В ближайшие же месяцы Ириной Виноградовой для укрепления российского консюмеризма осуществлены были следующие шаги.
Во-первых, барон Хюттенраух приехал в Россию, был доставлен в Федоскино и там приблизительно раз сто получил утвердительный ответ на вопрос: «Три марки? Эта шкатулка стоит три марки? Не триста? Я правильно понимаю?»
«Да!» — отвечала Ирина.
Во-вторых, на стажировку в «Штифтунг» Ирина приехала со своими сигаретами «Ява», а когда немецкие коллеги видели, что фройляйн из России курит эту невозможную дрянь и покупали ей «Мальборо», «Мальборо» складывалось в чемодан для последующей транспортировки в страну, где отсутствие табака чуть было не стало причиной очередного бессмысленного и беспощадного бунта.
В-третьих, во время стажировки в «Штифтунге» Ирина получала стипендию. Небольшую, но, если не тратить ее, а, питаясь исключительно гостиничными завтраками, привезти в Россию, то стипендия превращалась в целое состояние.
В-четвертых, в коридорах «Штифтунга» Ирина встретила директора «Ростест-Москва» Бориса Мигачева, который приехал, чтобы договориться об издании совместно со «Штифтунгом» первого в России потребительского журнала. Мило улыбнувшись Мигачеву, Ирина сказала Хюттенрауху, что глупо, дескать, издавать журнал совместно с государственной организацией «Ростест-Москва». Куда разумнее издавать его с независимой потребительской организацией, такой как, например, КонфОП (как будто были другие!). И в результате этих милых улыбок Мигачев уехал ни с чем, а правительство Федеративной Республики Германии, принимая во внимание рост российского потребительского рынка и опасность, которой подвергались немецкие компании на российском рынке в связи с принципиальной дремучестью российского потребителя… Проще говоря, правительство Германии выделило деньги на издание двух первых номеров потребительского журнала «Спрос», главным редактором которого становилась — кто бы вы думали? Нет! Не Ира Виноградова. Аузан сказал, что неприлично ему возглавлять КонфОП, а его жене — конфоповский журнал. Главным редактором стала Лариса Леонова, а Ира стала ее заместителем, несмотря на то что совершенно ничего не понимала в издании журналов.
Ш, щ, ъ, ь
В сентябре 1992 года Ирина Виноградова вылетела в Штутгарт с готовыми материалами первого номера журнала «Спрос». Этот журнал должен был стать не только первым в России потребительским журналом, но и вообще первым в России цветным иллюстрированным журналом, напечатанным в западной типографии. Содержимое будущего журнала находилось на нескольких дискетах в Ириной сумке. Картинок не было. В отдельной папочке Ира везла вырезанные из западных журналов картинки, которые всерьез намеревалась показать в немецкой типографии, чтобы немецкий партнер нашел — Ира понятия не имела где — приблизительно такие же.
В Штутгарте Иру встретил издатель Рольф Зойферле, специализировавшийся на альбомах по искусству и прочей полиграфической красоте. Зойферле не очень понимал, какие сложности могут возникнуть с печатью простенького потребительского журнала и зачем эта фройляйн из России приезжает аж на две недели. Наверное, подумал Зойферле, хочет погулять по Штутгарту и ознакомиться хорошенько с местным рецептом запекания мозгов с горошком. Исходя из этих соображений первые два дня Зойферле все больше водил Иру по ресторанам, а в ответ на ее предложения поверстать, может быть, журнал предлагал не волноваться, ибо что же может быть проще, чем верстать журнал.
На третий день Зойферле засунул одну из Ириных дискет в дисковод редакционного компьютера, и мурашки поползли по спине равно Ирины и Рольфа. Во-первых, в те времена компьютеры «Макинтош», на которых работало издательство Зойферле, не умели без потерь распознавать тексты, набранные на компьютерах IBM, установленных в московской редакции «Спроса». Во-вторых, даже и компьютеры IBM в Германии не умели тогда толком распознавать кириллицу. Когда тексты удалось с грехом пополам конвертировать, в них все равно оставались бог знает какие значки вместо русских букв Ш, Щ, Ъ и Ь. Это Ире предстояло исправить вручную. К тому же выяснилось, что главный редактор Лариса Леонова, вложившая титанический труд в создание журнала, по ошибке закачала Ире на дискеты неотредактированные и не прошедшие корректуру тексты. Всю редактуру и корректуру заново тоже предстояло сделать Ире. К тому же при конвертации потерялись абзацы, так что все статьи представляли собою сплошной текст. А когда Зойферле увидел картинки, которые Ира извлекла из своей папочки, его разобрал такой истерический смех, что стало как-то совсем уж не до ресторанов. Когда Зойферле заикнулся было про вывод пленок, Ира совершенно искренне спросила, что это такое. И многое, конечно, можно было простить этой фройляйн из России за коленки и за косички, но это было уже слишком. Типография была готова печатать этот чертов журнал. Перенести печать без огромных денежных потерь было невозможно. По-настоящему простить Ирину Зойферле смог, только когда увидел, как десять дней подряд практически без сна она сидит и переделывает в одиночку с начала и до конца журнал, который целый месяц должна теоретически делать целая редакция профессионалов.
Так или иначе, через десять дней первый номер первого в России потребительского журнала «Спрос» был отправлен в печать и напечатан. А похудевшая на восемь килограммов Ирина Виноградова вернулась в Москву. В аэропорту Шереметьево Иру встречал муж. Ира бросилась ему на шею и разрыдалась.
Мария Бонита
С появлением журнала «Спрос» за Конфедерацией обществ потребителей совсем уже закрепилась такая слава, что на рынке организация эта всесильна — может кого угодно засудить до полного разорения и кому угодно способна помочь захватить рынок, хоть бы и целиком. Легенда эта была настолько устойчива, что даже сами конфоповцы — и те стали постепенно верить в нее.
Не верил только Комаровский. Сидел у себя в кабинетике, подшивал подписные купоны на журнал «Спрос» и думал: «Вот такие выкрутасы судьбы! От генерального директора фирмы до секретаря на общественных началах. Сашке хорошо, конечно, у него университет, юридическая служба, международные конгрессы, а я что? Я просто беру у него материалы и продаю в прессу. И Ирке тоже хорошо, у нее журнал. У нее „Штифтунг“ этот немецкий и международные связи. А я что? Я просто перепродаю материалы из „Спроса“ в другие издания. Только случись чего, я ведь окажусь крайним. А бизнесменов ведь убивают каждый день за две копейки. А еще… Откуда еще этот запах кофе?»
Дверь распахнулась, и на пороге кабинетика Комаровского появилась огромная рыжеволосая женщина с открытою пачкой кофе «Мария Бонита» в руках. К сожалению, Комаровский очень хорошо знал кофе «Мария Бонита». Совсем недавно про этот кофе напечатана была большая статья в журнале «Спрос». Проведены были исследования, и выяснилось, что кофе «Мария Бонита» больше чем наполовину состоит из отходов кофейного производства, то бишь из пыли и шелухи. Поначалу Комаровский радовался, что статью эту хорошо покупают другие издания, но скоро изданий, перепечатавших текст про «Марию Бониту», стало так много, что Комаровский испугался. И не зря.
«Кто тут Комаровский?» — загрохотала рыжеволосая женщина, и кофе из ее пачки веером рассыпался по кабинету Комаровского.
«Я Комаровский», — обреченно сказал Комаровский и подумал, что главной ошибкой в его жизни было, конечно же, то, что он Комаровский.
Неприятнее всего было то обстоятельство, что рыжеволосая женщина пришла не одна. За ее спиной маячил еще маленький человечек с бородкой, лицо у которого было настолько гадкое, что Комаровский сразу подумал про него — юрист. А кроме юриста маячили еще два амбала, вид у которых был такой, что нельзя было предположить, будто они пришли вступать в переговоры, ибо ничто не свидетельствовало об умении амбалов говорить.
«Это Комаровский?» — уточнила женщина и, разбрасывая кофе, как сеятель, решительно направилась к столу Комаровского. Юрист и амбалы последовали за нею.
Эти четверо не собирались сесть за стол. Они обходили стол слева, одновременно предъявляя претензии на головокружительную сумму в двадцать миллиардов рублей. На основании изложенных претензий они явно собирались вытащить Комаровского из-за стола за шкирку, как щенка. Комаровский же справедливо рассудил, что разбираться с конфликтами более чем в сто тысяч рублей не в его компетенции, предложил встретиться с руководством КонфОП, у которого, дескать, лучше с арифметикой в частности и с экономикой вообще, вскочил, оббежал стол справа и бросился в открытую дверь — бежать! бежать! — с третьего этажа на пятый, прыгая через две ступеньки. Рыжеволосая и амбалы поспешили следом. Юрист, видимо, страдал одышкой и потому отстал.
За двадцать прыжков Комаровский преодолел два этажа и ввалился в кабинет к Аузану, как дети в случае опасности бегут к мамочке.
«Сан Саныч! Спасай!» — только и успел прокричать Комаровский.
«Держи его!» — прокричала женщина.
А Аузан уже вставал из-за стола, радушно улыбался, указывал руками на стулья и говорил так, словно эти башибузуки были долгожданными его гостями: «Проходите, господа, присаживайтесь, слушаю вас очень внимательно».
В последующие четверть часа женщина выкрикивала нечленораздельное, юрист боролся с астмой, а амбалы стояли в дверях, поскольку слово «господа» никак не могло к ним относиться.
Женщина выкрикивала нечленораздельное, а Аузан слушал и качал головой, как качает головой внимательный врач, собирая с больного анамнез.
«Знаете что, — ласково сказал Аузан так, будто поставил уже диагноз и теперь назначает лечение. — В вашем случае лучше всего обратиться в суд. Видите ли, суд — это прекрасный инструмент для разрешения споров. Насколько я понимаю, речь ведь идет про кофе „Мария Бонита“. Мы совершенно готовы, у нас аккуратно составлены все документы, касающиеся экспертизы вашего продукта. У нас опытные юристы».
Комаровский подумал, что главное — не показывать только амбалам этих «опытных юристов», поскольку амбалы вряд ли испугаются двадцатипятилетних девочек.
«Какой суд! — заголосила рыжая. — Вы же КонфОП! Вы же ни одного суда не проиграли!»
И Комаровский подумал, что вот сейчас они все погибнут из-за этой легенды о всесилии КонфОП.
«Разумеется, — парировал Аузан. — Но с судебным решением на руках вам же самим будет легче выставлять претензии вашим поставщикам».
«Это ж какие издержки!» — не сдавалась рыжая.
«А вот тут позвольте представиться, — сказал Аузан с каким-то даже торжеством в голосе. — Я профессор экономического факультета МГУ Александр Аузан, и про издержки давайте лучше расскажу вам я».
Далее последовала лекция, из которой выходило, что рыжей женщине очень даже выгодно, что про кофе, которым она торгует, стало известно, насколько он пыль и шелуха. Из лекции следовало, что соблюдение прав потребителей нисколько не повышает издержки, а наоборот, понижает их, поскольку тратиться на амбалов значительно дороже, чем на судебные разбирательства. И так выходило, что рыжая женщина должна еще и благодарить за то, что на ее складах лежат несколько тонн кофе «Мария Бонита», про который все теперь знают, что он состоит из пыли и кофейной шелухи.
Женщина если и не благодарила, то все же смирилась как-то с возможностью той утопии, про которую рассказывал ей Аузан. Что же касается амбалов, то те не очень разумели человеческую речь и не очень понимали, что в прекрасном мире, который описывает профессор, им нет места. Почти обреченно женщина спросила все же:
«А с остатками на складах что делать?»
«Между нами, — Комаровский готов поклясться, что Аузан ей подмигнул, — по секрету и строго между нами могу сообщить, в каких регионах журнал „Спрос“ пока что не распространяется».
На том и разошлись. Комаровский тогда подумал, что потребительская революция свершилась и бандитские времена заканчиваются.
Свобода «Спроса»
На самом деле до потребительской революции, о необходимости которой так много говорил Аузан, было еще куда как далеко. И дело было даже не в том, что дикий российский рынок, ощерившись бандитскими стволами, сопротивлялся цивилизованному воздействию потребителей, объединенных в конфедерацию. Дело в том, что потребительские организации имели обыкновение ссориться между собой. И первым делом журнал «Спрос» поссорился с немецким «Штифтунгом», благодаря которому только и мог существовать.
Размолвка произошла практически на ровном месте. Дело было в 1994 году, когда путч и расстрел парламента стали несколько забываться, чеченская война еще не началась, а до президентских выборов 96-го было далеко. Людям тогда казалось, что жизнь налаживается и долгожданное общество потребления устанавливается как-то в России само собой.
Ирина в это время фактически руководила журналом, половину жизни проводила в уютной берлинской квартирке у Бранденбургских ворот, и Хайнц Вильнат, курировавший ее проект со стороны «Штифтунга», говорил: «Что тебе еще надо, Ира? У тебя есть журнал. За твоей спиной „Штифтунг“!»
Однако чем лучше у Иры шли дела, тем больше ей было надо. Например, она мечтала делать в России собственные испытания товаров, а не публиковать чужие. И прикладывала для этого серьезные усилия. Она смутно понимала, что неуловимым каким-то образом немецкий «Штифтунг» работал на продвижение в России именно немецких товаров. Потому и нужны были Ирине свои, российские испытания. Это и не нравилось Ханцу Вильнату. Однажды он сказал прямо, что, раз уж журнал «Спрос» появился благодаря «Штифтунгу» и раз уж использует для своих публикаций результаты штифтунговских испытаний, логично будет журналу «Спрос» де факто или де юре являться филиалом «Штифтунга» в России.
К этим словам Вильната Ира отнеслась как к вожделенному для всякого тогдашнего россиянина предложению работать на западную компанию. Однако Аузан в этих словах увидел угрозу независимости журнала «Спрос» и вообще российской Конфедерации обществ потребителей. В ответ «Штифтунг» мало того что перестал финансировать журнал «Спрос», но еще и запустил в пику ему на российском рынке журнал «Потребитель король».
От неминуемого банкротства Ирин журнал спас Алистер Макджордж, который недолюбливал «Штифтунг», ибо негоже было, на взгляд британского аристократа, потребительской организации существовать на деньги правительства. Как и многие британцы, Алистер Макджордж был эксцентричным человеком. Он носил на пальце перстень с фамильным гербом, но при этом любил гостить в России у Иры и Аузана и довольствовался в таких случаях матрасом, расстеленным на полу. Он отказывал русским в праве выбирать себе власть до тех пор, пока они не научатся выбирать товары широкого потребления, но при этом прямо говорил немевшему в его присутствии Вильнату, что Германия не может вести себя на российском рынке, как ведет себя в малых странах. Он, Макджордж, обратился в британские и голландские потребительские организации, и те дали «Спросу» кредит на первое время, когда «Штифтунг» перестал «Спрос» финансировать.
Как и положено в кризисных ситуациях, проект решено было не робко сохранять, а, наоборот, бурно развивать. Если во времена партнерства со «Штифтунгом» журнал выходил раз в два месяца, то теперь стал выходить раз в месяц. Если прежде о собственных испытания только мечтали, то теперь их устроили. Если раньше, когда были деньги «Штифтунга», не очень думали о распространении, то теперь за распространение взялись всерьез. Проблема распространения при этом решена была вовсе не рыночным, а командно-административным методом.
Для всякого журнала в России распространение — это краеугольный камень и одновременно камень преткновения. За выход на рынок, за то, чтобы журнал оказался на полках, распространитель требует с издателя денег. К тому же нет у издателя никакой возможности снизить цену, чтобы повысить тираж. Если издатель снизил цену, распространитель цены не снижает, а продает журнал, как продавал, просто увеличивает свою маржу. На этом, между прочим, погорел затеянный «Штифтунгом» журнал «Потребитель король». Они не смогли раскрутиться. И эту проблему Александр Аузан традиционно решал при помощи печени.
Главой Роспечати в те времена был советский еще функционер Виктор Точилкин. Как всякий советский функционер, он всерьез полагал, что время от времени следует делать что-нибудь полезное для народа. С ним Ира напропалую кокетничала, а Аузан пил водку. За это Точилкин считал Иру восторженной комсомолкой, Аузана хорошим мужиком, а журнал «Спрос» — полезным делом, повышающим качество товаров народного потребления. Исходя из трех этих соображений, Точилкин покупал ежемесячно пятьдесят тысяч экземпляров журнала, платил, как только тираж поступал на склады Роспечати, а когда Ира спросила, как Точилкин предполагает распоряжаться возвратом тиража, Точилкин сказал безапелляционно, что возврата не будет. Этакая бизнес-схема, разумеется, не могла прийти в голову немцам, и потому, поссорившись со «Штифтунгом», журнал «Спрос» выжил, а запущенный «Штифтунгом» журнал «Потребитель король» обанкротился.
Пройдет еще четыре года, прежде чем в августе 98-го Сергей Трухачев, заведующий в КонфОПе финансами, прибежит к Ире и скажет:
«Не спрашивай, откуда я знаю, но быстро забирай все деньги из ГКО и быстро выводи все деньги из „Инкомбанка“».
Пройдет четыре года, прежде чем Ира не поверит Трухачеву и тем практически обанкротит журнал.
Пройдет четыре года, прежде чем после кризиса 98-го розница в издательском деле перестанет иметь значение, журналы станут зарабатывать только на рекламе и «Спрос», принципиально не печатающий рекламы, начнет испытывать колоссальные трудности.