До меня уже дошло, что шустрый Пискля собирался меня надуть, смывшись с маркой и не выполнив ответное обязательство по передаче мне Ирки. Краешком сознания я оценила этот поступок маленького мерзавца как непорядочный и марающий честь всей писклявой банды. Так и знала, что имею дело с несерьезной шайкой без солидных мафиозных традиций! Однако негодование мое было слабо выраженным. Основным чувством, владевшим мной в этот момент, было полное и безоговорочное обалдение!
Да и как было не обалдеть? Полномочный представитель банды, похитившей Ирку, только что на моих глазах сам стал жертвой похищения!
— Есть время разбрасывать камни — и время их собирать! — поделилась я библейской истиной с усмехающимся Пушкиным. — Есть время похищать людей — и время самому быть похищенным!
Потом я подумала: интересно, а знает ли Некто-в-белом, кого именно он украл? Вот будет потеха, если Белый Человек заинтересован исключительно в похищении маленького лохматого старичка!
Я представила себе, как удивится Белый, обнаружив под наслоениями накладных волос писклявую личность отчетливо допенсионного возраста, и истерически захохотала. Плача от смеха, на подгибающихся ногах прошла к стоянке, едва не запнулась о цепь, зацепила коленом остроугольную мусорную урну и влилась в набирающий силу поток пешеходов на главной улице. Мне было абсолютно безразлично, куда идти, потому что я совершенно не представляла, что мне теперь делать. Утешало одно: Голубая Булабонга осталась при мне.
Должно быть, со стороны я выглядела презабавно: растрепанная дамочка с расхристанной сумочкой, в наряде, цветовая гамма которого не впечатлила бы только дальтоника. Вдобавок выражение лица у меня было точь-в-точь как у замороженной рыбы: глаза стеклянные, морда одеревеневшая, рот приоткрыт. Всю эту красоту я оценила сама, когда поравнялась с салоном «Мир стекла» и увидела свое отражение в большом зеркале витрины.
Это зрелище меня несколько отрезвило, и я вновь обрела способность соображать. Характерно, что первая моя мысль не имела никакого отношения к драматическим событиям дня и была отчетливо критической! Я просто подумала, какая глупая нынче мода называть торговые точки с глобальной претензией: «Мир кухни», «Мир сантехники», «Мир кафеля», «Мир красок», «Мир дверей», «Швейный мир», «Мир саун» — это только то, что я сама видела в нашем городе. По идее, название должно будить воображение потенциального покупателя. Действительно, я лично довольно живо представляю себе мир сантехники: это стерильно чистая планета, на материках сплошь уставленная унитазами пастельных тонов, а в океанической части изобилующая архипелагами ванн и отдельными островами многофункциональных джакузи…
Занятая такими глупыми мыслями, я шагала к зданию родной телекомпании. Совершенно бессознательно шагала, ноги сами несли меня туда — должно быть, по привычке.
Очнулась я лишь тогда, когда увидела перед собой гостеприимно распахнутую дверь нашей редакторской. С порога открывался прекрасный вид на гостевой диван, на котором восседал Лаврик Листьев. Как будто и не уходил отсюда третьего дня!
— Ой, Лена, вы-то мне и нужны! — обрадовался Лавровый Лист при виде меня.
— Извините, ошиблась адресом! — пробормотала я, круто разворачиваясь.
Быстро прошла по коридору в обратном направлении и за поворотом лестничного марша столкнулась с Вадиком. Оператор как раз поднимался вверх, держа на вытянутых руках перед собой картонную коробку из-под торта. В коробке горкой лежали вареные раки.
В последний момент я увернулась от столкновения с панцирными и уступила Вадику главную дорогу.
— Привет! Как дела в «ТелекомКоме»? — притормозив, поинтересовался Вадик. — Где твое кайло, почему не в забое?
— Боюсь ударным трудом досрочно истощить жилу! — ответила я, не останавливаясь. И попросила:
— Вадька, будь человеком, задержи Лаврушку! Он за мной гонится.
Слетела по лестнице на первый этаж и уже там услышала голос хитрюги Лаврика:
— Ой, Вадим, я в морозилку пиво сунул и вынужден бежать. Вы не достанете бутылку, пока она не лопнула?
Я досадливо скривилась. Видно, Лаврушка услышал, как я просила Вадика поработать заградительным сооружением, и нашел гениальный способ его нейтрализовать. Можно не сомневаться, что Вадик с удовольствием спасет чужое пиво, так кстати пришедшееся к ракам! Причем выручать его из плена морозилки он отправится незамедлительно.
Прикинув расстояние до трамвайной остановки, я решила, что не успею до нее добежать и прыгнуть в отходящий вагон. Лаврик юноша спортивный, он меня догонит, и придется нам разговаривать об очередной дутой сенсации посреди толпы, чутко прислушивающейся к беседе. Не хочу я положить начало паническим слухам о гривастых кошках-мутантах и прочей чуши!
С этой мыслью я развернулась и встретила подоспевшего Лаврика лицом к лицу и упреждающими словами:
— Лаврик, если ты собираешься рассказать мне о новых парикмахерских экспериментах своей подружки, даже не приближайся! У меня нет времени слушать про длинногривых кошек в бигуди и собачек цвета «баклажан»!
Над нашими головами послышался тихий смешок. Я подняла голову и увидела в окне третьего этажа Вадика с запотевшей полуторалитровой бутылью.
— А как насчет маленьких зеленых человечков? — Лаврик Листьев и не подумал от меня отвязаться.
Нет, он не Лавровый Лист, он натуральный Репей!
— Они покрасили зеленкой младенцев в доме малютки! — шумно отхлебнув Лавриково пиво, ехидно предположил Вадик, очевидно, напрочь лишенный чувства благодарности.
— Про каких еще маленьких зеленых человечков ты говоришь? — рассердилась я.
— Уж, конечно, не про тех, которых рисуют на пешеходных светофорах! — пожал острыми плечиками творец сенсаций. — Про инопланетян, разумеется.
— Та-ак, приехали! — я покрутила пальцем у виска.
— Скорее, прилетели! — поправил Лаврик.
Он уткнул пронзительный взор в синюю твердь вечернего неба и вдохновенно, с легким завыванием, завел:
— Через безжизненные просторы космоса они мчали к нам на своей летающей тарелке, чтобы здесь, на задворках галактики, вступить в контакт с братьями по разуму.
— С братьями и сестрами, — доброжелательно кивнул Вадик.
Я нетерпеливо притопывала, ожидая возможности сорваться с места и умчаться прочь со скоростью летающей тарелки.
— Я так понимаю, совершенно случайно на пути братьев-гуманоидов оказался ты, и теперь именно ты уполномочен стать проводником идей инопланетного разума в земные массы? — перебила я Лаврика.
Он скромно потупился:
— Не совсем уполномочен…
— Скорее, сам навязался! — захохотал Вадик, демонстрируя классическое хмельное веселье.
— Я просто принял сигналы, — укоризненно поглядев на Вадика, сказал Лавровый Лист.
— Телепатические! — обрадовался Вадик, переполовиненной бутылью обрисовав в воздухе вокруг своей головы широкий круг, с трудом вписавшийся в размеры распахнутого настежь окна.
— Нет, я их увидел, — покачал кудрявой головушкой нисколько не обескураженный Лаврик.
— Третьим глазом? — съязвил Вадик.
— Только первым и вторым, — Лавровый Лист снова закатил глаза. — Дело было так. Вчера вечером я бродил по берегу Кубани…
— Предаваясь мечтам о контактах с маленькими зелеными человечками! — снова встрял неугомонный Вадик.
Лаврик неожиданно покраснел.
— По правде говоря, я наступил на собачье дерьмо и пытался оттереть подошву на мокром песочке, — признался он. — Но это совершенно неважно! Итак, я бродил у воды и вдруг заметил загадочные вспышки света, идущие с реки. Одна из них ослепила меня. Я остановился, посмотрел — и меня ослепила вторая вспышка!
— Потом третья! Четвертая! Двенадцатая! — с подъемом вскричал Вадик, размахивая бутылкой с риском уронить ее нам с Лавриком на голову.
Лаврику-то от этого вряд ли стало бы хуже, он, судя по всему, уже давно и неизлечимо больной на голову, а вот мне сотрясение мозга ни к чему! Я слегка попятилась и приветливо, как говорят с умалишенными, сказала:
— Ну, вы тут побеседуйте, а я потихоньку пойду, мне пора…
Лавровый Лист уже вошел в роль Свидетеля Сенсационного События и не обращал внимания на мелкие досадные помехи вроде язвительных реплик и несущественных замечаний.
— Короткие и длинные вспышки следовали в определенной последовательности, четко выдерживая ритм: пам, пам, пам-пам-пам, пам-пам-пам-пам! Пам-пам! — Лаврик забил в ладоши.
— А в азбуке Морзе есть такой сигнал? — Вадик подогрел рассказчика заинтересованным вопросом.
Успев отойти на пару метров, я оглянулась и испытующе посмотрела на приятеля-оператора. Вадька мне заговорщицки подмигнул и хитро улыбнулся. Я поняла, что товарищ таким образом выполняет свое обещание задержать невыносимого Лаврика, и с признательностью приложила руку к сердцу.
Было около шести часов вечера, из расположенных в сердце города офисов, магазинов и всяческих контор повалили служащие, узкие улочки старого центра заполнили автомобили, на тротуарах образовалось многорядное движение с водоворотами, общественный транспорт пользовался повышенным спросом. Трясясь в переполненном трамвае, я понемногу пришла в себя и большую часть пути провела в безрадостных раздумьях.
— Ну, что? — с надеждой и тревогой спросил Гриня.
Не отрывая от уха трубку мобильника, Леня Пушкин кругами бегал вокруг памятника тезке. Напряженно вглядываясь в лицо брата, Гриня ворочал головой, как подсолнух, отслеживающий перемещение дневного светила.
Леня досадливо отмахнулся и ничего не ответил. Он был занят: уже с полчаса поочередно набирал номера телефонов — Серениного и похищенной бабы, надеясь услышать родной писклявый голос. Мобильники лежали в карманах Серениных штанишек, прикрытых длиннополым докторским маскхалатом, но братец на вызовы не отвечал, и Леню с Гриней это очень беспокоило.
Когда шустрый младший братец, успешно вырвав из рук тетки-растяпы коробок с вожделенным добром, со всех ног припустил к ожидающему на стоянке такси, Леня и Гриня шумно хлопнули друг друга по рукам, облегченно вздохнули и немного расслабились. Появление незнакомого мужика, осуществившего перехват летящего Серени буквально в нескольких метрах от припаркованного под елочкой такси, стало для братьев полной неожиданностью.
Задремавший в своем кресле таксист был немедленно разбужен, но потерял несколько драгоценных секунд, вникая в задачу, которую взволнованные до потери членораздельной речи братья Пушкины формулировали крайне невнятно. Спешно организованная погоня успеха не имела, машина, увозящая похищенного Сереню, петляя, как заяц, затерялась в лабиринте улиц.
Наорав на таксиста за то, что тот не проявил в преследовании противника должной настойчивости и водительского мастерства, Леня урезал вдвое ранее обещанное вознаграждение, и братья покинули наемный экипаж в самом дурном расположении духа. Произведенный напоследок громкий хлопок автомобильной дверцей лишь отчасти заглушил ругательства оскорбленного в лучших чувствах водителя.
Деньги, сэкономленные на оплате услуг такси, потратили с толком. На стихийном радиотехническом рынке под Толстовским мостом по смешной цене купили подержанный мобильник. Продававший его дядька самого потрепанного вида убежал, даже не пересчитав толком деньги, что яснее ясного говорило: сотовый краденый. Леонида, однако, совершенно не волновало происхождение дешевого мобильника. Он надеялся, что успеет провести по нему переговоры об освобождении Серени, после чего грошовую «мобилку» можно будет и в Кубань выбросить.
Возвращаться вдвоем, без Серени, домой братья Пушкины не стали, чтобы не волновать мамулю. Не имея штаб-квартиры в городе и не зная, куда податься, снова прибыли на Пушкинскую площадь.
— Молчит? — снова спросил Гриня, сморщившись, словно он укусил незрелое яблоко.
Именно в этот момент трубка подала признаки жизни.
— Алло! Алло, Серенький! — закричал Леонид, спугнув первого смелого голубя, рискнувшего присесть на плечо медленно остывающего солнца русской поэзии.
Гриня напряженно всматривался в лицо старшего брата, пытаясь по малейшим движениям мимических мышц угадать слова, которых не слышал. Задача была сложная, почти невыполнимая: монолог невидимого собеседника заставил Леонида окаменеть лицом. Самостоятельной напряженной жизнью на Лениной физиономии жили только брови, которые то вопросительно взлетали, то обессиленно опадали, как крылья чайки.
— Ну?! — нетерпеливо выдохнул Гриня, едва дождавшись, пока Леня закончит разговор.
— Антилопа гну! — не по делу огрызнулся Леня.
Состоявшийся короткий разговор окончательно вывел его из равновесия.
— Где Серенький? — жалобно спросил Гриня, ничуть не обидевшись.
— В Караганде, — буркнул Леня.
— Это где такое? — наморщил крепкий лоб Гриня.
— Это в Казахстане, — машинально ответил Леонид, сосредоточенно глядя на блестящий носок башмака бронзового поэта.
— Сереня в Казахстане?! — удивился Гриня. — Че они, за два часа аж до Турции доехали?! На машине через море?
Леонид перевел взгляд с пушкинской обувки на брата и долго внимательно на него смотрел.
— Разве Казахстан — это не в Турции? — робко спросил Гриня.
— Нет, — задумчиво сказал Леня. — Казахстан в Казахстане.
Гриня уважительно затих, оценивая глубину этой мысли.
— Так вот, кстати, о заморских странах, — после паузы сказал Леонид. — Надо думать, как нашу бабу из реки вытаскивать.
— Че, опять? — огорчился Гриня.
Леня правильно понял эту реплику, выражавшую нежелание не вытаскивать бабу из воды, а снова думать о способе переправы пленницы. Думать Гриня вообще не любил.
— Если хотим вернуть Сереню, придется отдать этому жлобу марку, — объяснил Леонид, обозвав ругательным словом похитителя младшего братца. — А чтобы получить марку, придется отдать бабу номер один бабе номер два. Боюсь, та, вторая, пока не увидит первую, Булабонгу нам не отдаст. После того как Сереня пытался от нее сбежать с добром, она нам на слово уже не поверит.
Несколько сумбурное изложение заставило Гриню напрячь мозги, но суть сказанного он уловил:
— Жлоб хочет нашу марку?
— Угу, — кивнул Леонид.
— Фигово, — резюмировал Гриня.
— Фиговее некуда, — согласился Леня, который редко употреблял ненормативные выражения, но сегодня готов был материться в голос.
С помощью благородного Вадика ускользнув от Лаврика, я сразу же выбросила из головы всех и всяческих братьев по разуму. Никакого своего родства с высокоразумными существами земного или инопланетного происхождения я в данный момент не ощущала. В голове был самый настоящий космический вакуум. Чтобы сформировать из рассеянной звездной пыли хоть одну толковую мысль, нужно было снять стресс.
Я знаю несколько быстрых и эффективных способов избавления от морального дискомфорта. В моем арсенале антистрессовых мероприятий значатся медитативное прослушивание тихих ненавязчивых мелодий, поглаживание приятных пушистых зверьков, поедание вкусностей, общение с любимыми мужчинами — мужем и сыном — и, как апофеоз, если ничто другое уже не помогает, — шумный скандал с топаньем ногами и разносом по дощечке хрупких строений.
В данный момент мое душевное напряжение еще не достигло того градуса, за которым следует взрыв, и поблизости не было мужа, ребенка и шерстистых животных, если не считать гривастую кошку Лаврового Листа. Таким образом, доступными средствами восстановления душевного равновесия оставались пассивное музицирование и лечебно-профилактическое обжорство.
Совмещая два в одном, я уселась за столик летнего кафе с живой музыкой и заказала двойную порцию пломбира с орехами, вареньем, цукатами, изюмом, воздушным рисом и мармеладной крошкой.
— И большую-большую ложку? — позволила себе неуместную шутку девушка-официантка.
Я посмотрела на нее с немым укором. Устыдившись, барышня убежала и удивительно скоро вернулась с моим заказом. Вооружившись ложкой, я деловито прокопала ямку в тазике с пломбиром, погребенным под наслоениями добавок, минут через десять почувствовала, что мне легчает, и с этого момента стала чавкать тише, чтобы не заглушать другим посетителям кафе музыку.
В качестве обещанной живой музыки выступал полумертвый юноша, замученный вид которого наводил на мысли о застенках и узилищах. Тщетно борясь с нарушающей артикуляцию зевотой, музыкант тоскливо выводил лирическую песнь на не опознанном мной языке, одновременно вяло подыгрывая себе на клавишных. Очевидно, от усталости, ноги менестреля подкашивались, и казалось, что буквально через мгновение, не допев свою лебединую песнь на неведомом наречии, он тихо соскользнет под клавикорд и там ляжет замертво, точно последний представитель уже вымершего народа.
Резкая трель телефонного звонка взбодрила умирающего лебедя, как грохот ружейного выстрела. Встрепенувшись, музыкант воспрял духом и телом, оборвал погребальный плач и исполнил бравурный музыкальный пассаж.
— Да! — бодро, в тон музычке, воскликнула я в трубку.
— Предлагаю встретиться и обсудить условия обмена нашей марки на вашу подругу, — произнес усталый мужской голос без намека на писк.
Я поняла, что звонит представитель банды Писклявого, и ощетинилась:
— Опять попытаетесь меня надуть? Дудки! Второй раз этот номер у вас не пройдет! Пока я не увижу Ирку, Булабонги вам не получить, так и знайте!
Реанимировавшийся музыкант подкрепил мои слова звучным мажорным аккордом.
— Обещаю, вы ее увидите, — заверил меня собеседник.