заметили в центре зала столик с советским флажком и преспокойненько направились по темно-зеленому ковру, сели за «свой» столик. Словно из-под земли перед нами вырос официант. Он вежливо поздоровался, затем, отбросив восточную витиеватость, сказал прямо:
— Советские друзья! Я бы не советовал вам здесь обедать.
— Это еще почему? — сходу завелся я.
— Я очень сожалею, только у вас не хватит денег, чтобы заплатить даже за один обед.
Мы переглянулись. Как это понимать? Советские люди не найдут юаней, чтобы заплатить за какой-то несъедобный змеиный супчик? Но возмутиться мы не успели. Китаец-официант, явно сочувствуя нам, сразу же назвал сумму за обед. И мы притихли… Пришлось нам, не солоно хлебавши, уйти из этого «змеиного гнезда».
Вечером, после ужина, мы рассказали коллегам об этом. Решили так: идем в «змеиное гнездо», как мы прозвали этот ресторан, и в складчину заказываем один обед на четверых.
На следующий день четыре здоровенных мужика вошли в полутемный и тихий зал ресторана и заняли «свой» столик. Вчерашний официант узнал нас, растерянно оглядел всех по очереди. Пришлось разъяснять цель нашего сегодняшнего посещения. Поняв, в чем дело, смышленый парень удалился в святая святых ресторана, на кухню, видимо, объяснил коллегам ситуацию.
И случилось еще одно китайское чудо. Сначала из кухни начали выглядывать повара, какие-то служащие, потом два официанта мгновенно накрыли стол на четыре персоны, видимо, не стали мелочиться, делить один обед, а дали всем по маленькой порции.
Первым делом мы отведали из зеленого графинчика зеленого змеиного вина.
Прежде, чем продолжить свой рассказ, хочу внести необходимое пояснение.
Мы уже знали, что кровь, желчь и сердце змеи, это не названия американских триллеров. Это аперитив к большому китайскому угощению. В зал обычно вносится несколько живых, до двух метров длиной, страшных змей. Чем ядовитее, тем желаннее. На глазах изумленных иностранцев надрезается голова и в отдельные сосуды выцеживается кровь и желчь. Все это заливается очень крепкой, до 60 градусов, китайской водкой «Мюатай» и предлагается в маленьких рюмочках самым почетным гостям. Напитки действуют, как мощнейшее возбуждающее средство. Нам, к сожалению, подали иной, более дешевый змеиный напиток.
Ну, что можно сказать о нем? Обворожительно! Чудесно! Запах, вкус, мягкость, неповторимость, просто не хватает слов, чтобы оценить этот напиток. Однако первое и вторые блюда также поразили нас. Все было красиво и необычайно вкусно. Мы даже не представляли, что едим.
После обеда я попросил сияющего официанта принести нам книгу благодарностей, жалоб там не бывает. И через пару минут два довольно здоровенных китайца вынесли на деревянных носилках с четырьмя ручками толстенную книгу в золоченом переплете. Я стал листать ее. Две тысячи страниц сплошных благодарностей, как нам объяснили.
— Скажите, а как называется второе блюдо, которое мы съели? — я приготовился писать восторженный отзыв.
— Битва дракона с тигром!
— Из чего приготовлено это?
Официант, ничего больше не говоря, стал листать тяжелые страницы. Наконец отыскал нужное место, придвинул мне с загадочной полуулыбкой «Книгу благодарностей». Я сначала взглянул на подпись: «К. Ворошилов, маршал из СССР». Стал читать его отзыв. Почерк у Климента Ефремовича, первого «красного офицера», оказался скорее кавалерийским, чем каллиграфическим. Однако суть его записи я усвоил. Дело обстояло так: нашему маршалу, как и нам сегодня, подали на обед «дракона с тигром». Сытно поев, Ворошилов, как и мы, простодушно поинтересовался, из чего приготовлено это божественное блюдо? Ему ответили: «Из мяса старой змеи и молодой кошки».
Что ж, мы в Китае уже привыкли попадать впросак. Сдержав подступившую тошноту, и «не потеряв лица», я расписался в Книге и сердечно поблагодарил чудо-кулинаров.
На этом наша история не завершилась. Польщенные нашей выходкой и вниманием, китайские повара пригласили нас на кухню, провели по питомнику змей, кишащему противными тварями, ознакомили с процессом получения яда, разделки мяса и кожи. В знак дружеской встречи каждый из нас получил в подарок пару перчаток из пятнистой змеиной кожи…
«ЗАХОДИТЕ В ГОСТИ, ЭТО БЛИЗКО»
Россия — США
Нас познакомил с Элтоном Фексом известный советский журналист Генрих Боровик. Дело было в столовой Дома творчества писателей в Пицунде. Здоровенный негр пытался раскусить зажаренный грузинами кусок мяса, у него это плохо получалось. Увидев затруднительное положение гостя, Генрих Боровик, что сидел за соседним столом, подошел ближе. Позвал официанта и попросил заменить блюдо. Сказал, обращаясь ко мне (рядом больше никого не было): «Нет никакого удержу от жуликов-поваров, лучшее тащат, а кости жарят». Я поддакнул. И тут негр, подумав, что я близкий друг Боровика, попросил Генриха Ауэзовича познакомить нас. Что и было свершено.
Прямо скажу: знакомство наше было шапочным. Встречались раза три, но почему-то прониклись друг к другу добрыми чувствами. Элтон Фекс был довольно богатым человеком, пальцы на его руках были унизаны перстнями, а у его жены Мэри с ушей свешивались массивные золотые серьги с драгоценными камнями.
В ту пору официальная советская пропаганда представляла нам негров в Америке исключительно угнетенными, — и вдруг… Еще больше удивился я, побывав на встрече с американским писателем. Вел он себя очень раскованно, отпускал острые шуточки. Когда его спросили, за кого из кандидатов в президенты они намерены голосовать, Элтон прямо со сцены обратился к жене. Та, мгновение подумав, весело сказала: «Да ну их! Ни за кого не пойдем голосовать».
Это сейчас у нас можно ходить, можно не ходить, а тогда…
Прощаясь, Элтон долго жал мне руку и дважды повторил: «Будешь в Нью-Йорке, заходи в гости, это близко от центрального вокзала, свернешь налево на Ай-сити и упрешься в мой дом. Места много. У нас три кошки, три попугая и шесть комнат…».
К сожалению, мне так и не посчастливилось побывать в гостях у этого знаменитого писателя и художника, но я надеюсь, что еще все может случиться, ибо, как говорится, надежда — это последнее, что умирает в человеке.
«АЙ ЛАВ Ю!»
Россия — Англия
Эта писательница из Англии привлекала всеобщее внимание обитателей Дома творчества в Пицунде. Высокая, худая, в стоптанных тапочках, простеньком платьице, она появлялась в холле, в столовой, вводя в смущение писательских жен. Ходила обычно с девушкой-переводчицей, так как совершенно не понимала по-русски. Однажды я столкнулся с Эмми Смит лицом к лицу в лифте. Наши глаза встретились, и мне стало жарко. Она тоже зарделась. Словом, как мне показалось, между нами пробежала электрическая искра. И с этой минуты мы непроизвольно отыскивали глазами друг друга в любой толпе. Объяснить, что происходит, было трудно нам обоим.
Однажды Эмми подсела ко мне в баре, отослала переводчицу, горячо заговорила по-английски. Наверное, случилось маленькое чудо. Казалось, я отлично ее понимал. Эмми рассказывала о своей жизни в далеком Лондоне, о том, что я ей понравился. И что странно: вскоре подошла переводчица, и мои предположения почти полностью подтвердились. Как-то получилось, что я рассказал ей о далеком Сахалине, о своем романе «Соколиные ратники».
Короче говоря, мы стали друзьями на двадцать дней. Очень хорошими друзьями. И вскоре отлично понимали друг друга, хотя к нам то и дело подсаживались, предлагая свои услуги, поэтесса Лариса Васильева, которая знала Эмми Смит еще по Лондону, и переводчица Флора Флорич. Но мы отказывались от услуг переводчиков. Было страшно интересно чувствовать друг друга, угадывать мысли, понимать сокровенные чувства и желания.
Однажды знакомый поэт, придержав меня за локоть, спросил:
— Что ты нашел в этой оглобле-англичанке? Нищая, видать, неудачница! Да и красотой Бог обидел.
Я послал его к чертям собачьим. Наши встречи продолжались. Эмми по-прежнему ходила в столовую в стоптанных тапочках, непритязательной одежде. Да я уже давно не замечал, как она одета. Мне было с ней чертовски интересно. Потом состоялась встреча с ней в библиотеке. Поэтесса Лариса Васильева, автор книг «Кремлевские жены», «Кремлевские дети», вела этот незабываемый вечер. Говорила столько восторженных слов в адрес Смит, что я только диву давался.
Оказывается, супруги Васильевы в Лондоне были частыми гостями на вилле Смит. Мне показалось, что я ослышался: «На вилле? На какой вилле? Если у Эмми нет даже приличных тапочек?»
А за сутки до ее отъезда на родину мы встретились втроем в ее номере. Пили сладкое грузинское вино и долго-долго беседовали. О жизни, любви, литературе. Я задал ей чисто советский вопрос: «Сколько денег получают английские писатели за изданный роман?» Переводчица укоризненно глянула на меня: «На западе подобные вопросы не задают. Это считается дурным тоном. Сколько, кто и как зарабатывает, мало кого интересует». Однако Эмми почувствовала наше замешательство и настояла на том, чтобы был сделан перевод.
Оказывается, там все не по-нашему. Последний роман Эмми Смит написала пять лет назад. На гонорар сменила весь парк автомашин, съездила с дочерью в кругосветное путешествие, жила безбедно все эти годы. Но теперь деньги кончаются, и она снова садится за письменный стол.
«Как у вас происходит сам процесс сдачи рукописи в издательство?» — поинтересовался я. «Все очень просто, — охотно ответила Эмми, — у каждого писателя, в том числе и у меня, есть свой издатель. Я отношу ему рукопись. Он говорит: «Придите через неделю». За эту неделю он лично прочитывает рукопись, советуется с продавцами книжных магазинов. Через неделю издатель приглашает к себе, говорит, что покупает рукопись. Тотчас выписывает чек на солидную сумму. И все».
Перед тем, как нам разойтись, я не выдержал: «Скажите, Эмми, вы говорите о баснословных гонорарах, о кругосветных путешествиях, но…» дальше можно было не продолжать, она все поняла, сейчас я спрошу про ее бедный вид, про стоптанные тапочки, старенький плащ. Вместо ответа Эмми показала мне фотоальбом, на котором были запечатлены главные этапы ее нынешней жизни — роскошная вилла, окруженная розарием, в центре — бассейн, многочисленные комнаты.
Любой хороший специалист, тем более писатель, должен жить в хороших условиях. И она жила, как и положено литератору ее ранга. А в том, что Эмми Смит была и остается одной из самых знаменитых писательниц Англии, сомневаться не приходилось.
Английский писатель Джеймс Олдридж поставил Эмми Смит в один ряд с такими корифеями английской литературы, как Бернард Шоу, Джордж Элиот, Грэм Грин. Он писал в журнале «Иностранная литература» так о моей новой знакомой: «Новый роман Эмми Смит, пожалуй, самое обличительное и правдивое произведение о жизни английских средних слоев. Эмми Смит прекрасно владеет английским языком и по праву считается художником слова. Она — из тех немногих современных писателей, которые умеют использовать его подлинное богатство и своеобразие. Э. Смит удостоена литературных премий имени Ллевеллина Райса и Джеймса Блэка. По произведению Эмми Смит «Путешествие девушки» снят английский многосерийный фильм, а ее творчество, несомненно, оставит свой след в английской литературе…»
* * *Эмми Смит уезжала из Пицунды перед обедом. Жарко светило солнце, прекратился дождь, и пальмы словно застыли в почетном карауле, провожая английскую писательницу, которая совершенно преобразилась. Ни тебе стоптанных тапочек, ни старого плаща. Выглядела богато и элегантно, вся в немыслимо красивых одеждах. Наши писатели удивленно покачивали головами. Вот уж воистину: «По одежке встречают». А провожают…
К главному входу подали микроавтобус для нее, а Эмми все стояла и беспокойно оглядывалась вокруг, ждала вашего покорного слугу. А я, непутевый, в это время мчался в сувенирный киоск, чтобы купить ей на память какую-нибудь безделушку. Я очень волновался. Еще бы, накануне вечером, за кофе, она через переводчицу предложила мне подумать над переездом в Англию, подарила рассказ в рукописи, написанный здесь, в Пицунде.
Когда я подбежал к ней, яростно забилось сердце. Словно отрывал что-то от себя очень и очень близкое. А ведь между нами еще ничего не было, но могло быть. Менять жен, наверное, нехорошо, но влюбляться можно многократно. Что создаст любой творец, будучи амебой?
К Рождеству я получил из Лондона красочную открытку, написанную по-русски, ответил ей. Весной Эмми Смит снова написала мне. Я не ответил. Зачем было травить друг друга. Но из сердца память вытравить так и не удалось…
КАК МЫ ВАЛЯЛИ КОМЕДИЮ
Латвия, Дубулты
Мы познакомились довольно странным образом. Недалеко от поселка Дубулты, в Латвии, на берегу быстрой реки Лиелупе, в километре от Дома творчества писателей СССР, появились два чудака. Оба, не сговариваясь, бросали с каменистого взгорка копченую салаку. Салаку молниеносно, на лету подхватывали балтийские чайки прямо в воздухе, ни одна не промахивалась. Чаек над нашими головами скопилось так много, орали они так истошно, что я не расслышал, что крикнул мне сосед — маленький, седой, горбоносый.
Я уже видел его в Доме творчества, он разговаривал с продавщицей сувенирного киоска. Не понимая языка, я видел: продавщица смеялась во весь голос.
Домой возвращались вместе. Кормление чаек сблизило нас. Я всю дорогу молчал, он говорил. Цаль Айзикович Меламед, так звали этого поэта, живо жестикулировал, сыпал без устали остротами и афоризмами. Монологи его звучали, примерно, так:
«Н-да, отдавая дань времени мелкой монетой, не нужно требовать взамен крупных купюр. А то у нас ослов в басни частенько притягивают за уши. А ведь хорошо известно, правда, далеко не всем, что прожить жизнь по-новому можно только в мемуарах. Не верите? Давайте поспорим, но учтите, в спорах рождаются не только истины, но и синяки. Хотя, и со своей колокольни можно вещать чужие истины».
Попробуй тут вставь слово или фразу. Мой язык показался жалким, пресным и бедным. Думал, что наше знакомство ограничится кормежкой чаек, но, видимо, я ему чем-то приглянулся, иначе он вряд ли подсел бы ко мне вечером за столик.
— Разрешите поужинать с вами?
— Буду только польщен, вы — интересный человек, — откровенно польстил я ему, старался выбирать слова, ибо все они блекли перед его остроумием.
— Не спешите восторгаться, — привычно отпарировал Меламед, — кто слишком легко оценивает людей, тот вообще их редко ценит.
— С вами не соскучишься, иметь такого соседа — удача.
— Если обитатели иных миров похожи на моих соседей по дому, то стоит ли вообще заводить с ними контакт. Вижу, вы не из их числа.
На ужин, как сейчас помню, подавали прекрасный латышский сыр. Цаль коротко заметил:
— К латышскому сыру очень подходит рижский бальзам с русской водкой. — И ловким движением извлек из-под стола фарфоровую бутылку с золотой каемкой и бутылку «столичной».
Потом гуляли по побережью и снова разговаривали. Провожая его до номера, я сказал:
— День получился великолепный, удачный, мы, как заправские туристы, бродили по берегу, кормили чаек, хорошо выпили.
— Мы не из тех туристов, которых пьянят не столько походы, сколько привалы…
На следующий день, так получилось, мы вместе поехали на электричке в Ригу, мне нужно было купить для сыновей джинсовые костюмы, которые в России только входили в моду. Цаль дал согласие мне помочь. Привел в центральный универмаг, сам отошел в сторону, заговорил с продавцами. И сразу послышался звонкий, здоровый смех. Коренной рижанин, он, кажется, знал каждого второго. А у меня дело не клеилось. Продавцы, заслышав русскую речь, либо отворачивались от меня, либо сурово бросали: «Нет». Дружбы народов явно не получалось. Я понял: о джинсах пора забыть.
Почуяв неладное, подошел Меламед, узнав, в чем дело заулыбался, произнес по-латышски пару фраз, и все разом переменилось. Продавцы вывалили на прилавок кипу костюмов любых размеров.
— Не обижайтесь на них, — успокоил меня Меламед, — и голому королю есть, что терять.