Я почувствовала терпкий, но приятный привкус табака, и мое тело окончательно перестало мне подчиняться. Если бы чугунные пушки, окружавшие нас, начали стрелять сами собой, это уже не имело бы никакого значения.
Поцелуй длился бесконечно долго, и я успела все обдумать и взвесить:
1. Меня никогда не целовал такой большой и сильный мужчина.
2. Я всегда боялась сильных мужчин. Они казались мне опасными, глупыми и грубыми.
3. Я прожила жизнь среди холодных и эгоистичных интеллектуалов, но подсознательно всегда мечтала о поцелуе сильного мужчины. И сейчас, если не обманывать себя, мне хотелось только одного: прижаться к нему и чтобы это никогда не кончалось.
4. Даже если он разделает меня как куриную тушку, изжарит на гриле и съест, мне все равно.Почему-то представилась церемония бракосочетания: лимузин пятидесятых годов, развевающаяся фата, дом в колониальном стиле и гурьба шоколадных ребятишек, резвящихся в ухоженном садике.
– О, беби, ты такая зажигательная!
Пушкинский дуб превратился в огромную раскидистую пальму, а кот – почему-то в черного петуха.
Мы целовались в баре. Мы целовались у крепости. Мы целовались на камнях под пальмой.
Как можно было так убраться от одного коктейля, не понимаю!
Я вяло сопротивлялась и бормотала:
– Я не уверена! Я совсем не уверена!
Мы любовались океаном, крепостной стеной с пальмой и огромной луной, и он целовал меня снова и снова.
– Твоя кожа светится, словно ты святая!
– Замолчи!
Коричневые вздутые бока пушек блестели в лунном свете. Между крепостной стеной и парапетом цвел жасмин и разбегались таинственные тропинки сада.
– Ты нежнее, чем жасмин.
– Хватит! Не говори мне ничего!
Он ласкал белые цветы своим шершавым языком, и капли росы падали мне на щеки. Время от времени мы возвращались в бар и выпивали еще по «Куба либре».
В эту ночь, среди крепостных пушек и накатывающего прибоя, я засомневалась: а не была ли ошибкой вся моя жизнь?
Он ткнул своим массивным черным пальцем в побледневшую луну:
– Когда увидишь такую луну в своей холодной Москве, вспоминай обо мне, фея Малекона!
У меня по спине пробежал холодок. На пьяную голову мне подумалось, что он совершает что-то типа колдовства, и не исключено, что я и впрямь буду, как булгаковский Пилат страдать при виде луны.
– Не кодируй меня! И так буду вспоминать! Я никогда ни с кем не целовалась в первую ночь знакомства!
Я решила сфотографировать его на свой айфон, но мой таинственный гид совершенно слился с темнотой и модный гаджет не смог зафиксировать его.
Тогда я попросила у него электронный адрес, чтобы быть уверенной, что все это не приснилось. И он не без гордости продиктовал мне по буквам свой э-мейл, заверив, что он проверяет почту в Общественном Кубинском Интернете.
Когда стало светать, он проводил меня в отель и предложил увидеться завтра на том же месте в тот же час.Чтобы прийти в себя, я приняла холодный душ.
Муж проснулся, но ни о чем меня не спросил. Я рассказала, что была на экскурсии в крепости с местным гидом. Без подробностей. И уснула беспробудным сном пушкинской царевны.
Когда я проснулась в двенадцатом часу, выяснилось, что я храпела как сапожник.
Сквозь распахнутые ставни в комнату хлынула Гавана с ее великолепными дворцами, колоннадами и портиками, с автомобилями, с проступающими один из-под другого слоями краски, с цветущими кактусами, с лианами, запустившими корни в глубокие трещины стен. Гавана одурманила меня и вскружила мне голову.
За завтраком я увидела на стене рисунок огромного черного петуха, и он так посмотрел на меня своим единственным глазом, что я замерла с блюдечком в руке, а потом испытала невероятный прилив счастья и запела на испанском:
– Гуантанамера! Гуантана-а-ме-ера!
Как же я не замечала этого петуха раньше?
– Я знаю, почему тут все поют и танцуют, – говорила я мужу, – потому что это город абсолютно счастливых людей! Посмотри, тут даже старухи улыбаются, как дети!
Весь день мое воображение было занято черным петухом. Красотой его оперения, отливающего синевой, сиренью и золотом. Меня интересовал вопрос: можно ли в Москве достать живого петуха?
К вечеру я заболела от избытка эмоций и провалялась в номере несколько дней. Я боялась снова встретить на улице Пипо Педро Алехандро.По дороге в аэропорт я не выдержала и разрыдалась.
– У вас такой красивый город, – говорила я, всхлипывая, черному громиле водителю, – у вас такие хорошие люди…
Он покосился на меня и молча протянул сигарету. Поднес зажигалку. Закурил сам.
– Ты же не куришь? – удивился муж.
Я чувствовала себя кругом виноватой. И в том, что целовалась с другим мужчиной, да еще и негром, а это фактически измена родине, и в том, что получала от этого удовольствие. А также в том, что не явилась на набережную Малекон ни в назначенный срок, ни в последующие дни. Я продинамила человека, а он, я была уверена, ждал меня там каждый вечер.
И еще, вдобавок ко всему, я начала курить!Чувство вины преследовало меня.
– Тебе что, нравятся этнические мужчины? – поморщилась моя подруга.
– Ты так говоришь, как будто вокруг полно не этнических! Между прочим, твой муж – русский немец. А твой первый муж – и вовсе американский еврей! А мой муж – полулитовец-полуполяк. Назови мне хоть одного русского мужчину нашего возраста, который не оказался бы алкоголиком, геем или не был женат!
– Успокойся, не кричи!
– Нет, согласись: лучше увлекаться неженатыми этническими, чем разваливать русские семьи, которые и так на ладан дышат!
– Ну ты даешь! У тебя же муж!
– А что муж?! Он журналист, он может выплеснуть все свои проблемы на бумагу. Он, кстати, получил повышение за материал про больных детей. Он вошел в десятку лучших журналистов года. Он по уши в работе. Он выступает на канале «Культура». Он придумал отличный способ убегать из дома, сидя за письменным столом… Он кулмен… А переписываться время от времени с Педро не кульно, да?
– Так ты с ним переписываешься?!
– Ну, должна же я была извиниться, что не пришла на свидание.
– И что он тебе пишет?
– Он пишет, что молит Бога, чтобы увидеть меня снова. И что ему больше ничего не надо.
– Ну, ты же понимаешь, что у этого твоего афрокубинца совершенно другой менталитет. Мне знакомый рассказывал, что один его друг как-то пришел к кубинской проститутке, а у нее мужик спит в кровати. Она говорит: «Не беспокойся, это мой муж, он сейчас уйдет». Будит мужа. Тот просыпается и действительно уходит. Она раздевается, достает из-под кровати горшок, мочится в него и говорит: «Я готова!» Ну, он, конечно, сбежал. Не смог… Ты знаешь, что на Кубе зарплата десять долларов в месяц? Они все проституцией зарабатывают.Так прошли осень и зима.
Я мыла полы в Ванечкиной комнате и во всей квартире родителей мужа, покупала им продукты и лекарства.
Свекровь увлеклась гаданиями и предсказаниями с помощью маятника и поняла, что Ванечку сглазили. И нас всех сглазили тоже.
Она ревновала Ванечку ко мне и уверяла, что от общения со мной он заболевает.
Я старалась не раздражать ее, перестала дневать и ночевать у них. Ставила свечки в церкви. Пыталась найти какую-нибудь работу, чтобы отвлечься. Раньше, до рождения Вани, я писала юмористические тексты для телешоу. Но теперь у меня не получалось шутить смешно. Все проекты, в которых я начинала работать, закрывались.
Одной бессонной ночью решила овладеть какой-нибудь новой профессией, например, стать дизайнером.
Проявила активность, уговорила знакомых доверить мне ремонт с перепланировкой. Наняла рабочих, придумала проект и за три месяца сделала ремонт «под ключ». Друзья были в восторге и предложили мне построить им загородный дом.
Я составляла сметы, получала пачки денег, закупала стройматериалы и нанимала строительные бригады. Рабочие халтурили, кидали меня, случалось, исчезали, взяв задаток и побросав инструменты.
Белорусы кочевряжились и набивали цену, работали хотя и сносно, но с проколами.
Узбеки соглашались на любую работу за любые деньги, но получалось у них неважно.
Самыми адекватными оказались украинцы. Они были сговорчивы, работали четко. Правда, один раз эти ребята подрались, один рабочий проломил голову другому, и весь объект оказался залит кровью. Но потом украинцы все убрали за собой.Совсем уже безнадежными были русские. Они никогда не приходили на объект вовремя. Выезжая утром, появлялись через несколько дней, объясняя, что попали в немыслимые пробки, пережили аварии, отказ двигателя и семейные драмы. Чаще всего они бесследно исчезали после закупки материалов. Расценки у русских в десятки раз превосходили самые максимальные сметы, но ни одна работа, выполненная ими, не была качественной. Трубы текли, стены трескались, доски вырывала с корнем какая-то неведомая сила. После окончания работы у русских всегда оставалась гора неиспользованного материала, так как закупали они все с запасом, на авось.
Рекорд поставил один прораб, толстяк с лицом наглого двоечника, который кинул меня на шесть тысяч долларов. Взял аванс по договору и исчез.
Рекорд поставил один прораб, толстяк с лицом наглого двоечника, который кинул меня на шесть тысяч долларов. Взял аванс по договору и исчез.
Фирма оказалась липовой, по месту прописки найти прораба не удалось.
Я обратилась в суд, чтобы вернуть деньги и остановить толстого двоечника, вставшего на скользкую дорожку.
Несмотря на все эти трудности, я готовилась сдать друзьям дом в назначенный срок. Даже сделала небольшой ландшафтный дизайн: вымостила дорожку кирпичом, оставшимся от незадачливых печников, и посеяла газон, дабы облагородить территорию после стройки.
И вот, когда объект был практически готов, а суд почти выигран, Ванечка, тяжело вздохнув, умер.Последнее время он тихо угасал. Я понимала это по его измученному взгляду и нездоровому румянцу на щеках, по хрипам, которые вырывались при дыхании. Я даже не удивилась, когда позвонил отец мужа и сообщил о смерти Вани.
Я прислушалась к себе и обнаружила, что не чувствую ничего. Вообще ничего.
– Тебе не стоит ехать, – уговаривал муж, – они уже вызвали кого надо.
Но я конечно же поехала: неужели я так ничего и не почувствую? Ведь УМЕР МОЙ СЫН.
«Это что же я теперь, женщина, у которой умер сын?» – спрашивала я себя.
И не чувствовала ничего.
Я пыталась представить себе кладбище. Ванечку в гробу опускают в яму.
И не чувствовала ничего.
Когда мы добрались до родителей мужа, там уже были люди в синих медицинских спецовках, которые приехали, чтобы забрать Ванечку в морг.
Он лежал в своей комнате на кровати и был совершенно не похож на самого себя. Его завернули в черный полиэтилен и вынесли из квартиры.Словно невидимый колпак отделял меня от мира эмоций. Я угорала на внутренней отделке дома друзей и не замечала, что у меня постоянно течет из носа и глаз. Не потому, что я что-то чувствовала. Но как аллергия на краску.
Работа не развлекала и не отвлекала меня. И когда я сдала объект, глаза продолжали слезиться.
По ночам я старалась не шмыгать носом, чтобы не мешать мужу спать, но во сне судорожно всхлипывала.
И ничего не чувствовала.Как-то ночью позвонила свекровь и сказала, что мы должны выкопать Ванечку из могилки, потому что он там живой. И, если мы не сделаем этого, то она сама поедет и выкопает.
Мы вызвали врача. Свекрови поставили диагноз «шизофрения». Прописали капли, которые следовало капать ей в чай.
Я тоже мечтала о каких-нибудь каплях, которые можно было бы выпить с утра и перестать чувствовать вялость, слезливость и боли в суставах.
Я давно уже не отвечала на регулярные страстные письма Педро Алехандро типа:Холла, чикита!
Я узнал, что в Москве выпал снег. Пожалуйста, береги себя и одевайся теплее. Потому что ты, моя девочка, по-прежнему в моем сердце. Я думаю о тебе дни и ночи напролет. И я посылаю тебе самый горячий шоколадный поцелуй.
Твой Алехандро.Пришло извещение, что суд признал мою правоту. Я, радостная, позвонила юристу, и он мне разъяснил, что решение суда теперь будет передано судебным приставам, но еще неизвестно: удастся ли им получить деньги. Если же судебные приставы не взыщут требуемой суммы, можно будет попробовать возбудить уголовное дело, но неизвестно: признают ли это дело уголовным, так как в сущности состава преступления для возбуждения уголовного дела нет.
В этот день я в гостях у подруги впервые в жизни пила водку. Не одну стопочку в пятьдесят грамм, как бывает после лыжной зимней прогулки, а именно пила. И страшно напилась.
– У меня кризис доверия. Кризис доверия к русским прорабам. – Я зло говорила, что русские – жертвы геноцида. – Ну, ты подумай, он, русский мужик, кинул на деньги меня – русскую бабу. И это нормально? В порядке вещей, да?
Я была занудна, и моя подружка сменила тему, сев на свою любимую козу:
– А ты знаешь, я вот поправилась на целый килограмм – из-за нервов! Нельзя нервничать. Я не вылезаю из фитнеса, не ем на ночь, и все равно мне не нравится, как на мне сидят мои джинсы!
– Милая, что же мне остается, – вздохнула я и меланхолично покосилась на зеркало, – у меня жопа почти вдвое больше твоей.
– Ну, ты другое дело! – легко согласилась подруга. – Ты старше. И ведь ты уже рожала… и столько всего пережила, что твое тело уже не может войти в прежнюю форму. И потом, ты ведь ездишь по этим ужасным строительным рынкам, перекусываешь там наспех чебуреками. А это очень вредно для фигуры… Ты не обижаешься?– Нет, нет, что ты.
– Знаешь, я в последнее время решила говорить то, что думаю. Какой смысл в этих фальшивых светских разговорах?
– Ты абсолютно права.
Я знала, что раз она захватила инициативу разговора, то сейчас начнется ее вторая любимая тема: не стоит иметь детей, поскольку с ними много хлопот и они портят фигуру. Поэтому я решила пойти в наступление и выпалила:
– Ты знаешь, я уезжаю в Гавану!
Она помолчала, потом спросила:
– Надолго?
– Не знаю.
– А как же муж?
– Не знаю. Даже не знаю, как ему сказать об этом.
Весь вечер подруга меня отговаривала. Но чем больше она приводила аргументов, тем явственнее я ощущала себя уже не здесь, не в ее тихой квартирке с уютными бархатными подушечками и висюльками из страз.
– Надо пойти в церковь, чтобы принять правильное решение, – заключила подруга.
И мы пошли в Новодевичий, где под пение церковного хора я подняла глаза к голубому с ангелами своду и увидела в клубах курящегося ладана самолет «Москва – Гавана».Вернувшись домой, я остановилась на пороге кабинета, глядя на спину работающего за компьютером мужа.
Не решаясь сказать ему о своем решении целую неделю, я отправлялась на кухню мыть посуду или готовить обед. Я не чувствовала вкуса пищи, и мне казалось, что качество моей стряпни ухудшилось.
– Слушай, по-моему, я пережарила мясо?
– Да нет, что ты, все в порядке. Отличное мясо. И прожарка отличная. Еще вина?
– Да, пожалуй.
Я сделала большой глоток. Потом еще один.
К моему удивлению, муж воспринял новость без эмоций:
– Надо так надо. Езжай…Что-то весеннее уже появилось в сыром февральском воздухе, но на улицах было по-прежнему холодно и темно.
– Нет, ты, правда, не обидишься? – не унималась я спустя еще неделю.
– Ну, я, конечно, буду скучать по тебе. Но я тебя понимаю. Иногда надо уехать.Я так волновалась, что не могла сосредоточиться ни на цене билета, ни на дате.
– Мне нужен билет на любое число. Любое ближайшее.
– А обратный билет вам нужен?
– Нет. То есть да! Да, конечно, нужен. На любое число недели через две.
– С открытой датой?
Да я изведусь там с открытой датой! Каждый день буду думать, что срочно должна возвращаться в семью.
– Нет! С закрытой! Недели через две, три…
Женщина в красивой форменной рубашке с оранжевым платочком, галстуком, постучала коготками по клавишам и отправила на печать мой будущий билет:
– Теперь в кассу.
Я вывалила в окошечко перед кассиршей кучу бумажек. Не важно, сколько это стоит. Деньги есть. Получены за дизайнерские труды.
– Вы можете сдать или обменять ваш билет в любой день за сутки до вылета без потери в цене. В последние сутки перед вылетом вы также можете сдать или обменять ваш билет – с потерей в пятьдесят процентов стоимости. Если вы сдадите билет за час до вылета, вы потеряете семьдесят пять процентов стоимости билета. – С этими словами кассир вручила мне билет.
Время до вылета прошли в горячечном бреду. Я составила список дел по подготовке к поездке и целыми днями металась между фитнесом и СПА.
Каждое утро я качала пресс, сделала маникюр, педикюр, мезотерапию, обертывание, химическую окраску бровей и ресниц, глубокую эпиляцию бикини, несколько раз посетила солярий и отбелила зубы.
Не сказать, чтобы я всего этого раньше не делала. Но теперь в пару недель уложилось то, что я обычно совершала за полгода.
Еще я сделала татуаж губ, о котором мечтала несколько лет, но все откладывала, и перешила в ателье тетино платье в крупный цветок, которое в последний момент забыла забрать.
Кроме того, я взяла несколько уроков сальсы.
Худеть не пришлось. Аппетит пропал сам собой.– Если ты скажешь, чтобы я не уезжала, я сдам билет, – сказала я, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
Муж обнял и поцеловал меня:
– Поезжай.
И только ночью, когда мы оба лежали, как обычно, без сна, он спросил меня тихо и нежно:
– Пушанчик, куда ты едешь?
Я прижалась к нему:
– Давай я не поеду?
Но он ответил:
– Нет. Лучше поезжай.По дороге в аэропорт таксист цитировал мне Библию: «Если ты возжелал жену ближнего своего – выколи себе глаз. Если не можешь выколоть глаз – отрежь руку. Если не можешь отрезать руку – убей себя».
Я кивала, хотя и не помнила такого в Библии. Мне все теперь безразлично: через пятнадцать часов Педро Алехандро будет встречать меня в аэропорту имени Хосе Марти.
Я пыталась вспомнить лицо этого человека, которого видела только один раз, да и то в темноте. Узнаем ли мы друг друга?