Бромхед появился у миссис Морели-Джонсон за год до того, как Крис Паттерсон начал вести все ее дела. В этом Бромхеду крепко повезло. Паттерсон, если бы он нанимал для старушки шофера, наверняка проверил бы рекомендательное письмо и без труда выяснил, что герцога Сассекского в природе не существует, а письмо – всего лишь подделка.
Из своих пятидесяти пяти лет десять Джек Бромхед провел в тюрьме за подделку документов. Английская полиция признавала в нем одного из лучших специалистов. Подделывать он мог не только документы, но и деньги, поскольку был первоклассным гравером.
Но после десяти лет за решеткой Бромхед пришел к выводу, что надо менять профессию. Захотелось спокойной жизни, но не в бедности, а с комфортом. И он решил отправиться в Америку. Машину он водил мастерски и справедливо полагал, что его импозантная внешность, английский акцент и умение подать себя произведут впечатление на богатых американцев.
Прибыв на Тихоокеанское побережье (деньги на дорогу он выручил, продав свои инструменты одному из коллег по ставшей для него рискованной профессии), Бромхед обратился в одно из процветающих агентств по найму.
Задачу он сформулировал четко: стать шофером у богатой пожилой женщины. И аккурат в тот же день миссис Морели-Джонсон обратилась в агентство с просьбой подобрать ей шофера.
В расцвете своей карьеры Бромхед зарабатывал на подделках до тридцати тысяч футов стерлингов в год. Но райская жизнь продолжалась менее трех лет, после чего потекли серые будни в местах не столь отдаленных. За три года Бромхед привык к роскоши, и десять лет тюрьмы дались ему очень нелегко. Поэтому, выйдя на свободу, он дал зарок обеспечить себе старость, не вступая в конфликт с законом. Еще одного тюремного заключения он бы не выдержал.
Рассуждал он весьма логично: дайте мне богатую старушку, дайте мне время, а уж там-то я сам позабочусь о том, чтобы ни в чем не нуждаться до конца дней.
Бромхед постоянно помнил о том, что любой неверный шаг может привлечь к нему внимание полиции, и тогда жди неприятностей. А в пятьдесят пять лет он мог позволить себе не спешить. Да и в шоферах у миссис Морели-Джонсон жилось ему очень неплохо. У него была хорошая комната с душем и телевизором на этаже, отведенном для шоферов богатых постояльцев отеля «Плаза-Бич». Причем среди них только он сидел за рулем «Роллса», вызывая зависть остальных. Он получал сто долларов в неделю плюс полное обеспечение. Миссис Морели-Джонсон не перегружала его работой. Практически ежедневно, в одиннадцать утра, она ездила за покупками. Бромхед относил свертки и коробки в машину, а затем, по возвращении в отель, в квартиру миссис Морели-Джонсон. Днем она выезжала редко, вечером – никогда, предпочитая играть на рояле да принимать гостей. Любила она и посидеть на солнышке, слушая пластинки с записями классической музыки.
Так что свободного времени Бромхеду хватало. Часть он тратил на письма, которые рассылал кинозвездам, писателям и другим знаменитостям с просьбой об автографе. Обычно он получал требуемое и тренировал руку, подделывая их подписи. В итоге ему не составило бы труда расписаться на банковском чеке за любого из них, возникни такая необходимость. Он, однако, не решался пойти на такой риск. И подделывал подписи лишь для того, чтобы не терять форму.
Впервые приехав в «Плаза-Бич», он ничего не знал о миссис Морели-Джонсон, за исключением того, что она богата. И решил выяснить, сколько же у нее денег. Купил дорогое подслушивающее устройство с миниатюрными микрофонами, которые установил в гостиной миссис Морели-Джонсон, в спальне и на террасе. Микрофоны эти, размером с виноградную косточку, оказались достаточно мощными, чтобы передавать все, что говорилось в квартире, на магнитофон в комнате Бромхеда.
Для себя он решил, что операция рассчитана на долгий срок и торопиться ни к чему. Прошел год, а он не узнал ничего интересного, если не считать того, что миссис Морели-Джонсон предпочитает общество молодых мужчин, гораздо моложе, чем он. Только с появлением Криса Паттерсона на магнитофонной пленке начала появляться нужная Бронхеду информация.
Удобно устроившись в кресле, он вслушивался в голос Криса Паттерсона, в подробностях излагающего финансовое положение миссис Морели-Джонсон. На колене Бромхеда лежал открытый блокнот, в котором он записывал наиболее важные детали. Помимо драгоценностей, «Роллс-Ройса», мехов, земельных участков, у миссис Морели-Джонсон было примерно пять миллионов долларов. И потом, просматривая записи, Бромхед понял, что в руках у него Эльдорадо, разумеется, при условии, что он четко разыграет свою партию.
Прошел еще год. Такой же, как и предыдущий, что вполне устраивало Бромхеда. Его влияние на старушку, пожалуй, даже возросло. Она практически не докучала ему. Но все ее причуды неукоснительно выполнялись. Бромхед работал ради будущего. Однако с течением времени он начал замечать, что Паттерсон все более и более завладевает вниманием старушки. Его это не удивило. Он знал, что она неравнодушна к молодым и красивым. Видел, как она реагировала на молодых продавцов, обслуживающих ее в магазинах, как она частенько сидела на террасе, до того, как катаракта практически полностью лишила ее зрения, и в бинокль разглядывала молодых мужчин, разгуливающих по набережной. Так что успех Паттерсона представлялся ему вполне естественным.
А в одно утро она попросила Бромхеда съездить за ее адвокатом.
– Я хочу, чтобы вы привезли сюда мистера Уэйдмана, Бромхед, а после того, как мы закончим наш деловой разговор, доставили его обратно в контору. Поездка на «Роллсе» ему понравится.
– Разумеется, мадам, – кивнул Бромхед.
Деловой разговор…
Перед тем как отправиться за Уэйдманом, Бромхед установил на магнитофон большую бобину с пленкой и поставил таймер на одиннадцать часов, ожидаемое время прибытия адвоката. И спокойно сидел за рулем «Роллса», зная, что каждое слово, сказанное в гостиной, окажется на пленке. Когда Уэйдман спустился вниз, Бромхед отвез его в контору. Потом вернулся, поднялся к себе, сделал сандвич с ветчиной, открыл банку пива, прокрутил пленку назад и приготовился слушать.
Миссис Морели-Джонсон оставляла два миллиона долларов Фонду по борьбе с раком. Еще два миллиона плюс участок под застройку в тысячу акров – Оксфэма. Миллион – Обществу слепых. Картины она наказывала продать, и выручка, наверное не меньше двух миллионов, отходила ЮНИСЕФ.
Далее следовали мелочи.
Сто тысяч долларов ежегодно Кристоферу Паттерсону до конца его жизни за постоянные теплоту и внимание. Пятнадцать тысяч долларов ежегодно и «Роллс-Ройс» Джеку Бромхеду. Двадцать тысяч долларов ежегодно мисс Мей Лоусон, ее компаньонке.
В тишине комнаты лишь шуршала магнитофонная лента, затем послышался голос адвоката:
– А как насчет вашего племянника, Джеральда Хэмметта? Вы что-нибудь оставляете ему?
– Джеральду? – воскликнула миссис Морели-Джонсон. – Разумеется, нет. Паршивый мальчишка. От меня он ничего не получит.
Дальнейший разговор не содержал ничего интересного. Бромхед откинулся на спинку стула и еще раз просмотрел записи в блокноте.
Пятнадцать тысяч долларов в год плюс «Роллс-Ройс». Он-то рассчитывал на большее. Это надо изменить… Как, он пока не знал.
Ее племянник, Джеральд Хэмметт. Кто он такой? Оказывается, у миссис Морели-Джонсон есть родственник.
Размышления не привели к какому-то выводу, он стер пленку и убрал блокнот. Еще есть время, напомнил он себе. Племянник его заинтересовал. Следовало навести справки. Родственник мог опротестовать завещание… с подобными документами всякое возможно, тут необходима осмотрительность. Неверный шаг, и полиция тут как тут. От этой мысли Бромхеда даже передернуло.
И тут он вспомнил о Солли Марксе. Его сосед по камере говорил: если тебе что-то понадобится на Тихоокеанском побережье, обращайся к Солли Марксу, не прогадаешь. Тот жил в Лос-Анджелесе, в нескольких сотнях миль от городка, где обосновался Бромхед. Солли, юрист по профессии, вел сомнительные судебные процессы, торговал земельными участками, ссужал деньги под немалые проценты и знал многое из того, что не попадало в газеты.
После некоторого колебания Бромхед решил позвонить Марксу. Нашел его телефон в справочнике, набрал нужный номер. Солли сначала держался настороженно, но растаял, едва Бромхед упомянул фамилию сокамерника.
– Я к вам подъеду. Не стоит обсуждать наши дела по телефону. Назовите место, и я там буду.
– Снимите номер в отеле «Франклин», – ответил Бромхед. – Встретимся там в шесть вечера.
Когда Бромхед пришел во «Франклин», Солли Маркс поджидал его в вестибюле. Внешность его поразила Бромхеда: более всего Солли напоминал раздутую жабу: низкорослый, кажущийся квадратным из-за непомерно широких плеч, с круглой, похожей на шарик для пинг-понга головой, с венчиком рыжеватых волос. В жирных щеках бисеринками блестели маленькие черные глазки, хитрые, ничего не упускающие из виду.
А несколько минут спустя Бромхед понял, что именно такой человек ему и нужен.
– Я не буду говорить вам, в чем причина, но мне нужно следующее: полная информация о миссис Морели-Джонсон, проживающей в отеле «Плаза-Бич». То же самое касательно Кристофера Паттерсона, заместителя управляющего «Пасифик трэйдерс бэнк». Тут меня интересует не только прошлое и настоящее. Особенно его отношения с женщинами. И еще, нужно выяснить как можно больше о Джеральде Хэмметте, племяннике миссис Морели-Джонсон. Вы сможете это сделать?
Маркс положил маленькую, с толстыми, как сардельки, пальцами, руку на колено сидящего рядом Бромхеда.
– Я могу все, что угодно, за соответствующую цену. Как я понимаю, сейчас вы недостаточно кредитоспособны, но у вас, скажем так, хорошие перспективы?
Бромхед всмотрелся в черные глазки.
– У меня хорошие перспективы.
Маркс допил содержимое бокала.
– Тогда никаких проблем. Требуемую информацию вы получите. Могу я узнать, что же у вас за перспективы?
Бромхед позволил себе улыбнуться.
– Я коллекционирую автографы. Детская, разумеется, забава, но что-то в этом есть. – Он достал из кармана блокнот и протянул Марксу: – Распишитесь, пожалуйста.
Маркс воззрился на него, маленький ротик двинулся средь жировых складок, возможно, это следовало воспринимать как улыбку. Взяв блокнот, вытащил ручку, нацарапал подпись: невообразимую вязь зигзагов.
Бромхед изучал подпись несколько минут.
– Не просто, – пробормотал он, перевернул страницу, попросил у Маркса ручку, воспроизвел его подпись. Вырвал из блокнота обе страницы, потасовал их, передал Марксу. – Какая из подписей ваша?
Маркс долго смотрел на две идентичные подписи, затем порвал оба листка на мелкие клочки и кивнул Бромхеду:
– Убедительно. Очень хорошо, друг мой. Вы получаете неограниченный кредит.
– Меня это устраивает, – кивнул Бромхед. – Во сколько обойдется нужная мне информация?
– Десять тысяч долларов.
Бромхед покачал головой:
– Нет… пять тысяч. Она стоит ровно пять тысяч.
Маркс наклонился к нему.
– У миссис Морели-Джонсон пять миллионов. Не экономьте по мелочам друг мой… десять тысяч, или мы расходимся.
– Восемь, – предпринял последнюю попытку Бромхед, уже не надеясь на успех.
Маркс хохотнул:
– Я сказал, десять… Я свяжусь с вами сам. – Слез с высокого стула у стойки бара и, переваливаясь, заковылял к лифту.
Бромхед проводил его взглядом. Похоже, он не ошибся в выборе.
Досье, которые неделю спустя передал Бромхеду Маркс, содержали именно те сведения, которые интересовали заказчика.
Перед тем как расстаться с досье, Маркс попросил расписку на десять тысяч долларов. Бромхед не сомневался в успехе своего плана и твердо знал, что рано или поздно сможет выплатить Марксу причитающуюся тому сумму. Не смутили его и двадцать пять процентов годовых, которые брал Маркс.
– Если вам понадобится что-либо еще, вы знаете, как меня найти. – Маркс убрал расписку в бумажник. – Я всегда к вашим услугам.
Еще бы, подумал Бромхед, при таком-то проценте. Но не мог не признать, что получил требуемое, а хорошая работа, и это тоже не составляло для него тайны, требовала и соответствующей оплаты.
Изучение досье он начал с информации по Джеральду Хэмметту, поскольку тот, на правах единственного родственника, при случае мог оспорить завещание миссис Морели-Джонсон.
Джеральд, как он выяснил, был единственным сыном Лоусона Хэмметта, брата миссис Морели-Джонсон, который весьма успешно занимался проектированием и строительством шахт, пока не погиб в одной из них восемь лет назад. Жена Лоусона сбежала с его лучшим другом, и при разводе суд оставил мальчика на попечении отца. С сыном у Лоусона не заладилось. Он не смог найти подход к этому ленивому бездельнику, к тому же со скверным характером. Окончив частную школу, Джеральд не вернулся домой, а исчез в неизвестном направлении. Его отец облегченно вздохнул и не шевельнул даже пальцем, чтобы найти юношу.
Когда Джеральду стукнуло двадцать два, к тому времени он уже знал, что не попросишь – не получишь, он навестил свою тетушку, миссис Морели-Джонсон, в отеле «Плаза-Бич», напомнил, что он – ее единственный племянник, и поинтересовался, что она может для него сделать.
Обратись Джеральд к ней тактично, вежливо, она скорее всего помогла бы ему, но тот не желал терять времени на богатую старуху, и его наглая просьба о деньгах шокировала тетушку.
Детектив Маркса нашел свидетеля этой встречи. Швейцар «Плаза-Бич» помнил, как это произошло, хотя минуло уже пять лет, и за десять долларов согласился поделиться подробностями. Джеральд явился в отель грязный, оборванный, бородатый, как раз в тот момент, когда миссис Морели-Джонсон собралась за покупками. Для смелости он выкурил сигаретку с «травкой» и пребывал в воинственном настроении. Заступил тетушке дорогу в вестибюле отеля и громким голосом высказал свои требования. Старушка чуть сквозь землю не провалилась. Она же понимала, что все ее так называемые друзья наблюдают за этой безобразной сценой. Не зная, что предпринять, беспомощно взглянула на швейцара, мимо которого каким-то образом сумел прошмыгнуть Джеральд.
Швейцар, помня о многочисленных подачках, получаемых от миссис Морели-Джонсон, схватил Джеральда за шиворот и грубо вышвырнул из отеля. Но тот успел прокричать: «Ладно, старая глупая корова… Раз не хочешь меня таким, пеняй на себя!»
Инцидент этот попортил миссис Морели-Джонсон немало крови. И если бы не ее пять миллионов долларов, управляющий самого роскошного отеля города попросил бы ее переехать куда-нибудь еще.
Как следовало из досье, Джеральд Хэмметт отправился в Лос-Анджелес. Присоединился к каким-то хиппи, прокантовался с ними три года, затем занялся торговлей наркотиками. Три месяца спустя его накрыла полиция. Отец умер, так что за помощью он мог обратиться только к миссис Морели-Джонсон. К ней поехал детектив, чтобы спросить, готова ли та принять участие в судьбе Джеральда. Как на грех, детективом оказался симпатичный негр. Миссис Морели-Джонсон родилась и выросла в Джорджии и на дух не переносила черную кожу. И появление детектива-негра в ее квартире в пентхаусе отеля вкупе с воспоминаниями о последней встрече с этим несносным мальчишкой переполнили чашу ее терпения. И она отослала детектива взмахом руки, не сказав ему ни слова.
Джеральд провел в тюрьме два года. Достаточное время, чтобы поразмышлять и прийти к выводу, что с детства его обрекли на тяжелую жизнь, весь мир у него в долгу, а платить по счетам должна миссис Морели-Джонсон. Заключение это, разумеется, вывел детектив Маркса, но и Бромхед не стал бы его оспаривать. На месте Джеральда он бы чувствовал то же самое. Освободившись, Джеральд переехал в Нью-Йорк и вновь спутался с хиппи. Наркотики, правда, он теперь обходил стороной. Знал, что на крючке у полиции, и следующий арест обернется куда более долгим сроком.
В этот период, живя словно в вакууме, Джеральд встретил Веду Рэйсон. Молодую, симпатичную, готовую выполнить любое желание Хэмметта и, что самое главное, имеющую приличное ежемесячное содержание, которое назначил ей отец за то, что она будет жить отдельно. Джеральда она поселила у себя в двухкомнатной квартире, оплачивала все его счета и вообще всячески ублажала. За четыре месяца такой жизни Джеральд помягчел.
Ему нравилось подниматься с постели не раньше одиннадцати. Веда или готовила сама, или вела его в ресторан. Она же покупала ему одежду. И в кровати не знала себе равных. Можно ли желать лучшего, спрашивал он себя.
Но однажды утром, проснувшись, Джеральд перевернул Веду на спину, и та вскрикнула от боли. Последовала суматоха телефонных звонков, прибытия машины «скорой помощи», перекладывания Веды с кровати на носилки, поездка в больницу с включенной сиреной.
В больнице медицинская сестра сказала ему, что надежды нет. Детектив Маркс не успел выяснить все подробности, но по всему выходило, что у Веды был неоперабельный рак. Он узнал об этом от регистраторши. А Джеральда ввела в курс дела Шейла Олдхилл, по мнению регистраторши, недостойная места медицинской сестры.
– Шлюхой бы ей работать, – ворчала регистраторша. – Я о ней все знаю. Стоит мужчине посмотреть на нее, как она готова задрать юбку и плюхнуться на спину.
Детектив вздохнул, подумав, что всегда мечтал о такой женщине, но регистраторше ничего не сказал.
Веда умерла через тридцать восемь часов после поступления в больницу. Это печальное известие Джеральд услышал от той же Шейлы Олдхилл. Тому, конечно, взгрустнулось. Кто будет теперь платить за квартиру, кормить, одевать его?
– Я наблюдала за ними, – доложила детективу регистраторша. – Ужасное зрелище. Как же она смотрела на него… Описать это можно только одним словом. Вы понимаете, произнести его я не могу. И что она нашла в этом грязном, волосатом парне?