«Вот откуда ноги растут у кармы с благодатью!» – догадался Чистилин.
Несмотря на свой продвинутый духовный уровень, внешне Илона Феликсовна походила, натурально, на ведьму.
Сочетание безжизненных пергидрольных волос с накрашенным алой помадой ртом эстетически подавляло. Кстати, волосы Илоны Феликсовны были разобраны на центральный пробор и свободно спускались на плечи, как у работницы с рекламы шампуня против перхоти. Наводили на странные мысли и множественные металлические браслеты, которые индуйственно ерзали по правой и левой рукам хозяйки, а также ее манера пританцовывать, вертя крупом, у плиты. В этих намеках на резвость было что-то тошнотворное, ведь Илона Феликсовна выглядела лет на семь старше Капитана. Слова хозяйка дома не проговаривала, но как бы выпевала грудью.
«Любви все возрасты покорны», – вспомнилось Чистилину. Почему-то он не сомневался, что Илона Феликсовна и Капитан – –.
Сели ужинать. Из спиртного имелся один лишь малиновый ликер. За неимением лучшего, Чистилин подналег на вязкую розовую жидкость, отдающую дешевым леденцом и одновременно сивухой.
Капитан тоже не отставал. С нетрезвым пылом он принялся чертить в воздухе перед хозяйкой контуры грядущего проекта.
Илона Феликсовна реагировала с неожиданной живостью :
– Я помню, когда мой Ильюшка был вот такусеньким, он целыми днями перед экраном сидел. Ему страшно нравились гонки! У вас же будут гонки в этом «Онегине»?
– Да, моя богиня, – соврал, не поморщившись, Капитан. – И на дилижансах, и на этих… как их…
– Почтовых, – подсказал Чистилин.
– И на… квадригах.
– Как-то у племянницы, она у меня в Воронеже живет, я играла в игру, забыла название. Там у меня был домик такой… И в этом домике всю мебель можно было двигать, как в жизни. Даже занавески перевешивать разрешали… На экранчике такое место было, где показывали, сколько у тебя денег, можно было машину купить… Деньги ведь у вас будут в игре?
– Конечно, моя нимфа! Можно будет продавать и покупать все, что увидишь. И флер-д’оранжи, и камамберы, и канотье.
Из упомянутых предметов отдаленное представление Чистилин имел только о сыре камамбер. Тем не менее, он старательно поддакивал.
– А можно будет Татьяну… переодевать? – спросила Илона Феликсовна и зачем-то покраснела.
– Да, моя царица. Мы уже заключили договор о контент плэйсменте с американской сетью «Victoria's Secret», бюстгальтеры будут железно.
– Татьяна у вас – она блондинка или брюнетка?
– Блондинка. Как ты, моя королева!
– О… Ах, Татьяна! – с театральным пафосом воскликнула Илона Феликсовна.
Нежданно Чистилину вспомнилась его личная, единственная Татьяна.
Она училась на коммерческом отделении, в параллельной группе. Могла бы претендовать на бюджетное, только вот молдавское гражданство… Русявая, курносая, с бирюзовыми глазищами и по-южному смуглой кожей. Они целовались и даже почти все остальное, но потом у Тани кончились деньги, ее отчислили и она упорхнула в свой Кишинев. Чистилин ничего не сделал для того, чтобы было иначе. Неохота было возиться – все эти проблемы с ее гражданством, квартиру пришлось бы снимать… «Дайте мне мануал и я переверну землю!» – любил повторять первокурсник Чистилин. Мануала ему не дали, Татьяна исчезла. Он перенес свое предательство спокойно. Ел, пил, елозил мышью. Иногда, правда, наваливалась на него сверлящая душу, невыносимая какая-то боль. И тогда хотелось завыть, расцарапать себе лицо, разрезать вены, упиться до беспамятства и по пьяни замерзнуть в сугробе. Временами он разрешал себе думать о том, что было бы, если бы тогда он не позволил Тане убежать. Занял бы денег или женился, что ли… Теперь он утешался тем, что если и несчастлив в жизни, то исключительно по своей вине.
– Я должен полежать. Можно я полежу? – спросил Чистилин, устраиваясь калачиком на диване.
– Нужно вызвать Андрюше такси! – заметила Илона Феликсовна.
– …а песни для озвучки мы закажем «Los Gorillas»… Сальса-ламбада… Тындырыдын… Гитарное соло, маракасы, все дела… Чем меньше женщину мы любим… Тем больше нравимся мы ей… Ай-йа-йа-йа-йа! Среди сетей! Ай-йа-йа-йа-йа! Среди сетей! – по-цыгански хлопая себя по бедрам, зажигал Капитан.
"Тем легче нравимся мы ей", – машинально поправил Чистилин.
– Так что, Саша, думаешь пойдет «Онегин»? – уже стоя на пороге, спросил Чистилин. Он растирал ладонями отекшее лицо. Впервые за день, а может и за всю жизнь, он назвал Капитана Сашей легко, без внутреннего принуждения.
– Не вопрос. Я пятой точкой чувствую, трудящимся это нужно. Совет, кстати, такого же мнения. Так что на твоем месте я времени не терял бы. Думал бы уже про аддоны. И про сиквел.
– Ну, с аддоном, по-моему, ясно. Что-то вроде «Ленский возвращается». А вот с сиквелом… Можно по-простому: «Онегин-2».
– Сакс, по-моему.
– Тогда пусть будет «Дети Онегина и Татьяны!» – бросил Чистилин, вваливаясь в разъехавшиеся двери лифта. – То же самое, только сеттинг обновим. Первая мировая в моду входит, я бы сразу туда и целился.
Такси, оказавшееся «волгой», в круглых очах которой рыдала тоска по утраченному лет двадцать пять назад райкомовскому эдему, ожидало его у подъезда. Чистилин уселся спереди и торопливо закурил – гнусный малиновый ликер бродил и просился наружу.
– В Орехово-Борисово, – простонал Чистилин сквозь горькие клубы табачного дыма.
Они неслись по ночным влажным улицам и шофер, которому неназванный пока наукой орган чувств, имеющийся у всех прирожденных таксистов, проституток и официантов, уже просигналил, что с пьяненького интеллигентного рохли можно содрать даже не втри-, вчетыредорога, радостно теоретизировал на разные жизненные темы. Чистилин не отвечал. Ему хотелось одиночества. А еще хотелось чего-то вроде любви, пусть даже такой убогой, как между Илоной Феликсовной и Капитаном. «Вот выпустил бы „Erdos“ путевый симулятор мастурбации… я бы играл!» – подумал Чистилин, опуская свинцовые веки.
Новелла вторая
Январь 2425 г .
Планета Сурож, система Каллиопа
Научно-исследовательская станция «Федино»
По коридору космической станции, залитому желтушным аварийным светом, скорым шагом шли трое – высокий, широкоплечий витязь в кожаных доспехах и двое детей, одетых в розовые комбинезоны: вихрастый мальчик трех-четырех лет и миловидная девочка лет десяти.
Мужчина вел за руку девочку, девочка – мальчика.
Когда стало ясно, что малыш, несмотря на все свои старания быть мужчиной, устал и не поспевает, витязь подхватил его на руки и, усадив на предплечье, понес. Девочка послушно ускорила шаг – теперь она почти бежала, прижимая пальцами к ключицам свои жидкие льняные косички.
Искоса поглядывая на девочку, витязь, его звали Рене, думал о том, что когда они опустятся на этаж ниже, в складские помещения, на руки придется взять и ее. Лестницы крутые. Лифты отключены. Помощи ждать неоткуда. Точнее, он и есть помощь. Все-таки Бог существует, что бы там ни говорили дураки.
Коммуникатор был единственной уступкой цивилизации, которую сделал Рене, во всем остальном безупречно архаический и антуражный, хоть сейчас в тринадцатый век. «Только ради детей. Мало ли – вдруг что случится?» – твердил себе он, пристраивая серебристое яйцо умного устройства в походном ранце – между кисетом и флягой с живоносным эликсиром. И надо же, вдруг случилось. Когда позвонила Сашенька, он был недалеко от Нью-Ахена, в окрестностях которого назревало историческое побоище. Саша говорила сбивчиво («они с большими пистолетами», «кровь почему-то течет», «какой-то дым из вентилятора») и плакала так горько, что Рене ничего не оставалось, кроме как с боем захватить одноместный флуггер союзного барона де Креси, хранившийся в подземном тайнике, и выжать форсаж до упора, не думая о последствиях.
«Сеть магазинов „Заинька“ – одежда для тех, кто хочет выйти замуж!» – на двери склада был приклеен рекламный постер с двумя курносыми девицами в нарочито скромных ситцевых платьицах – рукава-фонарики, кружевные рюши, воланы. Вид у девиц был довольный и даже блудливый, что сообщало рекламе, да и самому просвечивающему за ней замужеству, некий неожиданный игривый смысл.
Рене отдраил дверь и по средневековой привычке надавил на нее плечом. Та легко поддалась, впуская гостей в королевство контейнеров и ящиков. К счастью, после налета система-диспетчер перешла в эвакорежим и сразу же расконтрила все двери и люки.
В ноздри ударил запах средства для травли тараканов.
– Туда ходить нельзя, дядя Рене! – предостерег мальчик. – Мама будет ругаться.
– Со мной везде можно! – заверил его витязь.
– Даже в холодильники?
– Даже в реакторный.
Троица держала путь в мобилизационный ангар, где, по мысли Рене, можно было рассчитывать на флуггер межпланетного класса. Тот, на котором он, Рене, прибыл на станцию, увы, годился лишь для челночных сообщений с Сурожем. А все флуггеры в рабочем ангаре были выведены из строя во время нападения.
– Даже в реакторный.
Троица держала путь в мобилизационный ангар, где, по мысли Рене, можно было рассчитывать на флуггер межпланетного класса. Тот, на котором он, Рене, прибыл на станцию, увы, годился лишь для челночных сообщений с Сурожем. А все флуггеры в рабочем ангаре были выведены из строя во время нападения.
Если бы на станции оставался хоть кто-то, способный рассуждать о правильном и неправильном, он наверняка отметил бы, что Рене, несмотря на свой штатский вид и развязные манеры, все делает правильно, по инструкции – не забывает задраивать за собой двери, каждый раз проходя мимо аварийной панели нажимает на кнопку «SOS», даже маски химзащиты для детей прихватил.
– Дядя Рене, а когда… мама? – спросил мальчик, его звали Даниилом, сестра же звала его Данькой.
– Что – мама? – спросил витязь, не сбавляя темпа.
– Когда к нам туда придет мама? – повторил мальчик, играя серебряной серьгой в ухе своего носильщика.
– Куда это – «туда»?
– Ну в это место… куда мы с Сашкой-какашкой… улетим?
– Что ты сказал? Как ты меня назвал? А ну-ка повтори! – взвилась девочка и, подпрыгнув, отвесила брату подзатыльник.
Мальчик надулся и попробовал лягнуть девочку ногой. Витязь посмотрел на мальчика сурово, а на девочку со значением – мол, сейчас не время ссориться. Брат и сестра тотчас присмирели – ничто так не способствует послушанию, как смутное движение в затаившейся между контейнеров темноте. Рене положил ладонь на костяную рукоять метательного кинжала, на всякий случай.
– Ты хочешь знать, когда мама прилетит к вам на Светлую? – ровным голосом спросил он у мальчика.
– Да.
– Мама… Мама прилетит скоро. Как только я ее найду там, в лесу, мы сразу прилетим к вам.
– А когда ты ее найдешь?
– Как только – так сразу. Я не знаю точно, где она. Ретранслятор не работает.
– Но я же тебе дозвонилась! – заметила Саша.
– Тебе повезло. Через несколько минут ретранслятор… – Рене запнулся, подбирая слово. Там, на планете, он говорил в основном по-французски, переходить на русский каждый раз было трудно, каждую фразу приходилось сколачивать, как какой-нибудь сарай. – В общем, он упал. И теперь я не могу связаться с мамой. Но у нее очень заметный вертолет. Медицинский. Белый, с такой большой красной полосой. Она вам его наверняка показывала. Его легко найти среди зеленых деревьев.
В темноте блеснула пара кошачьих глаз с вертикальными зрачками. Рене со вздохом облегчения вернул кинжал в ножны.
– Скоро найдешь? – поинтересовался мальчик.
– Прямо завтра и найду. Может сегодня. Вечером.
– А папа?
– Что – папа?
– Когда прилетит? – не отставал мальчик.
Витязь вновь замешкался с ответом, но на сей раз споткнулся он вовсе не о языковой барьер. Рене бросил косой взгляд на девочку – ее аквамариновые глаза наполнились слезами, но она все-таки не разревелась. Только ноздри ее трагически раздувались. «Молодец, вся в маму. А ведь малышка только что видела в кают-компании полковника Рабковского – точнее то немногое, буро-красное, с глазами и погонами, что от него осталось. А вот Даня не видел. Слава богу – ему можно врать что угодно.» Чем Рене тотчас и воспользовался.
– Папа тоже прилетит, – заверил витязь мальчика. – Но немного позже. У него тут будет очень много дел. Он будет тут работать.
– Убивать врагов? – уточнил мальчик.
– Да.
– А потом прилетит?
– Да.
– А что мы с Сашкой-какашкой будем делать? Пока мы будем туда лететь?
– Саша будет читать тебе сказки из книги. Про спящую царевну, про Дюймовочку… Там еще есть одна сказка про Илью Муромца, который всех побеждает, потому что он самый сильный и храбрый.
– Как ты?
– Почти.
– Рене, скажи ему, чтобы не называл меня какашкой! – возмущенно зашипела девочка.
– Даня, ты слышал? Еще раз назовешь Александру нехорошим словом, и я зарублю тебя вот этим мечом. Будет из тебя паштет. Понятно? – Рене сделал зверское лицо. Мальчик захныкал и закрылся рукой. – Так на чем мы остановились? Ах да, на книжке. Саша будет тебе читать… Если будешь слушать внимательно, я подарю тебе собаку. Овчарку.
– Ой, Рене… – девочка остановилась, закусила нижнюю губку и, сверкнув глазищами, выпалила.. – Я забыла!
– Что забыла?
– Книжку! Когда ты переодевал этого балбесика… В общем, я ее положила на его велосипед ну… на сидение… и забыла!
«Еще не хватало», – досадливо подумал Рене, но тут же улыбнулся своей фирменной ясноглазой улыбкой, от которой млели, как кошки на солнцепеке, девушки, молодели и немедля начинали пудриться дамы, добрели вредные старушки, а проститутки сбавляли цены вдвое. И, обращаясь к мальчику, сказал:
– Саша будет рассказывать тебе сказки по памяти. Правда, Саша?
– Я… буду, – пообещала девочка. – Вот если бы с нами была мама…
– Мама скоро с вами будет.
Рене осторожно отдраил пожарную дверь ангара.
Его сердце предательски екнуло. Нет, не вооруженного отребья он боялся, скорее боялся обнаружить следы его пребывания. Дети не должны видеть трупы.
– Хочу кушать, – вдруг заявил Даня.
– Потерпи.
– Хочу! – капризно повторил мальчик.
– Надо было за завтраком есть, а не гав ловить! – Саша назидательно прищурилась.
– Заткнись, Даня. Сейчас не время ныть, – строго сказал Рене. Но тут же привычно себя одернул – с детьми полковника Рабковского нужно обходиться вежливо. И отстраненно. Безо всяких там «заткнись». С ними нужно вести себя как с чужими детьми, а не как со своими. Хотя теперь можно и как со своими, по большому-то счету, теперь разницы нет, как нет и самого полковника.
Флуггер типа «Кефаль» с дважды счастливым бортовым номером 77 находился там, где ему и положено – в одном из четырех ангарных боксов. Только топлива в баках было на полтора пальца.
Рене отстегнул мечевую и кинжальную перевязи, чтобы не мешали возиться, и задумался: сколько лет он не заправлял флуггер? Тысячу лет? Две?
По правде говоря, лет пять. В последние годы Рене, когда куда-то летал, хоть бы даже на станцию «Федино», предпочитал пользоваться услугами русских пилотов на правах пассажира. А ведь когда-то, еще на Земле, до того, как на него нашла навязчивая, необоримая охота к средневековой простоте и он поселился на планете Сурож, входящей в конгломерацию Большого Мурома, у него была не только летающая дача, но и свой болид. И денег у него тогда тоже было изрядно, благо дядя, член правления русско-турецкого концерна «ВизанТех», оставил ему порядочные суммы перед тем, как испустить дух на своей беломраморной даче под Псковом. Впрочем, суммы эти никуда не делись: привольное житье в лесах, населенных разноплеменными любителями живой архаики – русского извода, галльского, карфагенского, какого захочешь, – обходилось в гроши. Пища – простая, без выкрутасов. Одежда – тоже, прямо скажем, не дизайнерская. Самые большие траты – на лошадей и доспехи. Ну, оружие, само собой. Но даже его эксклюзивный булат имел цену колеса б/у, снятого с болида после аварии. А проценты меж тем прирастали… Сколько у него теперь, интересно? На скромный трехэтажный дом в ближнем Подмосковье хватит?
Просто он как-то… перестал о деньгах думать.
Теперь придется начинать. Малышне необходимо самое лучшее образование и летний отдых, Ольге тоже много чего нужно. В первую очередь, конечно, прекратить шастать по заселенным психами вроде него, Рене, чащобам. Если ей так неймется лечить, пусть лечит в Москве. Тиф там, конечно, вряд ли сыщется, но ведь наверняка кому-то нужно… ну, вакцины какие-нибудь вводить, бородавки удалять, или чем там врачи занимаются? Откроет частную клинику, если не жаль денег на лицензию. Увы, ему тоже придется прекратить шастать. Прощайте, осажденные города в деревянных кружевах приставных лестниц, до свиданья, моховые леса, усыпанные крутобокими ладьями реки, хмельные трактиры и прочий медиевальный эскапизм. Ваш рыцарь Рене больше не монсеньор и даже не сударь. Он теперь товарищ. Согласно выданному паспорту с двуглавым потомком василиска на красной корке. И зарабатывать теперь он будет не огнем и мечом, а манипуляциями с ценными бумагами, на что, собственно, и учился.
Рене горестно вздохнул. В памяти всплыла поговорка: «Кто не кормил жену и ребенка, тот не носил кольцо в носу». Не в смысле украшения, а в смысле не носил кольца как бык, чьей жизнью безраздельно заправляют те, кто за это кольцо дергает. Приблизительный перевод. Но с какого языка – Рене не помнил, в их войске запросто говорили на восьми…
Пока он возился с роботом-заправщиком, девочка и мальчик молча смотрели на него, сидя на баллоне с кислородом. Мордашки у обоих были перепуганные, ведь чувствовали – смерть еще бродит рядом.
– Мы боимся, – резюмировала Саша.
– Что ты сказала, милая? – рассеяно переспросил Рене и, оставив в покое топливный датчик, присел рядом с детьми на корточки.
– Я сказала – в космосе страшно. Мы лучше поедем с тобой. Мы тебя так любим! – с этими словами девочка соскочила с баллона, подалась вперед, обняла Рене за шею и прижалась губами к его покрытой темно-русой бородой скуле. Рядом с сестрой прильнул, похныкивая, Данька.