Психология социализма - Гюстав Лебон 19 стр.

Во всех странах мира хорошо известно, что предприятия, ведущиеся частными лицами, естественно заинтересован­ными в успехе дела, преуспевают гораздо лучше, чем правительственные, обслуживаемые безымянными агентами, в деле мало заинтересованными. Симон Гананн, американский консул во Франкфурте, сделал по поводу металлургических предприятий России следующие наблюдения: «любопытен тот факт, что когда государство само управляло этими пред­приятиями, все они едва только перебивались, и так было до 1885 г., когда в них стали участвовать местные капиталы, и что иностранные капиталы добились успеха там, где другие испытывали лишь неудачи. Из 17 южных сталелитейных за­водов России русским владельцам принадлежат только 4».

Таковы давно признанные экономистами результаты. «Сосредоточение экономических сил в руках государства, — по словам Леруа-Болье1, — ведет к исчезновению в новой Франции частной инициативы, вырождению воли и личной энергии и, наконец, к своего рода бюрократическому рабству или парламентскому цезаризму, в одно и то же время ослабляющему и деморализующему всю обедневшую страну».

«Регламентация, — говорит со своей стороны Герберт Спенсер, — вызывает новые регламентации, порождая со­всем непредвиденные законодателем последствия... Всякая регламентация влечет за собой создание новых должно­стей распорядительных агентов, большее развитие чиновничества и увеличение сословия должностных лиц. Чем больше сказывается вмешательство государства, тем в большей мере теряют свою личную инициативу управляе­мые им граждане; сверх того, всякое новое вмешательство государства укрепляет в них невысказываемое вслух мнение, что долг государства — врачевать всякое зло и осуществлять всякое благо».

Никогда экономисты не были так осязательно правы, и однако никогда их проповедь не была в такой мере гла­сом вопиющего в пустыне, как в настоящем случае. Никто не оспаривает их уверений, и, тем не менее, мы продол­жаем все более и более подвигаться по пути, который приводит к полному упадку и рабству народы, попавшие на этот путь.

Только благодаря все более и более возрастающей армии чиновников, государство в настоящее время в состоя­нии всем управлять, всем руководить, все централизовать. Каких-нибудь 50 лет тому назад чиновников было 188.000, и они обходились ежегодно в 245 миллионов франков; теперь их насчитывается 689.0002, и обходятся они в 627 миллионов франков.

Число их в силу необходимости будет возрастать еще в большей пропорции. Даваемое государством образова­ние служит почти только для создания государственных чиновников. Половина учащихся в средних школах гото­вится к занятию общественных должностей. Только недоучившиеся посвящают себя торговле, земледелию и про­мышленности, что как раз противоположно тому, что происходит в Америке и Англии.

Правительство всеми средствами защищается от нашествия обладателей дипломов, которых их притупляющее воспитание и наследственные способности не наделяют инициативой в мере, необходимой для создания себе неза­висимого положения. У них хватает воли только на заучивание наизусть самых толстых учебников, и в этом отно­шении ничто их не устрашает. Государство беспрестанно усложняет программы экзаменов, учебники все более и более растут, кандидаты же ничуть не унывают. Четвертой доли того терпения, какое они проявляют при заучивании наизусть скучных и бесполезных книг, было бы для большей их части достаточно, чтобы приобрести состояние в промышленном предприятии, но это им и в голову не приходит. Справедливо можно было бы сказать, что наш век — век экзаменов. Это в точности китайская система; она, по словам Ренана, довела народ мандаринов до неизлечимой дряхлости.

На самом деле, в настоящее время управляет Францией бюрократия и по необходимости будет управлять ею все больше и больше. Раздробленная власть государства оказывается в руках бесчисленного множества чиновников. Так как неотразимая потребность латинских народов быть управляемыми сопровождается не менее неотразимой жаждой власти, то все чиновные представители государства управляют друг другом, следуя мелочной и строгой иерархии, нисходящей по последовательным ступеням — от министра до последнего мелкого чиновника. Так как каждый чиновник ведает только очень ограниченной областью, то он не может исполнить самого мелкого дела, не прибегая к целому ряду высших инстанций. Он опутан сетью правил и ограничений, от которых не может освобо­диться и тяжесть которых по необходимости падает на всех, кто вынужден к нему обращаться.

Эта сеть правил развивается с каждым днем по мере того, как инициатива граждан слабеет. По замечанию Леона Сэ, «поднимается все более сильный крик, требующий все более и более мелочной регламентации».

Побуждаемое беспрестанными требованиями общества, жаждущего опеки, государство безостановочно издает законы и правила. Вынужденное всем управлять, все предвидеть, оно входит в самые мелочные подробности жизни граждан. Раздавит ли повозка частное лицо, украдут ли часы в мэрии, сейчас же назначается комиссия для выработ­ки правил, и эти правила всегда составляют целый том. В одном хорошо осведомленном журнале говорится, что новые правила для извозчиков и в отношении других средств передвижения в Париже, составленные комиссией, которой было поручено упростить существующий порядок вещей, будут содержать не менее 425 пунктов!

Эта невероятная потребность в регламентации не является новостью в истории. Она уже замечалась у несколь­ких народов, особенно у римлян и в Византии, в эпохи полного упадка, и она должна была значительно его уско­рить. Гастон Буасье обращает внимание на то, что при конце римской империи «никогда еще административная мелочность не заходила так далеко. Эта эпоха прежде всего бумажная; государственный чиновник не ходил иначе, как в сопровождении секретарей и стенографов».

Эта столь сложная иерархия, эта тесная регламентация приводит прежде всего к тому, что государство произво­дит все и очень медленно и очень дорого. Недешево обходится гражданам нежелание самим управлять своими де­лами, а доверять все государству. Последнее заставляет их платить очень дорого за свое вмешательство. Как очень типичный пример можно привести постройку различных железных дорог по настоянию разных департаментов Франции.

Повинуясь общественному давлению, правительство постепенно понастроило и непосредственно управляет ли­ниями длиною в общем около 2.800 километров, стоившими, согласно отчету бюджетной комиссии за 1895 г., ог­ромной суммы в 1.275 миллионов франков, считая в том числе капитализованный ежегодный дефицит. Так как ежегодный доход составлял 9 миллионов франков, а расход был в 57 миллионов франков, то, следовательно, еже­годный дефицит достигал почти 48 миллионов франков. Этот дефицит происходит отчасти от огромных расходов по эксплуатации.

«Невозможно сказать, — пишет Леруа-Болье, — до какой атрофии личной инициативы доводит французский ре­жим общественных работ. Привыкнув рассчитывать на помощь общины, департамента или центральной власти, раз­личные группы жителей, в особенности в деревнях, не умеют уже ничего предпринять сами или прийти в чем-либо к соглашению. Я видел сам, как деревни в 200 или 300 душ, принадлежащие большой разбросанной общине, ждали целыми годами и униженно ходатайствовали о помощи для устройства необходимого им колодца, приведение которо­го в порядок требовало лишь 200 или 300 франков, т. е. по одному франку с головы.

Мы смело утверждаем, что среди богатых наций старой цивилизации Франция находится в самых невыгодных условиях относительно обладания и дешевизны орудий для общественного пользования. Газ обходится ей дороже, чем где-либо, электричество едва только начинает освещать некоторые улицы в немногих городах, городской транспорт находится в первобытном состоянии — трамваи, очень немногочисленные, существуют только в первораз­рядных городах и лишь в нескольких второстепенных; компании, занимающиеся этой отраслью промышленности, за исключением, быть может, двух или трех на всем протяжении нашей территории, разорены; капиталисты, устра­шенные такими неудачами, не чувствуют никакого расположения устраивать в наших городах усовершенствованные сообщения. Телефон стоит в Париже в два или три раза дороже, нежели в Лондоне, Берлине, Брюсселе, Амстердаме, Нью-Йорке. Таким образом, оказывается, что великая страна в XIX веке пользуется лишь в очень ограниченной степе­ни недавними и многочисленными плодами прогресса, которые за последние 50 лет преобразили городскую жизнь. Не потому ли это происходит, что государство недостаточно вмешивается в устройство жизни граждан? Нет, — потому что оно вмешивается слишком много! Представляющие его муниципалитеты чрезмерно злоупотребляют своей двой­ной властью принуждений — уставных и административных, увеличивающих число приказов или запрещении и размеры натуральных повинностей; они подчиняют иногда без всякого ограничения промышленные компании изменчивому произволу муниципальных советов; принуждения же со стороны контроля стараются сделать из каж­дого сообщества капиталистов неистощимую дойную корову для муниципалитета; к этому нужно еще присоеди­нить то узкое чувство зависти, с каким смотрят на всякое благополучие частных компаний, принимаемое за поку­шение на общественную власть».

Сложность делопроизводства, рутина, а также и необходимость для должностных лиц подчиняться, во избежа­ние личной ответственности, самым мелочным формальностям вызывают огромные расходы, замечаемые во всем, что подлежит государственному управлению.

Как образчик склада ума, специально созданного требованиями бюрократического режима, можно привести расска­занную в парламенте министром Делькассе историю долгого спора в отделениях одного министерства о том, должен ли выразиться в бюджете этого министерства расход на 77 килограммов железа цифрой в 3 франка 46 или 3 франка 47 сан­тимов. Для решения этого потребовалось долгое обсуждение полдюжины начальников отделений и, наконец, непосредст­венное вмешательство самого министра.

Все предприятия, управляемые администрацией в латинских странах, подчинены той же системе крайне мелочного контроля, причем в окончательном результате является израсходование весьма значительных сумм для получения грошо­вой экономии: О больнице Сальпетриер, огромном учреждении на 5.000 человек с бюджетом в 2,5 миллиона, в одном журнале говорилось следующее:

«Все удивились бы, если бы стало известно, сколько колес нужно привести в движение, сколько людей расшевелить для получения разрешения поставить маленькую газовую грелку: нужно требование, а затем согласие эконома, разреше­ние наблюдательного комитета, отправка к архитектору, распланировка, проект, смета, возвращение в наблюдательный комитет, предписание архитектору, уведомление подрядчику, т. е. потеря 2-х месяцев и расход от 80 до 100 франков, то­гда как у самостоятельного директора дело было бы оборудовано в 8 дней, при расходе от 15 до 20 франков».

Доклады, сделанные в парламенте от имени бюджетной комиссии Кавеньяком о военном бюджете и Пельтаном о морском, показывают, что административная путаница превосходит все, что только можно себе представить. В докладе Кавеньяка в числе многих аналогичных фактов имеется неправдоподобная и, однако, достоверная история батальонного командира, который, позволив себе заказать пару ботинок неустановленной формы, оказался долж­ным 7 франков 80 сантимов государству, каковую сумму он, впрочем, был вполне готов заплатить. Чтобы узаконить платеж, понадобилось 3 письма военного министра, 1 письмо министра финансов, 15 писем, решений или отноше­ний генералов, директоров, начальников отделений и пр., поставленных во главе разных административных учреж­дений!

В одном докладе морской бюджетной комиссии замечается еще гораздо большая запутанность. Месячное жало­ванье простого лейтенанта флота состоит из 66 разных ассигнований, «снабженных длинным хвостом десятичных знаков». Чтобы получить в морской гавани «петлю для прикрепления паруса», т. е. кусок кожи, стоящий 10 санти­мов, нужно заготовить специальный лист, на котором во всех концах порта должны быть собраны 6 разных подпи­сей, после чего начинаются новые записи и внесения в новые книги. Для получения некоторых предметов нужна отчетность, требующая двухнедельной работы. Число описей, составляемых в некоторых бюро, определяется в 100 тысяч.

На судах путаница не меньшая: бюрократический порядок снабжения там изумительный. «Мы там нашли, — го­ворит докладчик, — вместе с 33 томами правил, излагающих подробности административной жизни на корабле, перечисление 230 различных типов реестров, книг, тетрадей, ежедневных и месячных ведомостей, удостоверений, квитанций, брошюрок, отдельных листков и прочее». В этом лабиринте цифр несчастные служащие совершенно теряются. Подавленные своей ужасной работой, они кончают тем, что пишут совершенно наобум. «Сотни служа­щих заняты исключительно счетом, переписыванием, списыванием бесчисленных реестров, переносом на бесчис­ленные бланки, делением, сложением и отправкой министру цифр, не имеющих никакого реального значения и не отвечающих фактическому положению; они были бы, вероятно, ближе к истине, если бы были просто выдуманы».

Поэтому и невозможно получить какое-нибудь точное сведение о снабжении, поскольку оно зависит от целого ряда самостоятельных канцелярий. Несколько проверок, сделанных наудачу докладчиком бюджета, дали ему цифры самые нелепые. Тогда как крайне необходимые вещи совсем отсутствовали, и приходилось покупать их неотлагатель­но (например, упомянутые в докладе 23.000 ложек и вилок, продающихся в розницу на улицах Тулона по 11 санти­мов штука и приобретенных администрацией по 50 сантимов), встречались некоторые вещи в запасе на 30 или даже на 68 лет. Что касается до покупок администрации, то цифры, которые могли быть удостоверены, по истине фантастичны. Она платит за рис на Крайнем Востоке, на месте производства, на 60% дороже, чем в Тулоне. Все цены вообще вдвое больше того, что заплатил бы частный человек. Происходит это только потому, что админист­рация, не имея возможности заплатить раньше урегулирования бесчисленных отчетных статей, принуждена обра­щаться к посредникам, которые дают ей авансы, часто уплачиваемые слишком поздно по причине ужасной канце­лярской волокиты. Все это ужасное и неизбежное мотовство сводится к солидной цифре миллионов, расточаемых так же бесполезно, как если бы они были брошены в воду. Промышленник, ведущий так свои дела, скоро бы разо­рился.

Цитируемый нами докладчик полюбопытствовал выяснить, что делает частная промышленность для уменьше­ния числа служащих, избежания тысяч реестров и отчетности, которая, из-за невозможности разобраться в ней, приводит к полнейшему беспорядку. Нет ничего интереснее этого сравнения, сопоставляющего государственный социализм, эту мечту коллективизма, и частную инициативу, как ее понимают англичане и американцы. Вот его слова: «Чтобы иметь опорный пункт для сравнения, мы запросили о принципах действия большого частного про­мышленного предприятия, которое взаимодействует с одним из наших арсеналов и, подобно ему, занято построй­кой кораблей. Судить о значительности этого предприятия можно, если принять во внимание, что в настоящее время оно имеет на верфи один из наших больших крейсеров 1-го класса, два бразильских броненосца, один крей­сер, один пакетбот и пять парусных судов, в общем — флот водоизмещением 68.000 тонн. Очевидно, что для это­го необходимы значительные склады материалов.

Одна большая книга достаточна для отчетности каждого из этих складов. Кроме того, над местом складирования определенных предметов помещена дощечка, указывающая род предмета, соответствующий номер листа большой книги и затем вверху в трех колоннах — приход, расход и наличность. Таким образом, с первого взгляда можно узнать состояние заготовок. Если начальнику мастерской нужно что-нибудь получить со склада, он выдает записку со своей подписью и датой, указывающую номер и род требуемой вещи. Заведующий складом надписывает на обороте название, вес, цену розничную, цену оптовую, записки переписываются в тетрадь и — затем в большую книгу. Нет ничего проще и, по-видимому, этого вполне достаточно».

Любопытно сравнить заводскую стоимость изделий частного промышленного предприятия, работающего всегда только ради прибыли, с такой же стоимостью изделий казенных предприятий, чуждых всяких забот о прибыли. Это сравнение уже давно показало, что в общем казенные изделия обходятся на 25-50% дороже изделий частной про­мышленности. Согласно докладу Кержегю, для броненосцев стоимостью приблизительно около 20 миллионов франков разница между заводскими ценами в Англии и во Франции составляет около 25%.

Сравнение заводских цен частной промышленности и цен государственных учреждений очень трудно, ибо заинтере­сованные лица старательно забывают показывать в стоимости изделий значительные издержки, например, арендная пла­та, жалованье служащим и т. д., относимые на другие статьи бюджета. Таким же образом специальное расследование, проведенное бюджетной комиссией, доказало палате депутатов, что национальная типография, показывающая доход от своих операций, в действительности имеет ежегодно 640.000 франков дефицита. Такой дефицит происходит, однако, не от дешевизны ее продукции. Доклад доказал, что печатные издания этого учреждения, получающего от государства 888.000 франков дотации, обходится дороже на 25-30%, чем в частной промышленности. Различия иногда бывают даже гораздо большие. Из примеров, приведенных перед палатой депутатов, можно указать на случай со специальным сочине­нием, предполагающимся к изданию морским министерством. Национальная типография, учреждение субсидируемое, просила 60.000 франков; частный же издатель, не получающий субсидии, просил 20.000. Правда, что в национальной ти­пографии, которую можно считать прототипом учреждений будущего коллективистского общества, все производится с мелочной регулярностью. Один из докладчиков, Эрвье, выражается так: «нужна бумага, разрешающая туда войти; другая, разрешающая сделать желаемую покупку; третья, разрешающая унести покупку; и наконец еще одна, на свободный вы­ход».