Сердце затрепетало: он не видел лучей Дневного Светила всего лишь один день, но соскучился по ним так, будто прошло уже сто лет. Доброшка вылез из воды и, шлепая босыми ногами, двинулся к выходу. Воздух был теплый, настоянный на знакомых с детства травяных летних запахах. После гулкой тишины пещеры доносившиеся снаружи чириканье птичек, стрекотание кузнечиков и шелест листвы звучали слаще самой прекрасной музыки. Нужно было скорее возвращаться за Белкой.
Но еще несколько мгновений, чтобы немного согреться. Когда глаза привыкли к свету и появилась возможность осмотреться, Доброшка обнаружил, что грот, в котором он очутился, для кого-то служил жильем. Посредине в очаге переливались алыми всполохами угольки недавнего костра. Вдоль стен из соломы и овечьих шкур были устроены постели. В свод пещеры упирались два мощных, в два обхвата, дубовых бревна, на которых было развешано оружие. Между ними, прямо перед очагом, стоял сотворенный из столь же основательного ствола престол, покрытый медвежьей шкурой.
Сначала Доброшка обрадовался. Увидеть людское жилье после того, как на пути встречались одни лишь скелеты, было приятно. Но в те позадавние времена сама жизнь учила относиться к незнакомцам с должной степенью осторожности. Доброшка принялся осматриваться внимательнее: что за люди населяют этот созданный самой Матушкой Землей теремок?
Прежде всего Доброшкино внимание привлек оружейный склад. По оружию можно много чего сказать о человеке. Какое оружие – таков и человек. Нет оружия – нет и человека. Вдоль стены стояло несколько сулиц с насаженными наконечниками, лежали щиты и мечи. Сулицы были обычные, ничем не отличавшиеся от привычных. Интересней было разглядеть мечи. Меч – оружие непростое. Видать, и люди тут хозяйничали непростые. Доброшка внимательно присмотрелся. Один из мечей показался Доброшке смутно знакомым.
Как только Доброшка сообразил, чей это меч, его ударил озноб посильней того, которым его одарила подземная река.
Он помнил и эту резную золоченую ручку, сияющую самоцветными камнями, и тяжелое яблоко противовеса.
Это был меч Ворона! На противоположном столбе на почетном месте висел его же щит, на котором черной краской был изображен зловещий ворон с распростертыми крылами.
Между тем к стрекотанию кузнечиков и пению птах примешались еще звуки человеческих голосов. Обитатели пещеры возвращались. Мальчишка шмыгнул за поворот подземного грота и затаился. В случае, если люди Ворона за какой-нибудь надобностью пойдут к воде, можно будет быстро нырнуть и так скрыться.
Люди зашли в пещеру. Голоса стали слышнее. Можно было разобрать, о чем говорят. Доброшка стал вслушиваться. Но ничего особенного не услышал. Старший назначал дежурных к костру и к поварским делам, распорядился сменить дальний и ближний караул, выговорил кому-то за неповоротливость. Обычный дружинный быт, похожий на тот, что установился в пути у колохолмского отряда.
Костровой развел огонь и принялся готовить жаркое. У Доброшки заурчало в животе. Он уже намеревался нырнуть обратно в воду, тем более что в любой момент сюда могли прийти за водой.
Но тут в общем гуле голосов он услышал Ворона. Доброшка слышал его всего два раза: первый – когда стоял на башне, другой – в самом начале битвы. Но сомнений не было – это говорил именно лесной князь.
– Братья и дружина! – прогремел Ворон, остальные голоса стихли. – Пожалуй, не было лучше дня в моей жизни. Око Перуна у нас. Дух горы приютил нас в своей гриднице. Мы дождемся здесь отряда Соловья и двинемся домой к женам и детям. Сегодня благодаря богам была добрая охота. Устроим же пир! Ставлю любимым своим братьям два бочонка лучшего меда!
Пещера огласилась радостными криками и звоном оружия.
– Это будет особый пир. Таких пиров не бывало уже сотню лет. Нас будет видеть праотец и царь наш великий воитель Перун. И будет вкушать с нами от плоти врагов. Мы принесли ему обильную жертву на поле брани. Теперь время веселиться и торжествовать.
Мы будем пировать три дня. И каждый день будем приносить жертву. Сегодня во ядь богам предуготовлен этот тучный кабан. Завтра – боевой конь. А на третий день по завету предков мы даруем великому Перуну голову врага!
Слова Ворона торжествующе гремели под сводами пещеры. Дружинники встречали их гулом одобрения. Однако, после того как князь объявил о голове врага, раздался звонкий голос, выбивавшийся из общего хора. Доброшка тут же узнал знакомые насмешливые интонации:
– Да чего там в моей голове есть? Я, чай, не осетр и не белорыбица. А если язык начнет кушать, так еще и уколется. Он у меня вострый. Ты уж лучше гузно мое своему Перуну поджарь – там маленько мяса есть, хоть и жилистого. Ну да грозен твой деревянный бог – авось прожует, не подавится гузном-то моим!
Гул стих, где-то послышался сдавленный смешок и затем грозный рык князя:
– Заткните его!
Не оставалось никаких сомнений в том, что в качестве жертвы на третий день пира у поклонников Перуна был приготовлен не кто иной, как Алеша, удалой сын колохолмского попа.
Доброшка крадучись подполз к выступу в скале и осторожно заглянул в грот. Опасность, что его заметят, была, но Доброшка верно все рассчитал: заводь подземного озера находилась в самой глубине пещеры, и из ярко освещенного зала что-то разглядеть в темном углу было почти невозможно.
За несколько минут грот преобразился. В очаге пылал огонь. На вертеле жарилась туша огромного кабана. Старые и молодые ратники неспешно разоблачались после тяжелого дня. Несколько человек сидели около костра, задумчиво глядя на огонь и ведя неторопливую беседу. Отроки, не старше самого Доброшки, готовили снедь к пиру.
В центре, на покрытой медвежьей шкурой чурке восседал сам князь Ворон. Напротив него на каменном уступе грозно возвышался идол. Наверно, это и был Перун. Когда Доброшка ходил по залу, истукана еще не было. Пламя костра освещало лица Ворона и Перуна, придавая им зловещую схожесть. В колеблющихся сполохах деревянный лик казался живым – то ухмылялся, то хмурился. Дерево изваяния светилось белизной, значит, вырубили его совсем недавно.
Более всего Доброшку поразили глаза идола. В них зелеными искрами сияли измарагды.
У камня, на котором был установлен Перун, лежал связанный по рукам и ногам Алеша. Голова его была окровавлена. Подол рубахи весь измазан кровью и глиной.
Сердце Доброшки сжалось: как же это он попался? Тут один из отроков взял большое ведро и двинулся за водой к подземному озерцу. Доброшка отступил в тень и нырнул в воду.
Пара взмахов – и он снова оказался в полумраке пещеры. В лодочке его ждала Белка.
– Ну наконец-то, а я уже не знала, что думать. Можно ли так пугать? То ли утоп, то ли бросил!
– Помоги забраться.
– Замерз?
– Замерз.
– Выход есть?
– Есть.
– Будем нырять?
– Нет пока.
– Почему?
– Давай правь к берегу, там расскажу.
Рцы
Челнок подошел к тому месту, где Доброшка с Белкой устраивали ночевку. Доброшка выпрыгнул, попросил Белку отвернуться, выжал штаны и поспешно оделся. И только потом он помог выбраться Белке и начал свой рассказ.
Когда речь зашла об Алеше, Белка, до сей поры слушавшая Доброшку вполне спокойно, ойкнула, и в глазах ее блеснули слезы.
Несмотря на то что выход из пещеры был найден, положение все равно оставалось трудным.
Сколько пробудет в пещере ватага Ворона? Не меньше трех дней. То есть на три дня рассчитан пир. Но Ворон говорил, что они должны дождаться возвращения какого-то Соловья? А когда вернется этот Соловей? Может, через неделю, а может, и через месяц. Запасы еды у Доброшки и Белки на пределе, а у Ворона и его ратников – хоть всю жизнь тут живи: леса вокруг обильные, да и рыба в реке не перевелась.
Поначалу у Доброшки шевельнулась мысль подождать хотя бы то время, на которое хватит припасов, но слезы в глазах Белки напомнили ему, что «сам погибай, а товарища выручай». Оставить в беде Алешу было никак нельзя. План созрел быстро.
Дождались вечера. При свете факела ладейку подвели в тому месту, где днем светился пролом. Нырять в черную воду было страшновато. Дневной свет больше не освещал пути. Но Доброшка знал, куда плыть. Он нырнул первым, осмотрелся. Как и ожидалось, ратники Ворона крепко спали после большого пира. С одной стороны доносился богатырский храп, с другой – тонкое посвистывание. Свесив голову, спал на своем деревянном троне и сам князь. Алеша лежал на прежнем месте, глаза его были прикрыты.
Все складывалось по-задуманному. Доброшка вернулся и перетащил из пещеры в грот череп чудовищного змея. Самый кошмарный из тех, что удалось разыскать. Ему в предстоящем плане было уготовано важное место. Плотно завязанный мешок с поклажей привязали на руку Белке. Набравшись духу, девчонка соскользнула с борта лодочки в воду. Некоторое время их головы торчали над водой в свете факела, оставленного в лодке. Затем, переглянувшись, ушли под воду. Сначала Доброшка, а вслед за ним и Белка. Вынырнули благополучно.
По другую сторону каменной занавеси Доброшка велел Белке ждать условного сигнала, а сам, перекрестившись и помянув дедов, прокрался в сторону Идола. Перешагивая через спящих, он продвигался к деревянному изваянию Перуна, готовый в любой момент залечь и изобразить глубокий сон. В случае чего отличить его в куче спящих от Вороновых дружинных отроков было бы трудно. Но этого не потребовалось. Он добрался до Алеши и тихонько тронул его за рукав. Тот мгновенно отрыл глаза.
Доброшка молча приложил палец к губам и быстро перерезал веревки, спутывавшие Алешины руки и ноги.
Молодой воин удивился, но быстро все понял. Бесшумно принялся растирать занемевшие члены, готовясь к молниеносному броску. Между тем Доброшка подтянул к себе одну из овчин, которыми был устлан пол у подножия истукана, и нарыл ею очаг. От соприкосновения с раскаленными углями и камнями засаленная шкура мгновенно начала тлеть, распространяя вокруг клубы удушливого дыма.
Теперь настал час пустить в ход череп. Доброшка знаками попросил Алешу поднять себя к самой главе деревянного Перуна. Вынул из глазниц сияющие измарагды и надел оскаленную змеиную голову. Внутрь он закинул головню из костра. Зрелище получилось что надо. Уж на что грозен был деревянный истукан, но он ни в какое сравнение не шел с тем, что получилось у Доброшки. Смолистое дерево занялось огнем, и пустые глазницы черепа засветились кровавым сиянием. Из носа шел дым, смешиваясь с тошнотворной вонью, которую все сильнее распространяла вокруг тлеющая овчина.
Теперь было все готово для решительной атаки. Доброшка, зажимая нос, набрал в легкие побольше воздуха и истошно заорал. Кричал он первое, что пришло в голову:
– Змей, змей проснулся, спасайтесь!
Со всех сторон начали вскакивать переполошенные ратники. В клубах едкого дыма ничего не было видно. И лишь оскаленная голова змея с горящими глазами, казалось, пылала над телами мечущихся не вполне протрезвевших людей.
Проснулся и Ворон. Он не поддался общей панике. Со своего высокого трона князь холодным прищуром вглядывался в пламенеющие очи змея. Казалось, ему одному пришла мысль не о пришествии потусторонних сил, а о людских кознях. Все-таки Ворон был прирожденный вождь: дальновидный, решительный и по-своему рассудительный. Окажись он на киевском престоле, быть может, прозвище «Мудрый» досталось бы ему…
Но как только он открыл рот, чтобы зычной командой прекратить общую панику, к нему подскочил Алеша и не без удовольствия со всей силы впечатал пудовый кулак прямо в челюсть. Грозный трезвящий крик утонул в горле, так и не родившись. Голова мотнулась – князь обмяк в кресле. Дружинники продолжали в беспорядке метаться по гроту, испуганно вопя о змее, нагрянувшем Велесе, его бабушке и всех без исключения лесных и речных демонах.
Момент был подходящим для бегства. Чтобы не надышаться едкого дыма, Доброшка зажал рот подолом рубахи и за руку потащил Алешу к нише подземного озера. Молодой дружинник глянул недоуменно:
– Давай к выходу!
– Белка там осталась!
Быстро пересекли грот, Алеша подхватил девчонку на руки, и они вместе бросились наутек.
Дикая суматоха, бушевавшая в пещере, крики и дым привлекли внимание часовых, находившихся снаружи. Они побросали свои посты и бросилась на помощь товарищам. Поэтому выход из грота беглецы преодолели без помех. Время далеко перевалило за полночь. В небе сияла полная луна, освещая беглецам путь почти так же хорошо, как ее дневной собрат солнце.
Перед ними расстилалась речная долина. В лунном свете серебрилась великая река Днепр, дорога до самого Киева. Доброшка полной грудью вдохнул ночной воздух, наполненный свежими речными запахами. После сырого холода пещеры и устроенного им самим смрада грота летняя свежесть речного ветерка была слаще меда.
Грот находился как раз посередь отлогого склона, подножие которого выходило к самому берегу реки. Вниз спускалась хорошо утоптанная тропинка. По это тропинке уже бежали вверх потревоженные часовые, охранявшие пристань. Алеша первым уловил топот ратников и увлек своих спутников в придорожные кусты. Едва ветви сомкнулись за ними, по тропинке, тяжело бухая сапогами, пробежали два дюжих мужика в кольчугах и с копьями.
Дорога была свободна. Вприпрыжку сбежать с горы было делом одной минуты. Алеша длинными ногами скакал впереди, а за ним мелкими шажками семенили Доброшка и Белка.
На берегу была устроена пристань. На привязи стоял большой насад, полностью снаряженный (борта, мачта, весла) для плавания вниз по течению. Хорошее судно, но управиться с ним втроем было бы трудно. Поэтому Доброшка просто перерубил конец, которым насад был привязан к бревенчатым кнехтам, и пустил по течению. Лови его теперь!
Для себя же беглецы облюбовали суденышко поменьше. Явно немецкой работы. Борта его были обшиты досками внахлест. На ладейке тоже была мачта и уключины для трех пар весел, с каждой из которых мог управиться и один человек.
Не дожидаясь, пока экипаж рассядется по местам, Доброшка рубанул конец и взялся за рулевое весло. Течение тут же подхватило ладейку и бесшумно понесло вдоль берега. Между тем Алеша вставил пару весел в уключины, и они вместе с Доброшкой стали потихоньку выводить стремительно летящую в темноте ладью ближе к середине реки.
Освещенный зев пещеры на темном косогоре стремительно удалялся. Не прошло и четверти часа, как он скрылся за поворотом. Над головой неподвижно стояли звезды. Глядя на них, можно было подумать, что и ладья стоит на месте. Но плывущие на фоне сияющего ночными светилами черного неба непроницаемо черные берега показывали, что течение неумолимо несет их прочь от Ворона, его дружины, деревянного Перуна и каменной пещеры.
Погони можно было не опасаться. Людям Ворона просто не на чем было догонять ладейку. Однако на всякий случай Алешка и Доброшка не опускали весел почти до утра.
Слово
Только под утро они решились пристать к лесистому островку посередь реки. Остров был вытянут вдоль русла, заводь в нижней оконечности поросла камышами и служила домом целой стае диких уток. Втащив ладейку на широкий песчаный пляж и прикрыв от посторонних глаз ветками, Доброшка, Алеша и Белка углубились в лес. Место для стоянки решили выбрать на солнечной полянке саженях в двадцати от берега. Алеша и Белка остались обустраивать лагерь, а Доброшка пошел разведать местность. Все-таки по земле шагать и солнышку радоваться – это совсем не то, что по темной пещере ползти. Куда как приятней. И вроде ничего особенно хорошего не случилось, а радостно чего-то… Птички щебечут.
Да вот, кстати, и о птичках. Доброшка профессиональным глазом осмотрел окружающую растительность. Выбрал лещину попрямее, срубил и быстренько обтесал ножичком. Тетива у него всегда была с собой. Еще час ушел на то, чтобы заготовить стрелы. Конечно, Доброшкино изделие могло бы легко взять первое место на конкурсе самых смешных и нелепых луков, но в Летославле с друзьями они только из таких и стреляли. Не боевой составной клееный зверь, из которого можно и латы пробить, а все ж оружие. Конечно, было бы лучше просушить древко да остругать аккуратней. Но есть-то хотелось прямо сейчас. Для того, чтобы подшибить утку, вполне годилось, да еще с Доброшкиными талантами.
В камышовом заливе уток было видимо-невидимо. Важные селезни ныряли за сочной донной травкой, беспокойные мамаши криком созывали своих уже совсем взрослых утят. Спокойная мирная жизнь.
Доброшка даже на какой-то момент испытал жалость к этому птичьему царству, покой которого ему сейчас придется потревожить. Так вот и люди живут-поживают, горя не знают. А придет ворог – и конец миру.
Однако ж деваться некуда, так создан человек: без ловов прожить не может. Поели бы, конечно, и хлеба, да где ж его взять? Так что, уточки, придется вам поделиться своими жизнями с путешественниками.
В ту суровую эпоху даже самый добрый и мягкий человек вряд ли смог бы понять современного гринписовца. Природа казалась огромной безбрежной сокровищницей, из которой загребай хоть лопатой – не оскудеет. И если ты силен и смел, то все, что смог добыть, – по праву твое. Был чужд сантиментов и Доброшка. Но, наблюдая деловитую суету утиных семейств, вдруг впал в грустную задумчивость.
Важно плывет старый селезень – точно батюшка сотник. Изумрудная шейка блестит в лучах утреннего солнца, словно доспех. А вот будто матушка смотрит, как весело ныряют детки. Точно так в Летоши купались. Один совсем уже большой – братец старший. Вот мелюзга – младшие.
А вот и он сам – Доброшка. Юный селезень, со всеми вместе не плавает, норовит в сторону завернуть. Смотри-ка, сестренка – совсем близко подплыла. Не замечает охотника – только стреляй. Но мальчишка опустил лук. Как в сестренку выстрелишь? Она ж малышка еще совсем… Нафантазировал на свою беду. Если не сестренку, то кого? Братца? Ну уж нет. Батюшку с матушкой и подавно рука не поднимется стрелять.