— А три недели назад?
— Я не был у Радужного. Ведь табор Ангирчи находится на левом берегу.
— Значит, вторую банку…
— Я завтракал у Радужного на обратном пути от Ангирчи. Летом, в июне. Открыл банку простым охотничьим ножом. Вот этим. — И Телегин положил на стол нож, какой можно купить в любом магазине.
— Вы продали свой нож? Или подарили?
— М-м… можно сказать, продал.
— Продали или обменяли? — настойчиво спросил Андронов.
— Обменял.
— На что?
— На корень. На женьшень.
— Большой?
Телегин замешкался, несколько угловато повернулся на стуле, ударился коленями об стол. Потом, словно догадавшись о чем-то, показал на средний палец андроновской руки:
— Вот такой.
— Вы знаете, сколько стоит подобный корень?
— Дорого…
Кузьме очень захотелось спросить: «Не продал ли Телегин в таком случае свой нож вместе с памятью об отце-танкисте?» — но сдержался.
— Вы ведь обманули Ангирчи. Корень стоит намного дороже ножа.
— Ангирчи сказал: «Бери, дарю». Подаркам-то совсем не обязательно быть равноценными… — несколько обиделся Телегин.
— Куда вы пошли потом, после встречи с Ангирчи? Ведь на метеостанцию вы вернулись позавчера, через три недели после встречи со стариком.
— Ходил к ботаникам, — ответил Телегин.
— Ходили к ботаникам?! — Свечин не сдержал недоуменного восклицания.
— Минуточку, минуточку! — прервал его Андронов. — Где вы виделись с Ангирчи? Когда?
Телегин ответил, что спустился к Ангирчи от метеостанции, и точно назвал день.
Свечин быстро достал блокнот.
«Получается, — прикинул Кузьма, — что он вышел за два дня до того, как у Радужного был убит и, видимо, ограблен Дзюба. Если Телегин не спешил, он не мог; никак не мог дойти до Радужного, а потом, совершив преступление, добраться пешком до Ангирчи. Да и зачем? Для алиби? Берега вдоль уреза воды непроходимы. Сам видел. Остается один путь — по сопкам. Ангирчи видел Дзюбу пятнадцатого…»
Вопрос, который задал Андронов, был как бы продолжением мыслей Свечина:
— От кого вы узнали о месте лагеря ботаников?
— Ангирчи сказал. Они за два дня до меня поднимались выше по реке. Останавливались у Ангирчи. Чаевали.
«Так, — продолжал рассуждать Свечин. — Ангирчи видел Дзюбу пятнадцатого. Девятнадцатого к удэгейцу пришел Телегин, а за два дня до этого — ботанички. Значит, семнадцатого…
Но Ангирчи ничего не рассказывал! Хотя… Разве не мог он перекинуться несколькими фразами с Самсоном Ивановичем, пока они шли к костру, а я удил рыбу? К тому же о том, что ботанички и Телегин были у Радужного, мы знали. Просто не знали дня!»
— И еще, — продолжил Андронов, — зачем вы ходили к ботаничкам? Ведь путь неблизкий — десять дней. Может быть, хотели проверить — настоящий корень дал вам Ангирчи или обманул?
— Нет! — запротестовал Телегин. — Ангирчи не обманет! Я не сомневался, что корень настоящий. А нож… Ангирчи сказал, что хотел вернуть его. И отдал Дзюбе для передачи мне, но я не встретил Петра Тарасовича.
— Минуточку, минуточку! Дзюба же останавливался у Ангирчи.
— Да, когда шел на корневку. Он-то и рассказал Ангирчи о том, что это за нож. То есть почему он мне дорог. И Ангирчи решил его вернуть через Дзюбу.
— Никак не вяжется. Ведь вы должны были встретиться с Ангирчи?
— Да, — согласно кивнул Телегин. — Но Дзюба обещал занести нож. Он предполагал корневать неподалеку от метеостанции. А корень мне Ангирчи и так обещал дать. В подарок.
— Обещал занести, а вместо того… Что вместо?… Оставил у настороженного самострела? Черт знает что!.. — скорее не проговорил, а подумал вслух Виктор Федорович.
— Подождите, товарищи! — вдруг воскликнул Свечин. — Так Дзюба… — и замолчал, с трудом пересилив себя: «Телегин и мог рассчитывать, что своими ответами вызовет именно такое впечатление. Ведь на сопке и около нее были трое: Дзюба, Телегин и Ангирчи! Только трое! Важно понять, кто и на кого мог насторожить самострел… Самострел, как утверждал Самсон Иванович, принадлежит Ангирчи. Нож — Телегину… Но телегинский нож находился в то время у Дзюбы. Так утверждает метеоролог. Не верится, что Ангирчи, оставив лодку в распадке у реки, пошел настораживать самострел. Однако почему он после разговора с нами вдруг отправляется в Черемшаный? Чем объяснить это «вдруг»?!»
— А вы, товарищ Телегин, на обратном пути от ботаников виделись с Ангирчи? Ведь вы проходили там… пять дней назад.
— Сам удивлен. Не встретил. Он мне тропку кратчайшую показал. Говорил, что будет ждать охоты на реву. Пришел я на его стоянку, а там пусто. В хибарке — хоть шаром покати.
— Хм… — неопределенно заметил Андронов. — Как вы думаете, что же могло случиться с таким обязательным человеком?
— Понятия не имею! — Телегин пожал сутулыми плечами.
— И все-таки, зачем вы ходили к ботаникам?
— Как зачем? Об элеутерококке узнать. Есть такой куст в тайге. Его еще нетронником, чертовым кустом, зовут. И даже диким перцем. Этот вот нетронник исследовали ученые и считают, что он действует на человека так же, как женьшень. Наталья Самсоновна, дочь Протопопова, сказала: помогает организму бороться со всякими болезнями. А в тайге этого нетронника — пруд пруди, — радостно закончил Телегин.
* * *С самого раннего утра летали они над тайгой вдоль реки, пытаясь найти Ангирчи. Но старик удэгеец, который одиноко жил на берегу, как сквозь землю провалился. Он, и только он, мог бы ответить почти на все вопросы, возникшие в ходе расследования.
Вернувшись в село, они собрались в кабинете Протопопова. Андронов, хмуря густые брови, сидел на лавке у открытого окна, а Свечин, чтобы скрыть заплаты на своей еще недавно новехонькой форме, поместился поближе к столу следователя районной прокуратуры.
— Ну вот, — не поднимаясь со стула, начал Твердоступ. — Теперь можно подвести некоторые итоги… Начнем с вас, Кузьма Семенович.
— Сегодня мы получили из крайцентра данные экспертизы, — заговорил Свечин. — Нож, «шварцмессер», самострел и стрела чисты, как стеклышко. Очень заботливо протерты. Лубянка для женьшеня-гиганта вырезана «шварцмессером»… И нужно точно установить, у кого был в то время нож.
Его перебил Андронов, посоветовал:
— Кузьма, вы по порядку. С самого начала.
— Сначала мы встретились с Ангирчи. Запись разговора с ним вы слышали. Последняя фраза настораживает: «Надо пойти посмотреть…» Тогда мы не обратили на нее внимания. Считали, что он имеет в виду нас. После разговора со стариком мы отправились к корневщикам. Те напрочь отрицали, что нашли нечто необыкновенное. И вообще считали, что корневка не удалась, а Дзюба покинул лагерь по болезни. Однако они видели дым костра на Лысой сопке и почему-то решили, что там Дзюба. Но мы, когда добрались до ямы от выкопанного корня, точно установили: костра Дзюба не жег. Дзюба…
— Не сбивайтесь, не сбивайтесь, Кузьма Семенович. Излагай те в хронологическом порядке, пожалуйста. И не волнуйтесь, — заметил Твердоступ.
— После встречи с корневщиками мы спустились на их лодке до Черемшаного распадка. По нему двинулись к Лысой сопке. Самсон Иванович шел впереди. И тут из кустов и вылетела стрела, которая ранила участкового. Будь Протопопов чуть пониже ростом, она угодила бы ему в шею или в голову…
По тому, как одобрительно кивнул Твердоступ, Кузьма понял, что ненароком он высказал очень интересную мысль. Из тех, кто побывал на сопке, ниже всех ростом был Ангирчи.
— Нам необходимо найти старика. Без него для нас многое останется неясным. И конечно, побывать у ботаников…
Кузьме и поручили отработку версии, что корень-гигант вырыл Дзюба и он же насторожил самострел. Андронову предстояло отыскать Кочетова, того самого продавца из леспромхозовского магазина, который охотился на кордоне Лиственничном, а потом, как говорят, подался к Радужному.
К табору ботаников на берегу ручья Тигрового вертолет доставил Свечина и Леонида уже перед заходом солнца. Они запалили костер, поставили варить кашу, подвесили над огнем чайник. Потом нарубили сосновых веток и прилегли у огня.
— И зачем нам нужны эти ботаники? — раздраженно произнес Леонид. — Разгадку, кто моего батю под осыпь загнал, они в своих папках для гербария не принесут. А вот Ангирчи — крепкий орешек. Самострелом охотники уж сколько лет не пользуются. Он только у Ангирчи и сохранился.
— Тебе виднее… — Кузьма пожал плечами.
— С Ангирчи этот Телегин и мог сговориться, — подался к Свечину Леонид.
— Для чего?
— «Для чего, для чего»!..
— Смотри — гости! — раздался женский голос. — Я же говорила!..
Кузьма поднялся навстречу хозяйкам. В ватниках, одинакового роста, одна в юбке армейского образца, другая в джинсах, ботанички были и некрасивы к тому же. Как бы желая пресечь обычные вежливые вопросы о здравии домочадцев, Леонид сказал:
— Я — проводник. У товарища Свечина к вам дело.
— Дело? — удивилась младшая. — Вот интересно! Вы знаете, с какого времени мы в тайге? Едва не полтора месяца.
— Иди, Наташа, умойся, — негромко проговорила старшая.
Она присела на валежину у костра, закурила, глубоко и со вкусом затянулась.
Только сейчас Кузьма, хоть ему и самому себе было стыдно в этом признаться, осознал, что младшая ботаничка, в джинсах, — дочь Самсона Ивановича! И ему, Свечину, придется сказать ей о несчастье, которое случилось с ее отцом!
— Наташа, — продолжила старшая, — в зеркало на себя посмотри. Я еще у реки говорила тебе: умойся. А ты: «Потом, потом».
Выхватив из внутреннего кармана ватника зеркальце, девушка всплеснула руками и, продолжая что-то бормотать, быстро пошла вниз, к воде.
Провожая ее взглядом, Свечин про себя, отметил, что Леонид с появлением ботаничек как-то стушевался, а Наташа с самого начала подчеркнуто не замечала молодого Дзюбу.
«А ведь они из одного села…» — подумал Свечин.
— Первое время, — сказала Полина Евгеньевна, — Наташа прямо-таки не могла нарадоваться всему, что встречала в тайге. Стоило нам остановиться, она тут же шла бродить. Думала, сейчас же найдет нечто сверхинтересное. Может, даже увековечит свое имя в науке, обнаружив какой-нибудь если и не вид, то разновидность растения, неизвестного миру. Она хоть и местная, но здесь не бывала. Сюда лишь кондовые таежники добираются.
От палатки к костру направлялась Наташа, и Свечин с тоской подумал, что обе женщины заговорят его до озлобления. Кузьме при словоохотливости ботаничек не хватило бы и километра пленки, а у него осталась всего одна кассета. Подняв глаза на Протопопову, Кузьма не узнал ее. Она оказалась очень красивой: большеглазая, с высоким лбом и волной медных волос.
«Неужели расческа, губная помада и пудра способны сделать такое чудо?» — подумал Свечин и сказал несколько робко:
— Мне нужно поговорить с вами…
Полина Евгеньевна поднялась:
— Леонид, пойдем нарубим еще лапнику, пока светло.
Когда они ушли, Наташа, сразу посерьезневшая, неожиданно спросила:
— Что случилось с отцом?
— С… с Самсоном Ивановичем?
— Говорите прямо.
Не ожидавший такого поворота, Кузьма опустил взгляд:
— Мы с ним вместе шли…
— Что случилось?
— Ранен в руку… Из самострела… Но сейчас ему легче.
— Сердце — вещун… Как вас с Леонидом увидела, так и подумала: что-то стряслось с отцом. Мы с мамой всегда очень беспокоимся, когда он уходит в тайгу. Даже теперь… А ведь прошло пятнадцать лет, как его едва не убили в перестрелке браконьеры… — И встрепенулась: — Вы спрашивайте… Спрашивайте. Ведь вы по делу приехали.
Подняв глаза, Кузьма увидел непроницаемое лицо девушки, очень похожей в эту минуту на Самсона Ивановича.
«Никак не мог предполагать, что она так мужественно, совсем по-мужски примет тяжелую весть. Отцовский характер!»- подумал Свечин.
— Спрашивайте.
— Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор на магнитофон?
— Пожалуйста.
— В первых числах вы были у Радужного?
— Мы ушли оттуда семнадцатого, утром. Находились… Собственно, переночевали.
«Так, — прикинул Свечин. — Они пришли, когда Дзюба уже был мертв». И спросил:
— По дороге вы никого не встречали?
— Нет. На реке ниже водопада много проток. Можно разминуться.
— А после?
— Тем более. Правда, завернули к Ангирчи. Потом сюда к нам приходил Телегин. Пробыл два дня. Он очень интересовался нашей работой.
— А у самого Радужного вы не приметили ничего необычного?
— Необычного?… Нет. А что считать необычным? Для меня — я впервые была там — все необычное. Водопад. Грива белой пены и радуга над ним. Розовые скалы, прекрасные и дряхлые. Удивительные. Согласитесь: все это — необычное.
— Да… — протянул Кузьма. — Но, может быть, какая-то деталь…
— Нет. Хотя… Когда мы подошли к волоку, то там, в кустах перед водопадом, увидели кепку. Старую. Нет. Дождем прибитую. На нее уже упало несколько листьев.
— Давайте нарисуем план. Где она лежала?
— Пожалуйста.
На то время, пока Наташа рисовала в блокноте схему, Свечин выключил магнитофон. Потом беседа возобновилась.
— Отец действительно выздоравливает?
— Да. Он у вас сильный, смелый… отличный человек.
— А не секрет, что произошло?
— В скалах у Радужного погиб Дзюба.
— Погиб? А когда ранили отца?
— Большего я вам сказать не могу.
— Значит, Леонид поэтому не уехал в город на работу?
— А вы почему задерживаетесь?
— Для нас важен именно сентябрь. Тема такая. Мне разрешили задержаться.
— Вы, Наташа, хорошо знаете Леонида?
— Когда-то дружили…
— Поссорились?
— Нет. Компании разные.
— Как это?
— Так… Поехал он в город учиться, а больше лоботрясничал. Вырвался из-под опеки отца и загулял. Потом бросил учебу. «Шоферю», — говорит.
— Чье-то влияние, видимо.
— Ах уж это влияние!.. Как все просто — влияние. Слабая душа… Не верю я в слабые души, которые поддаются влиянию. Леонид не телок. Нужна, по-моему, одинаковая сила воли, чтоб поддаться дурному влиянию или хорошему. «Ах, идти по хорошему пути трудно — будни, одно и то же!» Ведь говорят так? Говорят. А что — «будни»? Что — «одно и то же»? Мне, например, интересно узнавать новое. И я каждый день узнаю. В науке. Просто в прочитанной книге. В фильме. Что может быть разнообразнее? Шалопайство? Гулянки? Вот уж где все абсолютно одно и то же!
— Вы так говорите…
— Как будто видела? Знаю? Да. Мне хватило двух недель. Это произошло два года назад. Деньги у Леонида появились. Говорил, отец дает. И тут же у него дружки завелись. Две недели посмотрела я на эту «разнообразную» жизнь. Так можно жить, если ничего не любишь, даже себя.
— Эге-гей! — послышался из-за кустов голос Леонида.
Кузьме жаль было прерывать разговор с дочерью Самсона Ивановича, но еще нужно было поговорить с Полиной Евгеньевной.
— Ждем! — крикнул Свечин и добавил, обратившись к Наташе: — О нашем разговоре не надо никому рассказывать. И если что вспомните, то скажите потом.
— Конечно.
Выйдя к свету, Полина Евгеньевна и Леонид бросили у костра лапник. Наташа поднялась и ушла в палатку.
— Теперь я один прогуляюсь, — постарался бодро сказать Леонид.
Запись беседы с Полиной Евгеньевной инспектор начал с вопроса, не заметила ли она у Радужного чего-нибудь необычного, не присущего этому месту.
— Вроде бы нет.
— «Вроде бы»?… Или нет?
— Нет. Конечно, нет.
Ничего нового из беседы с Полиной Евгеньевной инспектор не узнал. Но, заканчивая разговор с нею, Кузьма не мог отделаться от ощущения, что она не то что умалчивает о чем-то, а просто еще не решила, действительно ли та деталь, которую она припомнила, заслуживает внимания.
Ночью Кузьма, спавший, как и Леонид, у костра, проснулся оттого, что его теребили за плечо. Спросонья он не сразу понял, что его будит Полина Евгеньевна.
— В чем дело? — Он машинально достал папиросу, закурил.
— Скажите, товарищ Свечин… Дзюба случайно не отравился?
— ЧTO? — Кузьма поперхнулся дымом и надолго закашлялся.
Леонид проснулся, посмотрел на них настороженно.
— Отойдем, — сказал Свечин. Поднялся, прихватил магнитофон.
Они отошли подальше от костра и остановились у ствола какого-то дерева.
— Почему вы так решили, Полина Евгеньевна? Откуда это вам известно? — сипло спросил Кузьма.
— Я до сих пор сомневаюсь: не ошибка ли мое предположение?
Попробовав затянуться, Свечин вновь закашлялся и отбросил папироску:
— Выскажите ваши предположения. Там подумаем, ошибка или нет.
— Я не могу ручаться на все сто процентов. Поэтому отнеситесь к тому, что я скажу, очень осторожно.
— Хорошо, хорошо… Так что вы хотите сказать? — поторопил ее Свечин.
— Там, у Радужного… Когда Наташа пошла за вещами, я осталась одна на пятачке, окруженном скалами. Я люблю смотреть на водопады. Так засматриваюсь, что у меня голова начинает кружиться.
— Хорошо, хорошо, — снова поторопил ее Кузьма.
— Да… Вот я и пошла к водопаду… И тут неподалеку от обрыва увидела бутылку. Вернее, склянку. Знаете, в таких хранят уксусную эссенцию. Ее специально в таких бутылках выпускают — трехгранных, чтоб не спутать. А знаете, как пресное в тайге надоедает? Соль да черемша вместо лука. И то не всегда ее найдешь. А склянка эта наполовину заполнена.
«Эх, — думаю, — дурак, бросил. Возьму-ка ее на всякий случай».
— Да-да…
— Бутылка была заткнута. Я по привычке на свет поглядела. Жидкость по цвету показалась странной. Открыла я склянку, палец смочила чуть-чуть — и на язык. Не эссенция. Запах петрушки. Ну, в общем, разобралась. В склянке из-под уксусной эссенции — сок веха. Яд.