— Крылатый?!
Да, у бившегося в сетях существа были крылья. Как у миссандра. И шесть конечностей. Как у асфета. И трубчатый голый хвост, какого вообще ни у кого не было.
— Эв, — в голосе капитана была мольба. — Ты же биолог, Эв, ты же ловил их. Объясни хоть что-нибудь!
Лицо Эва было мертвенным.
— Эв! — капитан потряс его за плечо.
— Смотри.
Существо затихло. Темным клубком оно лежало на полу, и лишь его трубчатый хвост слабо шевелился. Нет, не шевелился. У капитана отвисла челюсть. Конец хвоста медленно, но неуклонно раздваивался. Хвост превращался в некое подобие ножниц, и лезвия этих странных ножниц явственно заострялись. Вот они захватили пару силикетовых петель… сомкнулись…
«Но это же силикет», — отрешенно подумал капитан.
Хвост выпустил петли — они ему не поддались. Теперь менялся его цвет из коричневого в серо-стальной. Он снова раскрылся — было заметно, что его «лезвия» укоротились, — захватил обвисшую складку сети. Люди содрогнулись, услышав хруст силикета. Еще несколько взмахов гибкого, раздвоенного, лязгающего хвоста — существо стряхнуло с себя обрывки сети, и экран опустел.
— Ну, — Эв повернулся к капитану, — бей меня, я заслужил. Какой же я идиот!
— Ты… ты что-нибудь понял?
— Да все же ясно! — плачущим голосом воскликнул Эв. — Они перекраивают свое тело!
— Это я видел. То есть мы оба это наблюдали. Оно, конечно… Провалиться мне, если я что-то понял!
— Слушай, — быстро заговорил Эв. — Нет никаких асфетов, миссандров и всех прочих. Это все одно и то же. Совсем другой тип эволюции. Где были мои глаза раньше! Это же грандиозно!
— Но выше моего разумения, — сухо сказал капитан. — Надо что-то делать.
— Надо понять, и ты поймешь. Сядь. На Земле волк — всегда волк, куропатка — всегда куропатка, амеба — всегда амеба. Но тела их, в общем, состоят из одинаковых клеток, биохимия у них тоже сходная. Они часть единого целого. Как графин, стакан, зеркало…
— Зеркало? — машинально переспросил капитан.
— Ну да, все это стекло. Земная эволюция расщепила единое биологическое вещество на тысячи, миллионы независимых, непревращаемых друг в друга форм. А здесь эти формы превращаемы. Слон на Биссере может превратиться в кита или стадо кроликов, потому что все это одно и то же. Организм, как угодно и во что угодно перестраивающий свое тело. По приказу нервных клеток.
— По приказу?
— Вот-вот. На Земле биологическому веществу ту или иную форму придают внешние условия. Они — медленно, но неуклонно — лепят непохожие виды. Здесь, мы видели, это происходит сразу и целенаправленно. И это все объясняет! Пробудился один-единственный организм. Пробудился и вырастил, другого слова не подберу — противогаз. Вырастил, как мы берем нужный инструмент, какое-то орудие для взлома камеры. И освободил остальных.
— Значит, никакого сумасшедшего не было, — капитан вздохнул с облегчением.
— Подожди радоваться. Вывод может быть только один.
— Ты уверен? Может быть, все-таки природа…
— Так быстро и так сознательно? Антон, давай смотреть правде в глаза. Возможно, это разум.
— Разум, — капитан взглянул на свои сжатые кулаки. — Не укладывается в голове. Мы не могли так чудовищно ошибиться.
— Могли, Антон, могли! «Быстрей, быстрей, потом разберемся, бродят одни животные, дело ясное, чего мешкать?» Это я так действовал, Антон. А автоматы опомниться жертвам не дают. Пикирующий прыжок, доза универсального снотворного, готовы голубчики.
— Но на Биссере нет никаких признаков цивилизации!
— Верно, там нет ни городов, ни машин, ни дорог. А зачем они существам, которые могут превращать свое тело в машины, приборы, материалы, как только в них появится нужда?
— Невозможно, Эв. Живое вещество не способно дать развитой цивилизации все, что ей необходимо.
— Да? Будто реактивных двигателей, лекарств, радиолокаторов, энергобатарей не было в природе до того, как их создали мы! А ты представляешь, на что способно живое вещество, которым управляет разум? Эта нелепая, невозможная, абсурдная с нашей точки зрения цивилизация, возможно, более совершенна, чем наша. Я, по крайней мере, не смог бы выбраться из-под колпака, да и ты тоже. Не потому, что я глупее, а потому, что без машин, инструментов, приборов я ничто. А у них все это всегда с собой. Между прочим, они исследовали Питера, пока тот спал. Между прочим, они могли отравить нас, пока мы не принимали их всерьез. Что качаешь головой? Гипотеза «сумасшедший на корабле» кажется теперь заманчивой?
— Готов ее предпочесть тому, что ты сказал. Их действия на корабле, к счастью, не выглядят разумными.
— Наши действия тоже были далеки от мудрости.
— Межпланетная война на звездолете, этого еще не хватало! Сейчас мы проверим, разумны они или нет.
Однако проверка ничего не дала. Напрасными оказались все взлелеянные теорией способы завязывания контактов; их стопроцентная кабинетная надежность испустила дух в безмолвных пространствах корабля. Напряжение сгустилось. Всех мучили одни и те же вопросы. Не понимают или не хотят понять? Что означают все их поступки? Встреча Питера с «призраком», допустим, была случайной. Но так ли случайно кто-то проник к нему, когда он спал? Для чего? Чтобы взять кровь на анализ? Или проверить съедобность человека? А туфли, при чем здесь туфли? И запертая дверь? Одно нелепей другого!
Почему они затаились?
На корабле стояла тишина, какой еще никогда не было. Ни шороха шагов, ни звука голоса, молчание «ничейного пространства», которое вот-вот могло взорваться грохотом боя. Томительно и нервно тянулось время, а с ним уходила надежда на мирный исход.
К вечеру наступил перелом. Экраны, посредством которых капитан и биолог продолжали вести наблюдения, один за другим подернулись рябью. Один за другим они стали меркнуть, как задутые ветром свечи.
Так наступил момент, которого все ждали и все боялись.
Обхватив голову руками, капитан, не мигая, смотрел на потемневшие экраны.
Он знал, какого приказа от него ждут. Приказа двинуться с дезинтеграторами живой материи, чтобы размазать по стенам беглецов, где бы они ни скрывались. Пока не поздно. Пока есть время. А может, его уже нет?
Но так же твердо капитан знал, что ни Земля, ни его собственный экипаж, ни он сам не простят бойни, если в словах Эва окажется хоть доля правды. Потом, когда все будет кончено, когда пугающая неизвестность останется позади, люди опомнятся. Страх забудется, его сменит сожаление и горечь, так как гибель неведомых существ — это еще и конец уверенности людей в том, что они способны понять все, с чем столкнулись. Та уверенность, которая до сих пор оправдывалась и смело вела человека по звездным мирам. И вера в свою гуманность погибнет тоже.
Капитан испытывал отчаяние прижатого к стене человека, отчаяние, которое готово было гневом обрушиться на Эва, на всех теоретиков, которые должны были предвидеть и оказались слепы, которые обязаны были найти выход, а вместо этого завели в тупик. Гнев пробудил решимость отдать наконец приказ, ибо известно, что в опасной ситуации даже плохое решение лучше бездействия. Палец капитана стремительно лег на кнопку селектора.
— Подожди! — вскричал Эв. — Я, кажется, догадался!
— Быстрей, быстрей!
— Надо выпустить остальных животных.
— Что?
— Слушай. Они начали партию, так?
— Ну! — палец все еще лежал на кнопке селектора.
— Чем мы ответили на их действия? Облавой. В ответ они заставили нас зажать нос. Что сделали мы? Расставили ловушки. Что сделали они?
— К чему ты клонишь?
— К тому, что каждый наш шаг был для них прямой и грозной опасностью. Каждый их ответный поступок был скорей демонстрацией угрозы. Наш враг не исчадье ада, таким сделали его наше непонимание и наш испуг.
— Хотел бы я, чтобы это не были домыслы.
— Это не домыслы! Неверны были исходные посылки стратегии контактов, и все равно взаимопонимание возможно. Мы пытались объясниться с ними на уровне умственных абстракций, научных понятий да еще в ситуации, когда с их точки зрения мы — исчадье ада. Нужно обращаться к корню, к самому корню! Он есть, общий для всех существ. Зло для любой формы жизни все то, что мешает, вредит, угрожает ее существованию; добро — все, что ей благоприятствует. Так везде, под всеми солнцами, это очевидно, как дважды два, ибо в противном случае, перепутав знаки плюс и минус, жизнь обрекает себя на гибель. Ни одна цивилизация не может безнаказанно менять критерии «хорошо» и «плохо». Поэтому у нас есть шанс, ненадежный, слабенький, но им надо воспользоваться. Теперь решай.
Капитан задумался.
— Ты сам пойдешь? — в его голосе не было уверенности.
— Да.
— Ты можешь не вернуться.
— Я первый заварил эту кашу.
Мышцы затылка одеревенели от напряжения, но Эв не оборачивался. Он все время ощущал на себе взгляд, даже там, где на много метров вокруг не могло укрыться существо крупнее мыши.
Мышцы затылка одеревенели от напряжения, но Эв не оборачивался. Он все время ощущал на себе взгляд, даже там, где на много метров вокруг не могло укрыться существо крупнее мыши.
Всю силу своей воли он тратил на то, чтобы идти неторопливо.
Он шел знакомыми переходами, которые казались теперь чужими и бесконечными. Собственно говоря, не шел, а балансировал на хрупком мосту надежд и недоказанных предположений, который мог рухнуть в любую секунду. Что ж, он не первый таким образом проверял прочность своих теорий.
Возле третьего или четвертого перекрестка он вынужден был остановиться, потому что в стене зияло сквозное отверстие. Так вот, значит, как они обходили ловушки! При мысли о том, сколько и каких коммуникаций находится в этих стенах, Эв содрогнулся. На полу лежала груда металлической пыли. Эв поднялся на цыпочки и заглянул внутрь отверстия. То, что он увидел, могло напугать кого угодно. Ни одна коммуникация не была повреждена, но все они были аккуратно обнажены, как сосуды на операционном поле. «Мы-то думали, что в любую секунду можем прихлопнуть их, как мух. Но почему, почему они разрешили мне увидеть это?»
«Потому что это ничего не меняет, — сам себе ответил Эв. — Потому что первая же наша попытка заделать отверстия будет парализована — они перережут гомеостатические цепи и двигатель…»
Об этом лучше было не думать.
Он засек еще два отверстия, прежде чем показалась массивная дверь витализационных камер. Он откатил ее и, не медля ни секунды, приступил к оживлению псевдогадов. Пока он манипулировал с аппаратурой, создавал в помещении воздух Биссеры, ему все время казалось, что дверь, которую он оставил открытой, вот-вот задвинется.
И когда он все закончил, когда животные скользнули в темные углы, забились там, ему захотелось прислониться к стене и закрыть глаза.
Но ему надо было еще кое-что сделать. Снять ловушки. Последний дружеский жест… Не воспримут ли они его как капитуляцию?
Эв взглянул на выпущенных. Какая-то тварь сопела за колпаком, остальные сидели тихо, будто их не было вовсе. Шипели насосы, нагнетая инопланетный воздух. Бедные, парализованные страхом низшие существа чужой планеты. А каково было высшим, разумным? Что-то чудовищное обрушилось на них там, где они чувствовали себя в полной безопасности, занимались своими делами и не предвидели никакой беды — разве что в последний миг их поразила падающая с неба тень. Затем ужас, мрак и пробуждение неизвестно где, в чужом, враждебном мире.
«Конечно, их первые действия были нелепы, — подумал Эв, затворяя дверь. — Впрочем, их поступки, возможно, нелепы лишь с нашей точки зрения. Рассудок они, во всяком случае, сохранили. Значит, не все потеряно. Для них… И может быть, для нас».
Он тут же одернул себя. Нет никаких доказательств, что они правильно истолковали его поступок.
Никаких? Но ведь он до сих пор жив! Хватило бы у него самого выдержки в точно такой же ситуации или он бы поддался соблазну покончить с врагом, коль скоро он сам идет в руки?
Цивилизация, диаметрально противоположная нашей. Обращенная внутрь себя цивилизация. Наглухо закрытый для нас мир, ибо мы не понимаем, как можно создавать все, что надо, из собственного тела, а им, видимо, невдомек, как можно жить иначе.
Да, чего-чего, а стандарта вселенная лишена.
Осталось семь неубранных ловушек. Пять. Две. Ни одной.
Эв возвращался обессиленный. Все так же сопровождаемый взглядом невидимых глаз. Ничего не изменилось.
Нет, изменилось. Отверстия, мимо которых он шел, зияли, как прежде. Все, кроме последнего. Оно было заделано так аккуратно, что место, где оно находилось, выдавал лишь свежий блеск металла…
Описывая в пространстве чудовищную дугу, звездолет поворачивал к Биссере.
Люки наконец распахнулись. Капитан вздохнул с облегчением, будто с плеч свалился по меньшей мере Эльбрус.
Но терпение его лопнуло, когда миновало около часа, а из люка никто не показался.
— Чего они медлят? Не могут же они не чуять ветра родины?
Эв пожал плечами.
Но они появились. Они мячиком скатились по аппарели и тут же взмыли в зеленое ласковое небо Биссеры. Оно приняло их, но пробыли они в нем недолго.
— Чистые жеребята, — сказал капитан, глядя в бинокль на прыгающих по холмам братьев по разуму.
— Кажется, я сообразил, почему они задержались, — заметил Эв. — Спустимся. Я буду очень разочарован, если моя догадка не оправдается.
— Вот, — он погладил металл, который блестел там, где перед посадкой зияли дыры. — Разум, он все-таки везде разум; без понимания других ему трудно уцелеть, не так ли?
Дональд УЭСТЛЕЙК СМЕРТЬ НА АСТЕРОИДЕ
Рисунки Н. ГРИШИНАТолько три дня спустя после возвращения на Землю мистер Гендерсон призвал меня в свой кабинет. Это походило на поблажку — разъездным агентам «Танжерской всеобщей страховой корпорации» обычно не дают задерживаться на базе больше тридцати шести часов.
Поздоровался он энергично, Это означало, что Гендерсон доволен моим отчетом и явно собирается подсунуть какое-нибудь запутанное дело. Радости мало. На миг мне даже захотелось вернуться назад в отдел расследования краж и пожаров. Но я быстро подавил этот порыв. Здесь, хоть мне и приходилось копаться в ворохе бумаг, одна бессмысленней другой, зато правление безропотно оплачивало все счета за непредвиденные расходы.
Я устроился в кресле, и Гендерсон начал:
— Вы хорошо поработали на Луне, Стентон. Вам удалось сэкономить для компании хорошие деньги.
Я изобразил на лице скромную улыбку.
— Благодарю вас, сэр.
А про себя подумал, что компания вполне могла бы выделить толику этих самых сэкономленных денег для парней, которые ради нее гоняют к черту на рога.
— На этот раз, Джед, вам понадобится весь ваш нюх, — продолжал Гендерсон, уперев в меня пронзительный взор — насколько он мог быть пронзительным на его круглой физиономии. — Вам известно что-нибудь о системе выплаты пенсий лицам опасных профессий?
— В самых общих чертах.
Гендерсон удовлетворенно кивнул.
— Мы пошли на создание у нас пенсионных фондов для тех, кого обычно не страхуют: экипажей космических кораблей, изыскателей на астероидах — короче, для всей этой братии в невесомости.
— Понимаю, — вставил я, хотя пока не представлял себе, куда он клонит. Ясно было одно: вскорости мне придется покинуть нашу теплую Землицу, и это не вызывало у меня энтузиазма.
— Вот как это делается, — журчал дальше Гендерсон, не замечая у меня тоски во взоре или предпочитая не обращать на нее внимания. — Клиент платит нам ежемесячно определенную сумму. Он может также внести ее всю разом, а может запаздывать с выплатой, сколько ему вздумается, — контракт остается действительным при условии, что все выплачено до оговоренного дня выхода на пенсию. Клиент волен сам выбирать эту дату. Начиная с этого момента, уже мы обязуемся выплачивать ему пенсию. Вам понятно?
Я подтвердил. Хотя пока что не мог взять в толк, какая тут выгода для нашей доброй «Танжерской корпорации».
— Такая форма выплаты гарантирует клиенту, что ему не придется нищенствовать на старости лет. Конечно, старатели, копающиеся там, на Поясе Астероидов, надеются открыть богатую жилу. Но подобные случаи встречаются один на сто. Для тех, кто ничего не нашел, наш фонд — спасение. Человек может возвратиться на Землю и вести до конца своих дней приличный образ жизни.
Я, как и подобает примерному служащему, заинтересованно кивал головой.
— Разумеется, — тут Гендерсон поднял палец, — речь по-прежнему не идет о СТРАХОВАНИИ этих людей. Они вносят деньги в личный пенсионный фонд, и их не может получить никто, кроме самого клиента.
Ага, вот она, ловушка! Я знал примерную статистику «нестрахуемых» с Пояса Астероидов. Из них мало кто дотягивал до сорока пяти лет, а те, кому удавалось возвратиться живыми, протягивали два, от силы три года. Проведя двадцать лет там, наверху, человек не в силах был привыкнуть к жизни на Земле.
Только ТВСК могла додуматься до такого. Термин «нестрахуемый» для остальных фирм означал слишком очевидного кандидата для рубрики некрологов в газете. Для «Танжерской всеобщей» он означал людей, у которых есть деньги, не принадлежащие еще компании.
— Итак, — голос Гендерсона торжественно звенел, — мы подходим к интересующему нас делу. — Он полистал в аккуратнейшей папочке и вытащил нужную бумагу. Несколько минут он смотрел на нее, потом скорчил кислую мину. — Одним из наших клиентов, заключивших пенсионный контракт, был некто Джеф Маккен.
— Был? — эхом отозвался я.
Гендерсон, довольный, оценил мою проницательность.