На веки вечные. И воздастся вам… - Звягинцев Александр Григорьевич 20 стр.

— И, тем не менее, мы предлагаем советской делегации самой убедиться в подлинности этих вещественных доказательств и подтвердить ее, — выпалил Зайдль.

Зоря с удивлением посмотрел на него. Это была несусветная наглость. На месте Зори Олаф давно бы выгнал Зайдля из кабинета, но русский генерал почему-то этого не сделал. И значит можно попробовать давить на него дальше.

— Сэр Максвелл-Файф, представитель английской делегации, уже подтвердил их подлинность, — хладнокровно соврал Олаф.

Зоря задумался. Очевидно, это было для него полной неожиданностью. И он не знал, что делать. Наверняка, ему было очень любопытно взглянуть на бумаги, но и брать их в руки, проявлять к ним хоть какой-то интерес он не должен был.

— Я знаю, кто такой сэр Максвелл-Файф, — наконец, сказал Зоря. — Но не знаю, какие заявления он сделал вам. Повторяю, суд уже высказывался по данному вопросу. Считаю, что этот разговор не имеет абсолютно никакого смысла. Если у вас все, прошу покинуть мой кабинет.

Русский генерал сказал это весьма решительным тоном, но Олаф отметил в нем очевидное смятение.

«Жизнь на вилле Конрадти неудержимо развращает меня. Прошлым вечером, например, у нас на ужин был совершенно восхитительный суп из цветной капусты, холодная форель под майонезом, тушеная телятина, свежесорванный горох, великолепный салат… И на десерт — пироги с крыжовником. Напитки были представлены сухим мартини Клико и бренди Мартель…»

Глава XIV За ним кто-то стоит!

На следующий день Зайдль задавал вопросы свидетелю фон Вайцзекеру, бывшему статс-секретарем Министерства иностранных дел Германии во время, когда там заправлял Риббентроп.

— Свидетель, прошу вашего особого внимания, — торопливо проговорил Зайдль, словно боясь, что ему не дадут договорить. — Я хочу задать вам вопрос, связанный с секретными документами, подписанными в 1939 году во время…

За столом, где сидели советские обвинители, решительно поднялся Руденко и раздраженно сказал:

— Ваша честь, я категорически возражаю — это не имеет никакого отношения к теме заседания. Это попытка увести суд в сторону!

Судьи принялись совещаться между собой. Было видно, что спор идет нешуточный и советские судьи спорят с американцами, англичанами и председателем. В конце-концов, лорд Лоуренс объявил:

— Суд разрешает защите продолжить допрос свидетеля. Просиявший Зайдль все так же торопливо продолжил: — Свидетель, сейчас я покажу вам текст, подлинность которого подтверждают другие сотрудники Министерства иностранных дел Германии…

Руденко бросил орлиный взгляд на адвоката, затем на Лоуренса и быстро встал: — Ваша честь, защита пытается предъявить бумаги, которые суд уже отказывался рассматривать. Это можно воспринимать только как провокацию и неуважение к суду.

Лорд Лоуренс, словно проснувшись, осведомился:

— Господин защитник, не является ли бумага, которую вы хотите предъявить свидетелю, тем же самым документом, который вы уже пытались продемонстрировать суду раньше? И которую суд отказался тогда принять к рассмотрению?

Зайдль закашлялся.

— Так не есть ли это тот же самый документ? — с нажимом насел на него Лоуренс.

— Это действительно тот же самый документ, — признался Зайдль. — Но на сей раз я хотел с его помощью оживить память свидетеля.

Руденко, который так и не садился, гневно бросил:

— Я хочу решительно напомнить суду и присутствующим, что мы здесь находимся для того, чтобы разобраться с преступлениями, совершенными главными немецкими военными преступниками против человечества. И в нашу задачу не входит расследование внешней политики других государств. Еще раз напоминаю: суд уже отверг этот так называемый документ как фальшивку! Его муссирование можно воспринимать только как крайнее неуважение к суду! Крайнее неуважение и заведомую провокацию!

Неожиданно поднялся помощник американского обвинителя Томас Додд.

— Я поддерживаю советского обвинителя. К тому же адвокат всячески уходит от ответа на вопрос: откуда и как к нему попал этот документ?

— Единственное, что я могу сказать, — пробормотал Зайдль, — что он передан мне заслуживающим доверия представителем союзников.

— Кем конкретно? — не отступал Додд.

— Этого я сообщить не могу, — поджал губы Зайдль. — Документ передан мне на условиях сугубой конфиденциальности.

— Суд удаляется на короткое совещание, — решительно объявил Лоуренс, видимо, понявший, что ситуацию нужно срочно выправлять.

За столом советских обвинителей в перерыве шел нервный разговор.

Руденко, барабаня пальцами по столу, чуть слышно сказал:

— За ним, этим Зайдлем, кто-то явно стоит… Кто-то им двигает… Кто? Неужели американцы? Черт, и Филина, как назло, нет! Что он там забыл в Москве!?

Лорда Лоуренса, когда суд вернулся после короткого перерыва, было не узнать. Он выглядел сердитым и решительным, каким его мало кто доселе видел.

— Суд постановляет, — сурово глядя на Зайдля, провозгласил он. — Означенный документ не может быть показан свидетелю и фигурировать на суде ввиду того, что его происхождение является не установленным. Продолжайте свой допрос, господин адвокат, но не вздумайте снова вернуться к данному вопросу.

Зайдль скосив глаза на скамью адвокатов, нашел Олафа. Тот едва заметно, одобрительно кивнул — дело сделано.

Как писал в своих мемуарах премьер-министр Великобритании (1940–1945) Уинстон Черчилль, тот факт, что такое соглашение между Берлином и Москвой оказалось возможным, означал провал английской и французской дипломатии: не удалось ни направить нацистскую агрессию против СССР, ни сделать Советский Союз своим союзником до начала Второй мировой войны. Тем не менее, и СССР нельзя назвать однозначно выигравшим от пакта, хотя страна получила дополнительные два года мирного времени и значительные дополнительные территории у своих западных границ.

В результате пакта Германия в 1939–1944 годах избежала войны на два фронта, последовательно разгромив Польшу, Францию и малые страны Европы и получив для нападения на СССР в 1941 году армию, имевшую два года боевого опыта. Таким образом, главной выигравшей от пакта стороной, по мнению многих историков, можно считать нацистскую Германию.

Глава XV Подсадная утка

А генерал Филин в это время попал в Москве в весьма напряженную и опасную ситуацию. Сталин, и без того придававший суду в Нюрнберге огромное значение, после речи Черчилля в Фултоне усилил свое внимание к процессу.

Черчилль явно вывел его из себя. Он даже дал интервью газете «Правда» на сей счет, что случалось с ним крайне редко. И Филин хорошо запомнил слова вождя, который сказал, что расценивает последнюю речь господина Черчилля, произнесенную в Соединенных Штатах Америки, как опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество. Дальше Сталин был совсем суров: «По сути дела господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны. И господин Черчилль здесь не одинок, — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки».

Что касается Нюрнберга, то здесь цель была одна: процесс должен быть успешно завершен. Те задачи, что поставлены перед советской делегацией, должны быть выполнены. Выполнены безусловно.

Поэтому когда Сталину донесли, что в Москве действует немецкий агент, работающий конкретно по Нюрнбергу, ярость его была велика. Или вы заткнете этот фонтан, или ваша бездеятельность и глупость будут расцениваться как предательство интересов народа. Такими были его слова.

И в первую очередь это относилось к другу Филина генералу Гресю.

Поэтому разговор у них в Москве с самого начала пошел невеселый.

— А тебя, Сергей Иванович, вызвал по вопросу этого самого крота, который у нас тут зарылся и которого мы никак выявить не можем, — не стал темнить Гресь.

— Паулюс, кстати, вполне мог до Нюрнберга не доехать. Его там ждали, — сказал Филин. Сказал не для того, чтобы нагнетать обстановку, а просто, чтобы показать, что он понимает и разделяет тревогу Греся.

— Знаю. Если бы это случилось, нам бы с тобой… Ведь идея с Паулюсом изначально шла от самого… — Гресь ткнул пальцем в потолок, имея в виду Сталина. — Но Шпиц этот самый законспирирован хорошо. Очень хорошо. Коли всю войну просидел и не попался… И пришла нам тут в голову кое-какая идея. Связанная, Сергей Иванович, между прочим, лично с тобой…

— Интересно, — подобрался Филин. — И каким же это образом?

— А вот каким…

Гресь сильно сцепил пальцы лежавших на огромном столе рук, словно собираясь огреть кого-то по затылку.

— Если мы правильно рассудили, что работает он где-то у нас, если перед ним поставлена задача работать по процессу, то лучшей кандидатуры для привлечения его внимания, чем ты, нет… Ты только что из Нюрнберга, по какому вопросу, не известно, можно нафантазировать что угодно, особенно, если фантазию подтолкнуть.

— И что я должен делать? — не понял Филин.

— Ничего, — усмехнулся Гресь.

— Ничего?

— Ты будешь у нас подсадной уткой. Надо просто плавать кругами и крякать как можно громче.

Гресь посмотрел на Филина с улыбкой и развел руками — мол, извини, брат, но сделать ничего не могу.

— Ничего себе роль!

Филин не то, чтобы обиделся на это необычное для генерала предложение, а просто не понял сразу, что имеется в виду.

— Ладно, ты только не обижайся, Сергей Иванович, не до того. План, значит, такой. Мы распространяем слух, что из Нюрнберга прибыл товарищ Филин со сверхсекретным докладом, в котором предлагается план действий, который вынудит американцев во всем соглашаться с советской делегацией. В общем, доклад совершенно секретный и архиважный. Содержащий доселе никому не известные, но убийственные документы.

— И какие же?

— Да какая разница! О сотрудничестве гестапо с американцами во время войны и после… Или о передаче немцами «альпийского золота» в обмен на жизни подсудимых и гарантии, что больше процессов, подобных Нюрнбергскому не будет… Это не важно. Важно напустить вокруг этого тумана. И чем гуще, тем лучше. Разумеется, Шпиц сообщит об этом своим. И разумеется, перед ним будет поставлена задача либо раздобыть план, либо узнать содержание. То есть он будет пытаться его достать. Во время этих попыток мы должны его обнаружить.

— А если он решит меня просто ликвидировать? — улыбнулся Филин.

— А что ему это даст? — серьезно ответил Гресь. — Нет, ему нужны будут именно документы, чтобы знать, чем мы обладаем.

Филин сидел в своем кабинете и пытался представить себя плавающим кругами и крякающим изо всех сил, когда без стука влетел Ребров. Вид у него был взъерошенный.

— Сергей Иванович, генерал Зоря застрелился! В Нюрнберге!..

Филин встал, вздохнул, молча подошел к вешалке и снял легкий плащ.

— Я знаю, Денис. Пойдем-ка пройдемся немного — погода сегодня замечательная.

Он уже с утра знал, что Зорю нашли мертвым в своем номере, рядом лежал его пистолет. Он знал и о заголовках западных газет, буквально вопивших: «Несчастный случай или самоубийство?» «Генерал был убит своими спецслужбами?» Судя по виду Реброва, он тоже был уже в курсе западных версий.

Тихая московская улочка за громадным зданием министерства вела на бульвары и была совсем пустынна и хороша так, как бывают хороши московские улочки и переулки весной, когда зелень деревьев еще ярка и словно отлакирована солнечным светом.

— Не могу себе представить, чтобы Зоря застрелился! — глухо сказал Ребров. — Не такой он был человек.

— Официальная версия — неосторожное обращение с оружием, — спокойно поправил его Филин. — Он чистил пистолет и забыл про патрон в стволе. Такое случается.

— Вы в это верите, Сергей Иванович? А вы знаете, что пишут западные газеты?

— Что пишут западные журналисты, я знаю. И знаю, что они могут написать. Например, что Руденко во время допроса застрелил Геринга… Что мы можем с тобой думать, находясь в Москве? Были бы мы в Нюрнберге… Ты знаешь, что там происходит в последние дни? Какая там, на процессе, обстановка? Адвокаты требовали рассмотрения копий якобы секретных протоколов к договору о ненападении. И открыто заявляли, что получили копии от американских спецслужб. Значит, документы сознательно и целенаправленно вложили в руки адвокатов. Хотя существует договоренность между обвинителями всех стран не позволять подсудимым и их защитникам заниматься расследованием политики других государств. Вот в чем суть происходящего. А вспомни, что сказал в Фултоне Черчилль! Вспомни, что сказал Сталин в ответ.

— Я помню. Он сказал, что нациям выставлен ультиматум: признайте наше господство добровольно, в противном случае неизбежна война… Их господство мы никогда и ни что не признаем.

Филин вздохнул, посмотрел на голубое совсем мирное небо.

— Вот такая оперативная обстановка сейчас. А Зоря… Он был и мне симпатичен, как и тебе, но его смерть сейчас — не только человеческая трагедия, но и политическое событие. С ее помощью пытаются нанести удар по всему процессу. И давай не забывать то, что я тебе сказал с самого начала — наша война продолжается. И становится все ожесточеннее. А где война, там и жертвы. В том числе и случайные… Филин помолчал и продолжил:

— Зоря мог просто не выдержать напряжения. Он ведь работал при Польском комитете национального освобождения во время Варшавского восстания, которое гитлеровцы разгромили. И многие поляки до сих пор упрекают нас в том, что мы им не помогли. Хотя вовсе не посчитали нужным советоваться с нами, когда начинали свое выступление. Да и не было у нас тогда возможности помочь им быстро, только ценой жизней наших измученных солдат… Их бы там пало бессчетно. Но у поляков свои расчеты…

Навстречу им мчался, крутя педали изо всех сил и самозабвенно звоня в звонок, вихрастый мальчишка на велосипеде. Филин сделал шаг в сторону и пропустил его. Потом долго смотрел вслед.

— Зоря тогда не выдержал, у него было такое сильное психологическое потрясение, что он ушел в отставку. Год нигде не работал — лечился, приходил в себя… Направляя в Нюрнберг, думали, что все уже позади, все-таки совсем еще молодой мужик, сорока нет. Но кто его знает, что у него в Нюрнберге стряслось с психикой? Он был человек совестливый, попав случайно в какую-нибудь сложную ситуацию, мог и свести счеты с жизнью… А там кто его знает…

Опять за их спинами отчаянно зазвонил велосипедный звонок — вихрастый гонщик мчался обратно все с той же счастливой улыбкой.

«Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы, как единственно полноценная нация, должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные, должны господствовать над остальными нациями мира.

По сути дела господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война.

Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей. Вполне вероятно поэтому, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство».

Глава XVI Атомный проект

— И что нам делать с этим чертовым Шпицем? — метался по своему кабинету Гресь. Одутловатое лицо его налилось кровью. — Затаился, не предпринимает ничего, гад… Не клюет он на нашу приманку! Мы про твой секретный доклад разве что по радио не объявили, а он пока никак не прорезался. Хитрая тварь!

Филин хорошо знал Греся и видел, что тот взведен до последнего предела. Видимо, с самого верха давление шло страшное.

— Я думаю, он работает только по командам и конкретным заданиям. Так что самостоятельно усердия он проявлять не будет, — рассудительно сказал он в надежде немного скинуть напряжение. — Судя по всему, задания ему поступают из Нюрнберга. Значит, нам нужно, чтобы ему дали команду раздобыть доклад.

— И как это сделать? — промычал Гресь.

— Можно подключить Гектора. Пусть забросит такую информацию. Там есть такая американская журналистка Пегги Батчер, очень популярная, мы с ее помощью американцев на пленных эсэсовцев напустили. Пусть Гектор ей подкинет информацию о секретных документах, которые готовятся в Москве… Наша Пегги молчать не станет.