Ломов вскинул брови, как будто этот вопрос интересовал его еще больше, чем Антуана. На самом деле Сергей Васильевич отлично знал, что динамит раздобыл он сам, какие-то полгода назад, когда почти в одиночку провернул блестящую операцию по изъятию его у российских революционеров, окопавшихся в Париже. Они готовили теракт, но Ломов их опередил, исполнителей по своей привычке пустил в расход, а ценный динамит перевез в особняк на Анжуйской улице и спрятал в подвале, не меняя фальшивых надписей на ящиках, которые уверяли, что внутри находятся обычные бутылки вина. Сергей Васильевич исходил из того, что взрывчатка может в один прекрасный момент понадобиться ему и его коллегам, а так даже искать ее не придется, и в общем-то он оказался прав. Некто, кто имел возможность изучить особняк, догадался, что находится в ящиках, и, когда пришло время, вытащил их из подвала и расставил на первом этаже. Дальше все пошло как по маслу: ракета попадает в один из ящиков, происходит взрыв, остальные ящики детонируют, и как результат – от особняка остаются руины.
– Я понятия не имею, откуда Варен взял динамит, – холодно сказал Ломов, глядя Антуану прямо в глаза. – Я пришел к вам, потому что известная нам обоим особа находится в опасности. Будем сейчас ссориться или все-таки попытаемся ее спасти? Вы видели, что этот ненормальный устроил в доме Ренара, прежде чем увезти Амалию. Его необходимо найти, и как можно скорее, иначе последствия могут быть непоправимыми.
Весна. Весна…
Сена за городом – добродушная, медлительная, живописная, и в ней отражаются заходящее солнце и вечерние облака. На этом берегу – несколько домиков, на том – маленькая гостиница с неразборчивой вывеской, потемневшей от времени, а над рекой – узенький мост. Карета, в которой Фредерик увез Амалию, стоит возле гостиницы.
Амалия лежит на старом пледе под деревом и сквозь его ветви смотрит на небо. Фредерик, который снял грим, бороду, парик и переоделся, сидит рядом, обхватив руками колени и прикусив травинку.
Они приехали сюда, в гостиницу под Парижем, где Фредерик заблаговременно снял номер и куда даже успел перевезти часть вещей из особняка, не забыв при этом и свои картины.
– Я хотел сделать вам сюрприз, сказать сразу имя… Но когда я вернулся в особняк, увидел, что вас нет, а на полу кровь…
– Это не моя, – покачала головой Амалия. – Я ранила кого-то из тех, кто пришел, чтобы меня схватить.
– Но я-то не знал этого… Мне стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни… Я чуть с ума не сошел. Я думал, что, если бы я не ушел, я мог бы вас защитить… Потом мне пришла в голову мысль насчет заложников… Я запер их в надежном месте, а потом подумал, что Мэтр ведь никогда не пойдет на честный обмен… Тогда я решил устроить ему сюрприз.
– Фредерик, а заложники? Что будет с ними?
– Их найдут, не беспокойтесь… Никуда они не денутся. С ними больше ничего не случится…
– Скажите, Фредерик, а как вы поняли, что в ящиках динамит?
Художник покраснел.
– У меня был один знакомый художник, анархист… Все носился с мыслью сделать бомбу. Он показал мне однажды кусочек динамита… Кончилось тем, что он сам на своей бомбе и подорвался.
– Какие, однако, у вас знакомые, Фредерик! – засмеялась Амалия.
Но ее смех быстро перешел в слезы. Она вспоминала все, что с ней произошло сегодня, и плакала, плакала так горько, что слезы струились сквозь пальцы, которыми она закрывала лицо.
Фредерик встревожился, бросился к ней, обнял ее так крепко, что у нее перехватило дыхание, и стал целовать ее волосы, щеки, глаза…
А потом Амалия сказала, что хочет пройтись, и они оделись, спустились вниз, сказали хозяйке, что скоро вернутся, перешли по мостику на другой берег и устроились под деревом, покрытым нежной зеленой листвой.
– Я забыла его название, – призналась Амалия. – Как оно называется?
Фредерик посмотрел на дерево, посерьезнел и выплюнул травинку.
– Это вяз, – сказал он.
Амалия вздохнула, Фредерик наклонился, заглянул в ее глаза, и что-то дрогнуло в его лице.
– Если я тебе признаюсь в ужасной вещи, ты меня простишь? – спросил он.
– Ты о взорванном особняке? – Амалия усмехнулась. – Ну, конечно, мое начальство будет не в восторге, но… В сущности, всегда можно найти другой дом…
Она чихнула, поспешно прикрыв ладонью рот, и приподнялась. Для посиделок на природе становилось уже чересчур свежо. С реки дул прохладный ветер, пора было возвращаться. «От гостиницы можно отказаться… Придется ехать в посольство и писать подробное донесение обо всем случившемся. Вся ночь уйдет на отчет. Ах, какая досада…»
– Ты меня простила? – настойчиво повторил свой вопрос Фредерик.
– Конечно, – сказала Амалия. – Если бы не ты, я бы умерла.
Она обняла его, притянула к себе и смутно подумала, что все-таки надо будет его подстричь, потому что сейчас он растрепанный, угловатый и дикий. Фредерик порывисто обнял ее.
– То, что я сделал, я сделал только ради тебя, – шепнул он. – Пожалуйста, не забывай об этом, если захочешь меня осуждать!
Амалия рассеянно погладила его по волосам и поднялась с места. Фредерик тоже встал и забрал плед, а когда Амалия двинулась к мосту, он нагнал ее и взял за руку, крепко сжав ладонь.
Этот жест Амалии не понравился, Фредерик словно заявлял на нее права, а как раз никаких прав Амалия своему спутнику предоставлять не собиралась. Она сочувствовала ему, он был ей симпатичен, и о том, что произошло в гостинице, она не жалела, но делить с художником свою жизнь не входило в ее планы.
– Подожди, – сказала она. – У меня перчатка расстегнулась…
Фредерик отпустил ее руку, и Амалия стала делать вид, что застегивает перчатку.
– Интересно, что у них в гостинице на ужин? – спросила Амалия вслух. – Хорошо бы они подали его поскорее…
– Пойду их предупрежу, – ответил Фредерик со счастливой улыбкой и быстрым шагом двинулся к мосту, держа под мышкой левой руки скатанный плед.
Пожав плечами, Амалия двинулась следом за ним. «Жаль будет его разочаровывать, но придется это сделать… Не сейчас. Потом. Сейчас он и так взвинчен оттого, что из-за меня ему пришлось убить несколько человек…»
Они были уже возле моста – Фредерик шагов на двадцать опережал Амалию, – когда молодая женщина услышала, как зашуршали кусты слева от нее, и из них одновременно вывалились Сергей Васильевич Ломов и Антуан Молине. Вид у обоих был такой, как будто они увидели привидение.
– Амалия Константиновна, стойте! – отчаянно закричал Ломов. – Стойте, не идите за ним!
И, не довольствуясь словами, он кинулся к Амалии и оттащил ее назад, в то время как Антуан Молине достал револьвер. Фредерик был уже на мосту. Услышав крик, он обернулся, и Амалию поразило его напряженное, побелевшее лицо.
– Что это значит? – крикнула она. – Что вы делаете?
– Амалия Константиновна, он сошел с ума… Он убил всю семью Ренара. Жену, детей… Их трупы нашли в дальнем углу погреба, он затащил их туда и заставил ящиками, чтобы их сразу не нашли… Когда он говорил Ренару, что готов обменять их на вас, он лгал! Он уже убил их… Искромсал ножом, как это делал тот, другой, «бретонский демон»…
Амалия похолодела.
– Фредерик, это правда? – отчаянно выкрикнула она. – Зачем, зачем ты это сделал?
– Я хотел взять их в заложники, – ответил художник, гримасничая. – Я бы не причинил им вреда, клянусь! Но эта женщина… его жена… Она знала, чем занимается ее муж, поверь! Она стала угрожать, что Ренар закопает меня живьем, и сегодня уже кое-кому не повезло в этом смысле… Кому? Я решил, что это ты… Понимаешь? И я взбесился…
– Подними руки и держи их так, чтобы я видел! – крикнул Антуан, подходя к мосту. – Я арестую тебя за убийство! И бросай этот чертов плед!
– Пошел к черту, – ответил Фредерик, скалясь по-волчьи. – Я не вернусь в тюрьму. Никогда.
Он сделал резкое движение, то ли пытаясь пригнуться, то ли собираясь бросить плед и бежать, и в то же мгновение Антуан выстрелил. Фредерик пошатнулся, перевалился через перила и упал в темнеющую воду, в которой отражались первые звезды. Сена подхватила его тело и увлекла с собой. Несколько мгновений рядом с ним плыл плед, который он выпустил из рук, но потом плед намок и стал тонуть.
– Ты его ранил? – крикнул Ломов, и сам не заметив, что перешел на «ты».
– Я стрелял наверняка, – угрюмо ответил Антуан. – А, черт побери!
– Отпустите меня, – тихо сказала Амалия Ломову. Опомнившись, тот разжал руки.
– С вами все в порядке, госпожа баронесса? – с тревогой спросил он, вглядываясь в ее лицо.
– Я жива, – просто ответила Амалия. – Что может быть лучше этого? Но вы оба должны мне кое-что объяснить.
Глава 15 Последняя тайна
Глава 15
Последняя тайна
– После того как вас усыпили хлороформом и привезли в один из домов, принадлежащих шайке Мэтра, они дали знать главарю, что все прошло как по маслу, если не считать того, что вы тяжело ранили двух бандитов. Ренар в это время был на бирже, и люди, которые видели его, вспоминают: у него был вид человека, который только что провернул удачную операцию. Какое-то время он раздумывал, что с вами делать, но потом решил, что живая вы ему все равно не интересны, сведения, которые вы можете рассказать, он может узнать и без вас, и приказал заняться вашими похоронами. За пару часов его люди раздобыли гроб и состряпали все необходимые справки, чтобы похоронить тело – кстати, в документах вы значились как неизвестная, это должно было затруднить любые поиски. В некотором роде эта отсрочка оказалась вам на руку, потому что Фредерик Варен тоже успел предпринять кое-какие меры. Он нашел в особняке оружие и явился домой к Ренару. Ну-с, прислуга не заподозрила ничего неладного и впустила его, а дальше, – Ломов вздохнул, – дальше он просто убил всех, кто там находился. Трупы жены и детей Ренара он спрятал, а остальные оставил на виду, переоделся, потому что его одежда была в крови, написал на зеркале послание для хозяина и отправился в ресторан напротив, где был телефон. Как только Варен убедился, что Мэтр вернулся, он позвонил Ренару и приказал привезти вас, а сам отправился в особняк, устроил ловушку с помощью динамита, да еще успел собрать кое-какие вещи и заплатил за то, чтобы их переправили в гостиницу за городом. Гоняя Ренара по Парижу, он выбирал в толпе посредников и поручал им доставить ему очередную записку. Увидев в особняке знакомую надпись: «Телефон», Ренар подумал, что ему позвонят, и стал ждать. Но Фредерик Варен его перехитрил.
Выслушав Ломова, Амалия долго молчала.
– Мне не следовало втягивать его в наши дела, – сказала она наконец, растирая тонкими пальцами лоб. – Он сломался и перестал понимать, что можно, а чего нельзя.
– Нет, Амалия Константиновна, не вините себя, – покачал головой Сергей Васильевич. – Он уже давно сломался – наверное, еще до процесса, когда Кервелла давил на него и много раз приводил подробности чудовищных убийств, к которым художник не имел никакого отношения. Благодаря вам он еще удерживался какое-то время на тонкой грани, но ваше исчезновение столкнуло его в бездну, и это вовсе не литературный оборот. Он просто сошел с ума, вот и все.
– А что делать мне? – безжизненным голосом спросила Амалия. – Ведь если бы он не пошел к Ренару… Если бы он не совершил эти чудовищные преступления, я бы задохнулась там, под землей. И тогда я, Сергей Васильевич, получаюсь все равно что соучастница… или побудительный мотив, называйте это как хотите…
– Вам жаль семью Ренара?
– Семью? А как насчет слуг Мэтра? Мы все время говорим о семье, но ведь и слуг никто не имел права убивать, – сердито ответила Амалия. – Все должно было закончиться совсем не так!
– Амалия Константиновна, – терпеливо сказал Ломов, – я готов разделить ваше стремление к тому, чтобы по заслугам получали исключительно злодеи, а все остальные хорошие люди жили долго и счастливо, но давайте вернемся на землю. Когда Фредерик Варен понял, что вас похитили и, возможно, вдобавок ранили или убили, он ведь мог пойти ко мне, чтобы обсудить ситуацию или, допустим, спросить совета? Нет, он решил действовать сам, потому что знал, как зовут Мэтра, и полагал – совершенно справедливо, кстати, – что со сволочами лучше всего помогают справиться их же собственные методы. Мог ли я как-то повлиять на ситуацию? Ответ: никак не мог. Могли ли вы как-то образумить своего друга? Исключено. А жене Ренара, вместо того чтобы распускать язык и угрожать человеку, который пришел в ее дом с двумя револьверами и кинжалом, надо было озаботиться тем, чтобы незаметно взять какой-нибудь ножичек для разрезания страниц и воткнуть его в Варена поглубже. Тогда, к вашему величайшему удовлетворению, она с детьми осталась бы в живых, вот только незадача: вы бы не успели этому обрадоваться, потому что задохнулись бы в безымянной могиле.
– Я говорю совсем о другом, – покачала головой Амалия. – Вы меня не понимаете, Сергей Васильевич.
– Я, сударыня, бывал на Востоке, и мне приходилось видеть там такое, после чего бойня, которую Варен устроил в доме Ренара, покажется детской забавой. Да, он свихнулся, перегнул палку, но я не страдаю по этому поводу и вам не советую.
– Вы так говорите, потому что агент, который погиб в Гамбурге, был вашим другом, – бросила Амалия. – Его убили со всей семьей, Мэтра убили со всей семьей… И вы считаете, что он это заслужил, да?
– Нет, – хладнокровно ответил Сергей Васильевич, поднимаясь с места. – Этого он не заслужил. Мэтра должен был убить я, именно по той причине, о которой вы упомянули. Мир, госпожа баронесса, чертовски несовершенен!
Он удалился, оставив Амалию наедине с ее терзаниями, а уже на следующий день она получила предписание немедленно возвращаться в Петербург.
Подумав, с кем ей хотелось бы попрощаться, она отправилась на поиски Антуана.
– Мне очень жаль, что все так обернулось, – сказала Амалия, пожимая руку инспектору. – Поверьте, я этого не хотела.
Антуан вздохнул.
– А вы думаете, я мечтал его убить? Конечно, нет. Когда я понял, в какой переплет он попал… – Он не договорил, дернув ртом. – Я был целиком на его стороне, понимаете? И мне же пришлось его прикончить…
– Тело уже нашли? – спросила Амалия.
– Нет, но найдут. Это ведь Сена, его наверняка отнесло течением. – Антуан промолчал. – Кстати, если вам интересно, взрыв на Анжуйской улице решено списать на анархистов. И само собой, никакого Мэтра никогда не существовало, а Пьер Ренар – честнейший человек. Правда, после него осталось такое состояние, что наследники до сих пор пребывают в приятном удивлении, но ведь он играл на бирже, так что внешне придраться не к чему…
– А его сообщники? – спросила Амалия. – Их тоже отпустят?
– Кто успел признаться в преступлениях, тех будут судить. Но без упоминания Мэтра, конечно. Впрочем, меня это больше не интересует, я ухожу из полиции.
– Почему? – изумилась Амалия.
– Да так, сударыня. Надоело все.
– И что же вы будете делать?
– Поеду к тетке в деревню. Буду ловить рыбу, выращивать кур и продавать яйца. Побыл я парижанином, ну и хватит с меня. – Впервые с начала разговора он улыбнулся, и его лицо просветлело. – Будете еще в наших краях, заглядывайте без церемоний.
– Это вряд ли, мсье Молине, – отозвалась Амалия. – Но за приглашение спасибо.
Однажды пригожим майским вечером в саду кюре Жозефа, под кленовым деревом сидели трое. Первым был сам священник, вторым – Антуан, а третьим – бывший бродяга Леон. Они потягивали сидр и неторопливо разговаривали.
– Так, значит, мадемуазель Алиса – дальняя родственница вашего дяди? – спросил Леон.
– Угу, – кивнул Антуан. – Она хотела найти место учительницы, но пока ничего подходящего не предвидится, и тетка пригласила ее пожить у нас.
– Гм, кажется, я помню эту мадемуазель Алису, – задумчиво заметил Жозеф. – Очень серьезная барышня, и к тому же хорошенькая.
– Блондинка? – спросил Антуан.
– Да.
– Наверняка совпадение, – хмыкнул бывший инспектор, косясь на священника. – Сознавайтесь: ваших рук дело?
– Моих?
– А то я не знаю, что Мариэтта мечтает увидеть меня женатым! Так это вы ей присоветовали?..
– От вас, полицейских, ничего не скроешь, – пробурчал рассерженный Жозеф. – Ну хорошо: идея была моя. В конце концов, посмотрите на девушку, поговорите с ней…
– Поговорить-то поговорю, а насчет того, что ничего не скроешь, – большой вопрос. Взять хотя бы вас…
– Меня?
– Да. Я, например, никак не пойму, отчего вы так не любите тыквы. И народ местный тоже голову ломает, чем они перед вами могли провиниться…
– Тыквы? Ничем, – ответил кюре после паузы. – Еще сидра?
– Да, конечно. Послушайте, но ведь это просто смешно отрицать! Все в округе знают, что от одного вида тыкв вас корежит… Леон, подтверди!
– Ну да. Все гадают, почему вы их так не любите…
Священник вздохнул.
– В сущности, это глупость, но, может быть, и в самом деле пришло время сказать… Ну хорошо. – Он промолчал, собираясь с мыслями. – Я говорил, что был младшим в семье, где имелось одиннадцать детей?
– Я помню, вы упоминали как-то, что семья у вас была большая, – заметил Леон.
– И бедная. Когда отец умер, он не оставил нам ничего, кроме долгов. Моя мать, чтобы нас накормить, водила нас в гости к более зажиточным родственникам. Не всех сразу, а, так сказать, партиями. Несколько детей оставались дома, несколько она забирала с собой. Я был самый младший, и меня она брала с собой чаще прочих. Но никто не любит нахлебников. – Жозеф поморщился. – Богатые кузены издевались над нами, а то и поколачивали, но гораздо хуже их была одна бездетная тетка, которую я люто ненавидел. Она в лицо называла мою мать побирушкой, нищенкой, а та все терпела. И когда приходило время обеда у тетки, мне давали одно и то же: тыкву, приготовленную каким-то жутким образом. Она была клейкая, вонючая и совершенно омерзительная на вкус. Меня тошнило от одного ее вида, но мать говорила, чтобы я ел, и я запихивал ее в себя, давясь и чуть не плача от отвращения. А тетка сидела во главе стола и хохотала, глядя на мои мучения. Ей просто нравилось издеваться над нищими, бесправными людьми, понимаете?