— Нас со святой Катариной пронумеруют или меня заставят взять псевдоним? — неожиданно даже для себя спросила я, намекая, что во время церемонии «освящения» в общем-то готова расстаться с именем Катарина, которое получила еще в сиротском приюте.
— А? — Девица стала пунцового цвета.
Никогда бы не подумала, что даже после смерти люди были способны конфузиться.
Стараясь вернуть ясность мыслям, я растерла лицо ладонями. Длинные рукава мужской сорочки съехали до локтя и раскрыли невесомые, а потому не замеченные сразу гладкие браслеты на запястьях. Магические обручи надевали выпущенным на поруки преступникам, чтобы не дать им сбежать за пределы городских ворот.
— Я не только жива, но и привязана к дому, — задумчиво резюмировала я.
Горничная, похоже, потеряла дар речи. Стояла с платьем, перекинутым через вытянутые руки, наливалась цветом спелой клубники и хлопала испуганными глазами, явно желая сбежать от сбрендившей в тюрьме нимы.
— Раз дом реальный, то он кому-то принадлежит? — задала я, пожалуй, самый закономерный вопрос из всех возможных, но показалось, что неразговорчивую служанку удар хватит.
— Мне, — раздался из дверей мужской голос. Мгновенно натягивая до подбородка одеяло, я бросила на хозяина особняка испуганный взгляд. На пороге стоял Кастан Стомма.
Резко оглянувшись, служанка нечеловечески смутилась, пристроила платье на спинке дивана и поскорее исчезла из спальни. Когда мы остались наедине, я вымолвила, словно со стороны услышав в своем голосе вызов:
— Поделитесь, как я очутилась в доме известного судебного заступника?
— Я привез вас сюда из городской башни. — Мне хотелось возмутиться, почему он не отправил меня домой, но Кастан добавил: — Ваш отец дал согласие на то, что вы поживете здесь некоторое время.
— Вы всегда столь изощренными способами заманиваете в дом гостей? Чем вам не угодил дом моего отца?
— Я полагал, что вы несколько лет прослужили газетчицей, и вам не придется объяснять причины.
Наверняка вокруг аптекарской лавки дежурила толпа охотников за сплетнями, вооруженных гравиратами. Я сама всего несколько дней назад точно птица-падальщица кружила возле дома Жулиты, а теперь невольно примерила на себя наряд посрамленной актерки.
— Кстати, вы не моя гостья, — спокойно добавил хозяин неприступного, как городская башня, особняка. — Вы моя клиентка.
— Помощь известного заступника Кастана Стоммы мне не по карману, — спокойно заявила я.
— Я сделаю вам неплохую скидку. Приводите себя в порядок и спускайтесь в столовую, — скомандовал он холодным тоном, каким когда-то говорил с истерящей Жулитой. — Ни у вас, ни у меня совершенно нет времени на препирательства.
Хозяин дома вышел, и в том, как он подчеркнуто аккуратно закрыл дверь, сквозила досада. Очевидно, он ждал благодарности, но не учел одного — я не верила в бескорыстные душевные порывы. В жизни за все приходилось платить, и меня пугала цена сунима Стоммы.
Купальная размером превосходила мою спальню в отцовском доме. Медная ванна на изогнутых ножках, стоявшая в центре комнаты, была доверху наполнена теплой водой, и остыть ей не давал специальный магический кристалл, красным светом пульсировавший на дне. На приставном столике теснились баночки из дорогущей лавки притирок «Спящая красавица», располагавшейся в центре Гнездича.
С удовольствием погрузившись в теплую воду, я вылила на мочалку какое-то пенящееся средство, источавшее успокоительный запах березовых листьев, и принялась с остервенением тереть тело, надеясь отмыть зловоние тюремной камеры и воспоминания, оттуда вынесенные.
Однако притирки не помогли выглядеть хотя бы сносно. Зеркало категорично продемонстрировало бледную девицу с черным синяком на скуле, рассеченной бровью и запекшейся на губе болячкой — тут без магических лосьонов не обойтись. Натянув платье, босая, я направилась на поиски столовой и, лишь поблуждав по коридорам, осознала, насколько огромен особняк. Наверное, жить одному в доме с бесконечным числом комнат было тоскливо.
В столовую меня проводил лакей, из человечности не пялившийся на мое разбитое лицо. Когда я вошла внутрь, то Кастан поднялся из-за угнетающе длинного стола, в центре которого стояла огромная ваза с цветами из королевской оранжереи.
— Чудесно выглядите, — улыбнулся суним Стомма.
— Полагаете, я не видела себя в зеркало? — давая понять, что совершенно не в настроении изображать любезность, отозвалась я, но все равно позволила отодвинуть для себя стул по правую руку от хозяйского места.
— Может быть, вам что-то еще нужно? — видимо, не придумав, чем ответить на ворчание несговорчивой клиентки, уточнил щедрый хозяин.
— Мои сапоги.
У Кастана вытянулось лицо.
— Подозреваю, что вы, суним Стомма, взяли меня на поруки и боитесь, что я сбегу, а потому оставили босой. Вы сильно удивитесь, но у полов в вашем доме нет подогрева. Они ледяные, и я рискую заработать чахотку.
С идеально ровной спиной, словно между лопаток привязана доска, я грациозно опустилась на стул. Наверное, если бы в этот момент меня увидел учитель этикета из Института благородных девиц, от которого мне частенько прилетало линейкой по макушке за дурную осанку, то, вероятно, прослезился бы от умиления.
Кастам сел во главе стола, позвонил в серебряный колокольчик, и в комнате без промедления, будто подслушивал прямо под дверью, материализовался знакомый лакей. Раболепно опустив взгляд в пол, он замер на пороге.
— Принесите ниме Войнич какую-нибудь обувь, — с раздражением в голосе велел хозяин.
— И вязаные носки, — добавила я просто для того, чтобы увидеть лицо известного бабника и ценителя женской красоты, когда стану натягивать изящные атласные туфельки на носки.
Когда с обуванием было покончено, мы приступили к еде. Жуя кусочек за кусочком отбивную, я совершенно не чувствовала вкуса, словно снова насильно запихивала в себя тюремную баланду.
— Вкусно? — спросил Кастан.
— Неплохо. — Я запила мясо, просившееся обратно в тарелку, водой.
— Ногам тепло?
— Вполне.
— Почему вы злитесь?
— Почему известный судебный заступник взялся за дело второсортной газетчицы? Из-за того, что у меня честные глаза?
Он усмехнулся и изящным жестом поднес к губам бокал с вином.
— По-моему, отличная причина, чтобы помочь ниме, попавшей в беду.
— Вы в курсе, что скандал из-за романа Жулиты, которая, кстати сказать, тоже ваша клиентка…
— Была, — многозначительно поправил он, давая понять, что, как и остальные, считает, будто колонка, вызвавшая ажиотацию, насквозь лживая.
— О живых людях говорить в прошедшем времени не очень-то прилично, — копируя его насмешливый тон, заметила я и продолжила, ощущая внутри неприятную досаду: — Так вот, скандал вашей клиентки и королевского посла начался с меня. Именно я подкараулила их в гримерке.
— Я знаю.
— Все еще считаете, что у меня честные глаза?
В уютной гостиной с камином и посудной горкой, заставленной дорогим маримским хрусталем, воцарилось молчание. Мы с Кастаном пытливо рассматривали друг друга. В непроницаемом лице судебного заступника было невозможно прочитать эмоции.
— Простите меня, Катарина, — вдруг тихо произнес он. — Простите меня за то, что не смог вытащить вас из того проклятого места раньше.
Я ошеломленно моргнула, в одно мгновение растеряв злость, и поскорее отхлебнула воды, стараясь проглотить подступившую к горлу желчь.
— Нам с отцом ваши услуги точно не по карману. Значит, вас нанял шеф «Уличных хроник»?
Судебный заступник пожал плечами, подтверждая мою догадку.
— Вы понимаете, что шеф тоже сможет расплатиться только телом? Или своим, или моим.
— Я согласен на ваше тело.
Я подавилась куском брокколи и так сильно раскашлялась, что из глаз брызнули слезы.
— Вернее, мне достаточно только рук и головы.
— Надеюсь, их не придется отчленять? — подавив кашель, выдохнула я.
— Только если расчленение прибавит вам резвости в письме, — с невозмутимым видом продолжал издеваться судебный заступник и наконец пояснил: — Я работаю над книгой и ищу толкового помощника. Редактор уверял, что вы обладаете дерзким пером, хорошей скоростью письма, не страдаете безграмотностью и имеете довольно покладистый характер.
— Говоря откровенно, он сильно приврал насчет характера, — призналась я, и у Кастана удивленно изогнулись брови. — Видимо, он боялся, что вы откажетесь от помощи, а у вас репутация самого удачливого судебного заступника Гнездича, который не проиграл ни одного дела.
— Одно, — вдруг вымолвил Кастан.
— Простите?
— Я проиграл одно дело.
— И что случилось с вашим клиентом, его отправили под домашний арест?
— Одно, — вдруг вымолвил Кастан.
— Простите?
— Я проиграл одно дело.
— И что случилось с вашим клиентом, его отправили под домашний арест?
— Повесили на мэрской площади, но с тех пор я поумнел.
— Совру, если скажу, что не рада этому факту, — пробормотала я, отхлебнув воды.
Вдруг дверь в столовую отворилась, и без стука вошел знакомый лакей.
— Суним Ка…
Не успел бедняга договорить, как его бесцеремонно подвинули в сторону. В комнату с полубезумным видом, прижимая к груди знакомую суму из выделанной кожи, ворвался Ян.
— Нима Катарина, я пришел! — вскричал мой незадачливый помощник.
— К вам посетитель, — закончил лакей, буравя затылок нежданного гостя неодобрительным взглядом.
Я украдкой покосилась на хозяина дома, уставившегося на Яна так, словно в его чистенькую, богато обставленную столовую, обогреваемую исключительно вишневыми поленьями, проник зловонный, вшивый бродяга. Если газетчик и заметил реакцию судебного заступника, то вида не показал. Без спроса уселся за стол рядом со мной, пристроил на соседний стул сумку.
— Это мой помощник, — пояснила я, обратившись к Кастану.
— Чистейшая правда! Я ее личный, ближайший помощник! Ян Гуревич! — горячо закивал газетчик и протянул Стомме руку, а когда тот вынужденно ответил на рукопожатие, как будто машинально обтер ладонь о куртку.
Все трое мы понимали, что жест нежданного гостя не был случайным, и Ян пытался задеть хозяина дома словно ревнивый отрок.
— Что ты тут делаешь? — изогнула я брови.
— Меня прислал ваш отец! Сказал, что неприлично девице оставаться в доме мужчины, если он не ее муж. — Ян выразительно скосил глаза в сторону Кастана.
По каким-то своим соображениям, мне совершенно не ясным, Яна родитель за мужчину не принимал, но допускал абсурдную мысль, что известный судебный заступник, вызывавшийся спасти меня от каторги, захотел бы покуситься на мою девичью честь и гордость.
— Впервые встречаю дуэнью столь высокого роста, — не глядя в сторону гостя, себе под нос пробормотал хозяин дома и грациозным жестом поднес ко рту бокал с вином.
— Он велел мне ночевать под вашей дверью, если вы планируете провести в этом доме еще одну ночь, — объявил Ян, ни разу не сбившись на панибратское «ты», и указал пальцем на дымящуюся супницу, стоящую на сервированном столе: — Еще я очень голодный.
— И не в меру прожорливый, — едва слышно добавил Стомма и велел слуге, по-прежнему ожидавшему распоряжений насчет странного визитера: — Принеси суниму Гуревичу тарелку и приборы.
Позже я устроилась за столом в большой библиотеке и принялась излагать на бумаге подробный рассказ обо всех злоключениях последних дней, начавшихся со спасения Жулиты на мосту самоубийц, а Ян, действительно взяв на себя роль неусыпной дуэньи, пристроился на диванчике.
Оторвавшись от работы, я глянула в его сторону. Подложив под голову вышитую подушку и трогательно поджав коленки, мой верный оруженосец сладко дремал. Во сне он выглядел настороженным, длинные черные ресницы отбрасывали острые тени, губы сжались в твердую линию, между бровей пролегла складочка. Поднявшись из-за стола, я взяла с кресла плед и накрыла умаявшегося приятеля, но едва собралась отойти, как Ян остановил меня, схватив за запястье.
— Я ненавижу каждую минуту из тех двадцати с половиной часов, что ты провела в городской башне, — произнес он, не открывая глаз.
— Я тоже, — согласилась я.
— Я видел, каким взглядом смотрел на тебя охранник. Он сделал что-нибудь скверное?
— Разбитое лицо считается? — Отчего-то я не испытывала никакого смущения, обсуждая столь болезненную тему с Яном. Мы как будто являлись лучшими подружками.
— Судебный заступник успел остановить его? — предположил приятель.
— Нет, кое-кто другой…
Неожиданно при воспоминании о скрытой темнотой фигуре ночного посыльного у меня свело живот.
— Кто? — Ян резко открыл глаза и пронзил меня незнакомо ледяным взглядом, будто просто не успел замаскировать холод толикой теплой растерянности.
— Просто один человек. — Я осторожно освободилась от его руки. — Мне нужно закончить рассказ для Кастана.
— Тот, кто тебя спас, он тебе нравится? — тихо спросил Ян мне в спину.
В библиотеке стало очень тихо, только гудел магический кристалл в лампе, озарявшей письменный стол.
— Я даже не знаю, кто он такой, — наконец ответила я и решительно взялась за перо, стараясь не замечать, как протестующе сжалось сердце.
Незаметно весна налилась силой и расцвела первыми былинками, а дни стали длиннее. Снежная пелена облаков растаяла, небо над Гнездичем просветлело, насытилось сочной лазурью, изукрашенной пенистыми островками. Погода стояла удивительная, оглушительно светило солнце, оживлявшее сады и улицы от зимней летаргии. Однако наглухо задернутые занавески в карете Кастана Стоммы не позволяли любоваться незрелым прозрачно-лимонным солнцем, зато превосходно скрывали от любопытных объективов гравиратов в руках многочисленных охотников за сплетнями.
Экипаж застрял в заторе у здания суда. Немного отодвинув оконную заслонку, я наблюдала за своими бывшими собратьями по цеху, отчаявшимися получить мои изображения и делавшими оттиски кареты. Мне впервые приходилось выступать «по другую сторону стены», играть роль добычи в охоте за скандальной колонкой. Невольно я потерла ладонь, без герба газетного предела ставшую непривычно голой.
— Как только докажем, что Чеслав Конопка — убийца, вам вернут место в «Уличных хрониках», — произнес наблюдавший за мной Кастан. — Постарайтесь не думать об этом слишком много. Я уверяю вас, у нас все получится.
Жаль, что оптимизм не походил на простуду и им было сложно заразиться. Я не стала соглашаться даже из вежливости — не желала питать напрасных надежд. Мы оба знали, что без сбежавшей Анны Кобыльской, живой и здоровой, меня ждали рудники, откуда арестанты уходили по одной дороге — солнечной, на пустые облака. Ведь оскорбление вельможи Его Величества по закону приравнивалось к оскорблению самого короля.
Нелепая ситуация вызывала во мне и смех, и горечь. Мне столько раз приходилось лгать в колонках, переворачивая даже самые невинные поступки других, что теперь люди, следуя «эффекту завравшегося мальчика», отказывались верить правде. Я превратилась в того глупого мальчишку из сказки. Он тоже врал людям, выдумывая, будто на него напал волк, а когда зверь действительно появился в деревне, ему уже не поверили.
— Кастан, отвезите меня домой, — попросила я.
— Вокруг вашего дома сейчас пасется толпа газетчиков. Они не дадут вам жизни.
— Поверьте, это ненадолго. Скоро в городе случится другой скандал, и обо мне забудут.
Когда мы остановились у ворот аптекарской лавки, по традиции всегда открытых для людей, то толпа газетчиков, обосновавшаяся в Кривом переулке, закопошилась, точно колония муравьев, но облепить экипаж, как это случилось у здания суда, не посмела.
Не успел кучер натянуть поводья, а пара гнедых, недовольно фыркая, остановиться, как двери лавки отворились, и на крыльцо выкатилась хмурая плечистая троица пугающего вида. Газетчики моментально отхлынули в глубь улицы, а кое-кто принялся чехлить гравираты, очевидно, побоявшись остаться с разбитыми объективами. Да и не только с ними.
Кастан оказался достойным своей славы непробиваемой ледяной глыбы, на его непроницаемом лице при виде бандюг не дрогнул ни единый мускул. Однако судебный заступник постучал по стенке кареты, заставляя кучера открыть заслонку для разговоров.
— Мы возвращаемся на холм,[11] — заявил он.
— Только суним Стомма возвращается, я выхожу, — поправила я и быстро пояснила судебному заступнику: — Они друзья моего отца.
Видимо, Кастан не желал оказаться случайно сгравированным в компании отпетых разбойников, на кого уже было некуда ставить клейма, выходить из кареты не пожелал и попрощался со мной исключительно сухо. Только велел:
— Постарайтесь пока оставаться дома. Я приеду с хорошими новостями через пару дней.
Накануне вечером он упоминал, что отправил на поиски сбежавшей актерки двух детективов, но в успех авантюры мне верилось с трудом.
Когда кучер помог мне выбраться из кареты, один из здоровяков помахал огромной ручищей:
— Маленькая нима, ты хорошеешь день ото дня!
— А ты стал занимать больше места, Лысый Джо! — хохотнула я.
На самом деле Джо являлся счастливым обладателем буйной копны кудрей, делавшей его похожим на вызревший одуванчик, и никто не помнил, с чего к нему прицепилась кличка Лысый. Когда-то втайне от папы, но под чутким руководством дядюшки Кри Лысый Джо показывал мне, как взламывать замки шпилькой для волос.