Неоспоримо, что во все время после 1871 года Германия беспрерывно, ничего не жалея, усиленно вооружалась как на суше, так и на море, и этим самым заставляла и остальные государства подражать ей.
Эти вооружения делались с полного одобрения всей нации, идеалы которой неудержимо стремились к германскому всемирному владычеству. На кайзера в немецком значении этого слова возлагалась подготовка и ответственность за выполнение этого национального идеала.
Обвинять Вильгельма II за эту войну – в высшей степени несправедливо, ибо он продукт своего народа и своего времени и исполнял лишь свое назначение. Если же винить кого-либо, то следует считать виновным всех немцев, весь германский народ, а не одиночных людей, как бы они ни были высоко поставлены.
Кто видел, как я, Вильгельма II, после ежегодного весеннего смотра вой-ска в Берлине, окруженного знаменами с музыкой впереди, тот не может сказать, что виноват в войне один Вильгельм. В 1898 году я был один из приглашенных на парад и ехал верхом за императорским кортежем, и безумный восторг несметной толпы при виде кайзера со знаменами, ехавшего верхом от Темпельгофского поля до самого дворца, подделать было нельзя – народ явно приветствовал того вождя и регалии тех народных полчищ, на которых возлагались выполнение народных идеалов и вожделений.
То же самое впечатление я вынес на больших императорских маневрах, на которых я присутствовал в качестве гостя в 1907 году: народ, увидев кайзера, прорвал и опрокинул конную стражу, охранявшую императора, окружил его и стал целовать его ноги, сапоги, седло, лошадь.
Народа же на маневрах было гораздо больше, чем войск, и громадные толпы людей всех сословий неотступно следовали за войсками. Вообще германцы – военная нация, у которой голова давно закружилась от боевых успехов 1864, 1866 и в особенности 1870–1871 гг.; и повторяю, для меня, по крайней мере, на основании моих собственных наблюдений, не подлежит никакому сомнению, что усиленная подготовка к войне, в последние 40 лет, велась в Германии не только с полного одобрения, но и по непреклонной воле всего народа (за исключением незначительного меньшинства), и война подготовлялась для всемирного порабощения народов, и в первую голову поражения России и Франции, а затем, во вторую очередь, Англии.
Для верного исполнения этого плана были заключены союзы с Австрией против России и с Италией против Франции, и эти союзы были также одобрены всей Германией, и нет причин или оснований считать Вильгельма чуть ли не единственным виновником этой чудовищной войны. Он лишь воплощал собой чрезвычайно образно и ярко свой народ во времени, в котором он царствовал.
Предотвратить войну было невозможно не только нам и нашим союзникам, но и самим немцам после принесенных ими неисчислимых жертв, исключительно для поставленной ими идеи выполнения великой патриотической цели. Вильгельм же ни в каком случае изменить назревшей войны не мог и не позже 1915 г. обязан был начать ее – или же сам слетел бы с престола. Выбора ему не было, и не в объявлении войны состоит его вина.
Виноват же Вильгельм в значительной степени в том, что Германия проиграла эту войну, тогда как она должна была ее выиграть. Чтобы пояснить мою мысль, мне необходимо обрисовать это яркое лицо, приковывавшее внимание всего мира в течение долгих лет. Пресса всех стран непрерывно им занималась, и, несомненно, это был незаурядный человек.
Во время моих служебных командировок мне пришлось многократно с ним разговаривать, несколько раз завтракать и обедать за императорским столом в непосредственной близи от него и видеть его в Берлине, окруженного его двором, в Потсдаме на летнем положении и в Касселе на больших маневрах, среди его войск и народа. Все это вместе взятое, как мне кажется, дало мне возможность составить себе ясное понятие об этом кайзере, олицетворявшем в своем лице надежды и стремления крепкой германской расы.
Среднего роста, скорее худощавый, с очень подвижными чертами лица и быстрыми движениями, он представлял собой тип человека в высшей степени энергичного и решительного. Обладал он умом весьма разносторонним и быстро соображающим, мог говорить кстати о всевозможных предметах, излагая свои мысли в ясной безапелляционной форме. Он, по-видимому, был страшно самонадеян и считал себя способным выполнять всякую роль.
Известно, что на своей яхте «Гогенцоллерн» он по праздничным дням исполнял роль пастора и говорил проповеди, он писал картины, считая себя художником, он сочинял музыкальные пьесы в качестве композитора, и несомненно он считал себя великим полководцем, что бросалось в глаза и на больших маневрах, где он в высшей степени самостоятельно руководил войсками и разбирал их действия с необыкновенным апломбом и решительностью, чему я был свидетелем.
Когда я наблюдал за ним со стороны, он производил на меня впечатление человека вполне убежденного, что он выполняет особую миссию, данную ему свыше, а по складу ума, характера и темперамента это был прирожденный самодержец. Гинденбург, Людендорф, Тирпиц в своих отчетах и воспоминаниях, в особенности на первых порах, из понятных чувств приличия не могут ссылаться на волю их императора; но никто не разуверит меня, что он имел огромное решающее влияние на ход войны и что ни одна крупная операция не предпринималась без его разрешения, а зачастую и по его настоянию или повелению.
Неоспоримо, что план войны был составлен вполне целесообразно: накинуться сначала на Францию, быстро, сразу ее уничтожить, не давая времени и возможности Англии помочь ее союзнице, а затем перекинуть свои главные силы на Восточный фронт, чтобы раздавить Россию. Проход через Бельгию, вопреки международному праву, и был предпринят в расчете, что Англия, имевшая ничтожную сухопутную армию, не успеет развить своих сил, как уже с Францией, в течение трех-четырех месяцев, будет совершенно покончено.
Этот план войны должен был быть выполнен не позже 1915 года, а еще лучше в 1914 году, ибо каждый год запоздания уменьшал шансы на его удачу, так как Франция и Россия стали усиленно готовиться к ней, тогда как Германия уже закончила свою подготовку. Но это было на суше, морские же германские силы были еще в периоде своего развития, да и Нильский канал еще не был закончен, поэтому очевидно предполагалось, что в первую очередь, без участия флота, в котором вначале и надобности не было, да и рискованно было им зря жертвовать, будут уничтожены франко-русские силы, а с главным врагом – Англией – Германия разделается впоследствии, один на один.
Действительно, в начале войны у немцев все шло как по маслу, но вторжение 1-й и 2-й русских армий в Восточную Пруссию заставило Вильгельма потерять равновесие, и он направил туда два корпуса с Западного фронта на Восточный перед самым Марнским сражением, которое решало участь кампании.
Если припомнить, что еще два корпуса было оставлено в тылу, то отсутствие четырех армейских корпусов в такой грандиозной решающей операции, как Марнское сражение, должно было иметь и имело катастрофическое значение; и уж тогда было ясно видно, что план войны выполненным быть не может и в будущем рисовалась неминуемая затяжка войны, а следовательно, проигрыш кампании в конечном результате, так как затяжка войны давала Англии время сформировать свою армию и могущественно помочь Франции. При такой обстановке Вильгельм не мог рисковать своим надводным флотом и он принужден был ограничиться подводной войной.
Что бы и кто бы ни говорил и ни писал, и какие бы документы ни печатались, я, зная то, что знаю, останусь при моем убеждении, что войну искала и делала одна Германия и что именно она ее начала, ибо Австрия только плясала под ее дудку.
И нужно по справедливости признать, что она во всех отношениях прекрасно подготовилась и не только могла, но на суше должна была победить и если она войну 1914–1918 гг. проиграла, то лишь потому, что у нее не оказалось новых Бисмарка и Мольтке.
Главная беда главных германских деятелей во время последней войны состояла в том, что на германском языке не существует пословицы «по одежке протягивай ножки». Никто им этой пословицы не перевел, а чувством меры никто из них не обладал; и, по-видимому, ни один из государственных людей не напомнил кайзеру, что безнаказанно нельзя вызывать негодования всего мира и восстановлять против себя все народы, да еще в течение нескольких лет подряд.
По политическим соображениям, внешним и внутреннего порядка им необходимо было перед войной обеспечиться соответствующими союзами и твердо знать, что, например, Италия годится лишь для союза мирного времени, но что воевать может она только против Австрии, своего национального врага, а никак не с нею и не за нее. Бисмаркообразный канцлер, тем или иным путем, не допустил бы Германию до того, чтобы состоять в вой-не решительно со всем миром.
В свою очередь, необходимо признать, что и с военной точки зрения Гинденбург – обыкновенный хороший генерал, – с Людендорфом в придачу, не мог собой заменить старого Мольтке и разбросался при помощи Вильгельма по разным целям превыше возможности.
Ведь не требовалось гениальности – нужно было иметь в наличии только простой здравый смысл, чтобы не изменить плана войны и понять, что ранее всего было, безусловно, необходимо разбить западного противника, т. е. французов, пока англичан было всего горсточка, и лишь добившись там надлежащих результатов, можно было перекидывать войска с запада на восток.
Правда, наши 1-я и 2-я армии были разбиты и отражено было наше наступление на Восточную Пруссию, но зато проигрывается Марнское сражение, а затем и война. Правда, что в этой коренной ошибке ни Гинденбург, ни Людендорф не виноваты, но их дальнейшие деяния – воевать по преимуществу по линии наименьшего сопротивления, т. е. на востоке, не покончив с западным врагом, не заслуживают одобрения.
Следующие сформированные восемь корпусов опять делятся пополам и, насколько мне помнится, направляются поровну, по четыре корпуса на восток и на запад.
1915 год почти исключительно посвящается Восточному фронту, и главные силы действуют против России.
Немцы уповали, что, разбив наголову русских, они добьются на Восточном фронте или сепаратного мира, или революции и их восточный враг исчезнет, а тогда легче будет справиться с западными противниками. Однако восточный враг исчез как таковой только в 1917 году, т. е. три года спустя после начала войны, а за это время Англия выставила многомиллионную армию и Америка к ней присоединилась. Было ясно, уже осенью 1915 года, что Германией война вперед проиграна по ее собственной вине.
Если бы с начала войны она все время держалась бы на востоке, в общем, оборонительно, до уничтожения французской армии, то эта задача была бы ею почти наверно закончена к осени 1915 года и тогда расправа с восточным противником оказалась бы довольно простой и неизбежной.
Бросать же свои войска с запада на восток, не добившись соответствующих результатов во Франции, и распространяться не только по Западной России, но и по Балканскому полуострову и Малой Азии, гоняясь за сравнительно дешевыми лаврами, указывало на то, что в германской армии не было и мольткеобразного стратега.
В сущности, я не думаю обвинять немцев за войну; вероятно, другой народ на их месте, в их обстановке в то время, тоже захотел бы устроить себе приятное место «под солнцем», но виноваты они перед собой в том, что проиграли войну, а уже давно известно, что только победителей не судят.
Как бы то ни было, отсутствие у немцев во время этой войны талантов, подобных Бисмарку и старому Мольтке, показало не только немцам, но и всем народам, что без великих людей великих дел делать невозможно, и что если все люди равны в принципе, то по своим способностям, знаниям, характерам и силе воли люди бесконечно разнообразны, и что полное равенство может считаться красивой утопией, но в природе не существует.
Человечество вообще живет, стремясь к равным идеалам-утопиям, но достичь их на этой земле не может. Одна из этих утопий – вечный мир, которого на нашей планете так же невозможно достичь, как и полного во всех отношениях равенства людей. Но от своей темы я отклонился и, возвращаясь к ней, я утверждаю, что такой сильный, умный, практичный и работящий народ, как немцы, соединившись воедино в 1870–1876 гг., нарушили существовавшее до того европейское равновесие, но в то же время предприимчивости их не хватало поприща для ее надлежащего развития.
Фатально немцы стали искать рынков для торговли и колоний для снова увеличившегося населения, и столкновение с соседями стало совершенно неизбежным и необходимым. По моему мнению, тут никто не виноват, да и борьба далеко еще не закончилась и исход борьбы трудно предсказать.
Если интернационал и коммунизм распространятся по всему свету и охватят все народы, то и этот переворот, в принципе сулящий вечный мир вызовет, во всяком случае, на очень многие годы, жестокую борьбу между сторонниками старого капиталистического строя и адептами нового учения; и, думаю, что мы не у конца, а лишь у начала очень продолжительных войн.
Считаю необходимым в своих воспоминаниях заявить следующее: я всю жизнь свою чувствовал и знал, что немецкое правительство и царствующая династия – непримиримейшие и сильнейшие враги моей Родины и моего народа. Они всегда хотели нас подчинить себе во что бы то ни стало.
Это и подтвердилось последней всемирной войной. Чтобы ни расписывал в своих воспоминаниях Вильгельм II (берлинское издание 1923 г.)[41], но войну эту начали они, а не мы; как бы ни уклонялся от истины он, все хорошо знают, какая ненависть была у них к нам, а не наоборот.
В этом отношении вполне понятна и моя нелюбовь к ним, сквозящая со страниц моих воспоминаний. Но я всегда говорил и заявляю это печатно – немецкий народ и его армия показали такой пример поразительной энергии, стойкости, силы патриотизма, храбрости, выдержки, дисциплины и умения умирать за свое отечество, что не преклоняться перед ними я, как воин, не могу. Они дрались как львы против всего мира, и сила духа их поразительна. Немецкий солдат, следовательно – народ, достоин всеобщего уважения.
На основании всего этого я предрекаю, что рано или поздно в Германии могут одержать верх монархисты, быть может, временно, в крайнем случае, социал-демократы, а может быть, и император Вильгельм еще вступит на родную землю.
1914 год
ЛьвовВверенная мне армия к концу июля была сосредоточена на линии Печиска – Проскуров – Антоновцы – Ярмолинцы, имея две кавалерийские дивизии выдвинутыми перед фронтом армии. 24-й корпус только головой своей начал прибывать к месту сосредоточения, так что в действительности у меня к началу военных действий было не четыре, а три неполных корпуса, так как 1-я бригада 12-й пехотной дивизии была расположена на правом берегу реки Днестр с самостоятельной задачей. К ней должны были подойти три второочередных кавказских казачьих дивизии, но к моменту перехода в наступление начали прибывать только их первые эшелоны.
Сведения о противнике были у нас довольно скудны, и, правду говоря, наша разведка, в общем, была налажена малоудовлетворительно. Воздушная разведка, вследствие недостатка и плохого качества самолетов, была довольно слабая; тем не менее то, что мы знали, получилось главным образом через ее посредство; агентов шпионажа у нас было мало, и те, которых мы наскоро набрали, были плохи. Кавалерийская разведка проникнуть глубоко не могла, так как пограничная река Збруч была сплошь и густо занята неприятельскими пехотными заставами.
В общем, нам было известно, что пока против нас больших неприятельских сил не обнаружено; предполагалось, что неприятельские войска сосредоточиваются на Серете, по линии Тарнополь – Трембовля – Чертков, но в каком количестве и как расположены их силы, узнать не удалось.
На Збруче, кроме пехотных застав 11-го австрийского корпуса, находилась еще кавалерийская дивизия, которая чрезвычайно энергично действовала на нашем фронте. Между прочим, она произвела нападение на 2-ю сводную казачью дивизию, которая находилась впереди левого фланга армии у Городка. Наша казачья дивизия была поддержана четырьмя ротами пехоты, которые были ей временно приданы.
Для встречи подходящего к Городку противника наша пехота заняла густою цепью околицу села, а также поблизости находившуюся возвышенность, имея уступом за левым флангом Кавказскую казачью бригаду. Пулеметы же казачьей дивизии были поставлены на этом же фланге так, что могли обстреливать всю местность впереди залегшей пехоты. Конно-артиллерийский дивизион стал на позицию за селом, а Донскую казачью бригаду начальник дивизии взял к себе в общий резерв.
Австрийская конница, подходя к Городку, развернула сомкнутый развернутый строй и без разведки, очертя голову, понеслась в атаку на нашу пехоту в столь неподходящем строю. Частью артиллерийский, а затем ружейный огонь встретил эту безумно храбрую, но бессмысленную атаку. Вскоре и пулеметы наши стали обсыпать австрийцев с фланга, а кавказские казаки ударили по ним с фланга и тыла.
При этих условиях очевидно – результат австрийской атаки оказался весьма для них плачевным: трупы перебитых людей и лошадей остались лежать на поле битвы, одиночные люди и лошади бегали по полю по всем направлениям, а остатки этой дивизии бросились беспорядочной толпой наутек.
Распоряжался этим боем с нашей стороны состоявший в моем распоряжении генерал-майор Павлов[42]. Начальник же дивизии ограничился тем, что сидел при резерве и не допустил свежую бригаду резерва преследовать разбитого врага. По этой причине остатки австрийской дивизии с ее артиллерией и пулеметами благополучно ушли за Збруч. Пришлось удалить этого неудачного начальника, которого заместил генерал Павлов.