Этот пенек служил своеобразным средством связи между похитителями и жертвой. Мелкорослый Сереня, незаметно шмыгая туда и обратно, уже трижды за минувшие сутки оставлял на пеньке пропитание для узницы и записочки, которые Ирка высокомерно игнорировала, хотя ей специально для организации переписки передали карандаш и блокнот. Также у нее была при себе дамская сумка с разным мелким барахлом, которое братья великодушно оставили пленнице, изъяв только сотовый телефон.
— Минералку и яблоки забрала, чипсы оставила, — Леня сообщил результаты наблюдения.
— И правильно, в чипсах канцерогены, — сказал Гриня.
Сереня зашипел и злобно сплюнул в мутную воду.
— Опять она нам ничего не пишет! — вздохнул Леня. — Спрашивается, зачем мы ее тут держим? Ясно же, что она сама ни черта не знает о нашем добре! Говорю, надо ее отпускать.
— Нельзя ее отпускать! — яростно зашептал Сереня. — Если мы ее отпустим, она расскажет своей подружке, какая мы несерьезная банда! Если эти бабы не будут нас бояться, как мы заставим их искать наше добро? Сами-то мы вообще ничего найти не можем, потому что для нас в чужом доме все добро чужое! Хозяева-то хоть свою собственность опознать могут, есть шанс вычислить Санину передачку методом исключения. Но та, вторая, тетка помогает нам только потому, что хочет спасти свою подругу! Из нашего плена спасти! А тут мы сами ее отпускаем, да? Все, бабы обнимаются, радуются и плюют на нас с высокой горки! Еще и в милицию, поди, заявят!
— Не надо в милицию! — испугался Гриня.
Леня яростно поскреб в затылке и сказал младшему братцу:
— Тогда нужно постараться ускорить процесс поисков! Нажать как следует на подругу! Давай, звони ей!
— А где тут автомат? — простодушный Гриня завертел головой в поисках таксофона.
— Нам не нужен автомат, — ухмыльнулся Сереня. — Я с ее собственного мобильника позвоню!
И он достал из одного кармана конфискованный у Ирки сотовый, а из другого — бумажку с записанным на ней номером мобильного телефона подруги.
Пискля позвонил мне раньше, чем я успела добраться до Иркиного дома в Пионерском. К счастью, я ехала не в общественном транспорте, где невозможно нормально поговорить по причине отвратительной слышимости, а в такси. Специально вызвала машину, чтобы не трястись в маршрутке и не топать пешком через поле. Все-таки после падения и удара головой о стену я чувствовала себя неважно.
Мобильник подал голос, я автоматически посмотрела на высветившиеся циферки, узнала номер Иркиного сотового, уже успела обрадоваться, но тут в трубке послышался знакомый писклявый голос. Он обогатился новыми интонациями, к обычному писку прибавилось какое-то зловещее шипение и дребезжание:
— Слуш-шай с-сюда! С-сроку тебе одни с-сутки, потом мы твою подругу з-закопаем!
— Ты почему шепотом говоришь? — стараясь не поддаваться панике, почти нормальным голосом спросила я. — Говори громче, я тебя плохо слышу: в машине еду.
Сереня отклеил сотовый от уха и посмотрел на него с возмущением. Она еще будет командовать, как ему говорить!
— Хочешь, чтобы я заорал? — гневно прошипел в трубку Сереня, который не мог говорить громче из опасения привлечь внимание Ирки, скучно слоняющейся вблизи кустов.
Если баба заметит присутствие братьев, она, пожалуй, развлечет себя мордобоем!
— Дульки тебе! — совсем по-детски объявил Сереня, плотнее прижимая трубку. — Тут я командую, а не ты! Захочу — буду говорить громче. Захочу — вообще не буду с тобой разговаривать! Молча грохну твою подружку, и все дела!
— Кстати, о подружке, — не дрогнула баба. — Я хочу получить доказательства того, что она у вас.
— Так я же говорю по ее мобильнику! — удивился женской тупости Сереня.
— Ну и что? Может, ты его у Ирки свистнул?
— Чего это ради я стал бы свистеть только его? Я их обоих свистнул!
Одинаково разинув рты, Леня и Гриня прислушивались к этому странному разговору.
— А почему я должна тебе верить на слово? — уперлась баба. — Я тебя знать не знаю, может, ты врешь как сивый мерин!
— Это я-то мерин? — обиделся Сереня.
— Мерин ты или не мерин, мне, честно говоря, без разницы! Пока я не услышу Ирку, ничего для тебя делать не буду.
— Я перезвоню, — сказал Сереня и выключил мобильник.
Леня и Гриня напряженно смотрели на него, встревоженные явно недовольным выражением лица младшенького.
— Она требует позвать к телефону эту, — Сереня кивнул на кусты. — Говорит, пока не услышит ее, не будет нам помогать.
Настойчиво тренькнул мобильник. Сереня напрягся, но тут же расслабился, увидев, что это всего лишь пришел счет за состоявшийся разговор. Три двадцать, вовсе и не дорого!
— Мы не можем позвать ее к телефону, — в задумчивости скосив взгляд на прибившийся к борту лодки мелкий мусор, сказал Леня.
— Давайте положим мобильник ей на пенек, — предложил Гриня.
— Совсем дурак, что ли? — окрысился на брата Сереня. — Она возьмет и позвонит в милицию! Или вообще в Службу спасения, через спутник, чтобы они могли засечь ее местоположение!
— А они такое могут? — заинтересовался Гриня.
— Они много чего могут, — уклончиво ответил Сереня. — Нет, телефон ей в руки давать нельзя.
— Я придумал! — торжествующе улыбнулся Леонид. — Мы включим телефон и сделаем что-нибудь такое, что заставит ее громко кричать! Например, будем бросать в нее камни.
— А она будет эти камни поднимать и бросать обратно, и еще неизвестно, кто будет громко кричать, — язвительно сказал Сереня. — Нет, нужно придумать что-то другое.
Леня, уже успевший подобрать подходящий камень, поспешно бросил его в тихую заводь у берега.
— Ой, жабачок! — детски обрадовался Гриня, увидев выпрыгнувшую из воды лягушку.
— Жабачок, — задумчиво повторил Леня.
Лицо его медленно просветлело.
— Гриня, не хочешь вспомнить детство? — обратился он к брату. — Помнится, ты очень ловко ловил лягушек!
— Хочешь устроить пикничок на свежем воздухе, сварганить шашлык из лягушачьих лапок? — съязвил Сереня.
Леня широко улыбнулся и поощрительно кивнул Грине, который уже поднял со дна лодки матерчатый сачок на длинной ручке.
— Мы ее не камнями, мы ее лягушками закидаем! — сказал он, с нежностью поглядев на зеленую квакушу, классическим брассом плывущую прямо в сачок. — Думаю, что лягушек она в руки брать не захочет и обратно кидать не станет, а вот крик поднимет — о-го-го!
— Есть одна, — доложил Гриня, подняв сачок с первой лягушкой. — Тебе сколько их нужно? Возьмите кто-нибудь первую, а то она выпрыгнет обратно.
— У меня руки заняты, я звоню по телефону, — поспешил заявить Сереня.
Он снова достал из кармана мобильник и одним нажатием на нужную кнопку повторил вызов последнего номера.
Я расплатилась с водителем, отпустила такси, заранее приготовленными ключами открыла калитку и входную дверь, вошла в дом, и тут мобильник звякнул. Залиться трелью он не успел, я тут же ответила на вызов:
— Алло?
— Вот, слушай!
Писклявый голос пропал, и стали отчетливо слышны какие-то необычные шумы, похожие на треск помех, а потом в трубке зазвучал приглушенный расстоянием голос Ирки.
— Блин, да что это такое?! Что за гадость?! — подруга поперхнулась словом и дико взвизгнула.
— Ирка, ты где? Что с тобой делают? — всполошилась я.
— Ой, мамочка, уйди, брысь! А-а-а!!!
На фоне Иркиного отчаянного крика в трубке прорезался довольный голосок Писклявого:
— Ну что, слышала?
— Что вы с ней делаете? — я была откровенно напугана.
На моей памяти Ирка так орала только однажды. Тогда на нее, голую, во время купания свалилась мышь, которую какая-то ошибка навигации привела к отверстию вентиляции над ванной. Сражаясь с мышкой, подруга расколола кулаками несколько плиток на кафельной стене, разбила в кровь руки и погнула латунный кран. Мышь вообще бесславно окочурилась. По-моему, ее смертельно контузил Иркин рев.
— Как что? — притворно удивился моему вопросу гадкий Пискля. — Мы ее пытаем! Пока не сильно, так, жалеючи, но скоро начнем мучить по-настоящему — с раскаленным железом и стальными щипцами! Не знаю, сколько она продержится. Думаю, у вас совсем немного времени.
— Послушайте, я хо…
Договорить мне не удалось. Звонок неожиданно оборвался, а я не успела ни попросить Писклю пощадить Ирку, ни сказать мерзавцу, что именно я о нем думаю!
— Я хо…
— Извините, на вашем счете нет денег для продолжения разговора. Пополните, пожалуйста, счет!
Женский голос в трубке в один момент изменился. Пискля в недоумении отстранил телефон от уха, потряс его, как погремушку, ничего этим не добился и уставился на куст, за которым в некотором отдалении просматривалась могучая фигура пленницы, неспешно совершающей вечерний моцион вокруг хижины. Тонкая шея младшего Пушкина покраснела, словно ее обладатель получил затрещину.
Пискля и в самом деле чувствовал себя так, будто ему отвесили звонкую оплеуху.
— Офигеть! — сказал он, переводя возмущенный взгляд с Ирки за кустом на ее мобильник и обратно. — Я еще должен ей денег на счет положить! Ну, совсем обнаглела баба!
Я выключила неожиданно замолкший мобильник, сунула его в карман и задумалась. Перед моим мысленным взором возникла несчастная Ирка — зареванная, с разноцветными потеками макияжа на осунувшейся физиономии, с некрасиво обкромсанными волосами, пряди которых прилипли к вспотевшей голове. Подруга была привязана к столбу линии электропередачи, у основания которого лежали вязанки хвороста, и горбатый карлик, пища, как крысенок, поливал поленницу бензином из канистры…
Картинка была такая правдоподобная, что у меня задрожали губы и защипало глаза. Чтобы не разреветься, как идиотка, я отогнала пугающее видение, но тут же вернула его обратно. Откуда взялся этот столб? И эти вязанки хвороста? Вообще, почему мое воображение живописало действие под открытым небом?
Вероятно, мое подсознание обработало и задействовало не только основную, но и фоновую информацию из последнего разговора с Писклей. Действительно, шумы там были интересные: вроде и ветер выл, и трещал какой-то растительный сухостой, и как будто водичка журчала… Похоже, Ирку вопреки традициям классического киднепинга держат не в закрытом помещении, а под открытым небом!
Не могу сказать, что этот вывод меня сколько-нибудь утешил. Конечно, сейчас лето, тепло даже ночью, но вести жизнь в полевых условиях, без привычных удобств, в компании каких-нибудь кузнечиков, кротов или, не дай бог, мышей-полевок — это не для Ирки. Вообще-то она очень мужественная и выносливая, но за последние годы разбаловалась, приобрела массу барских замашек. Например, утром, не вставая с кровати, съедать шоколадный батончик. А кто ей сейчас подаст сникерс в постель? Я забыла спросить у Пискли, кормят ли пленницу вообще хоть чем-нибудь!
Крайне встревоженная, я заперла за собой входную дверь, бросила на пол в прихожей свою сумку и, не заходя в комнаты, зашагала по лестнице в комнату под самой крышей. Я решила незамедлительно начать поиски проклятого добра проклятого Пискли — сверху начать, с чердака, чтобы потом методично двигаться сверху вниз. Можно было, конечно, поступить наоборот, сделать отправной точкой подвал, но мне ужасно не хотелось разбирать баррикаду из мешков и коробок с семенами, луковицами и саженцами. Может быть, мне повезет, и я найду искомое раньше, чем доберусь до подвала!
Мое появление в мансарде вызвало переполох в стройных рядах армии пауков. Прямо с порога я влипла физиономией в одно из их коллективных произведений — этакий гобелен два на полтора, под условным названием «Муха не пролетит!». Добротная паучья сеть была клейкой, а мое лицо в результате скоростного подъема по крутой лестнице вспотело, так что аппликация получилась на диво прочная. Чтобы очистить лицо, мне пришлось снять с себя майку и как следует потереть морду трикотажным полотном. Использовать для этой цели тряпки с вешалки, несущей караул у входа, я не рискнула, потому что эти мануфактурные изделия были покрыты таким слоем пыли, будто все до единой были сшиты из одной ткани — серого велюра.
Пол тоже был пылен и, если можно так сказать, «девственно-грязен»: сразу было видно, что нога человека не ступала по нему уже много месяцев. Стало быть, можно было с большой степенью уверенности предположить, что и рука человека в мансарде давно уже ничего не делала. В частности, не заносила сюда и не прятала здесь никакое добро. Поэтому я с радостью исключила мансарду из списка помещений, назначенных к тщательному обыску на предмет обнаружения «добра» писклявой мафии.
В холле второго этажа, куда я спустилась из-под крыши, пришлось выбирать, в какую из трех дверей сунуться первой. В хозяйскую спальню, в детскую или в библиотеку? В комнате, именуемой детской, не было пока не только детей, но и мебели. Там даже ковролин еще не стелили! В окружении голых оштукатуренных стен на голом дощатом полу, точно под свисающей с голого потолка голой лампочкой на шнуре, лежал потертый коврик с лебедями. На него по утрам усаживался голый Моржик, постигающий по самоучителю с картинками дзен-буддизм. Таким образом, в детской комнате для медитаций было бы крайне затруднительно что-нибудь спрятать. Я заглянула под коврик, убедилась, что там ничего нет, и двинулась в библиотеку.
Это помещение казалось мне весьма многообещающим по части устройства всяческих «захоронок», и не зря! Начав обыск с книжных полок, я нашла три денежные заначки, по одной на каждый из трех томов «Энциклопедии автомобилиста». Судя по всему, это были подкожные денежные отложения Иркиного супруга.
В ящиках просторного кабинетного стола нашлось немало исторических документов и занятных манускриптов. Например, написанная рукой Ирки записка: «Моржик, купи два рулона туалетной бумаги и срочно езжай домой!» Текст интриговал и будил фантазию! Впрочем, этот шедевр эпистолярного жанра вряд ли можно было продать с аукциона так же дорого, как автограф А. С. Пушкина, так что я вынуждена была продолжить поиск ценного имущества. Задача осложнялась тем, что оно обязательно должно было быть чужим, иначе я остановила бы выбор на кредитной карточке Моржика, являющегося клиентом «Чейз Манхэттен Банка».
Приятным сюрпризом стал шоколадный батончик, обнаруженный в ящике с канцелярскими принадлежностями. При виде сникерса я пустила слюни, как шарпей, и разодрала в клочья обертку, спеша добраться до сладкого. А потом совершенно идиотски попутала руки и бросила в мусорную корзинку под столом не скомканную бумажку, а сам шоколадный батончик! Закусила скрипучую обертку, очнулась и полезла под стол, к мусорке, до половины наполненной скомканными бумажками с колонками цифр. Похоже, это Ирка занималась бухгалтерией.
Тяжелый батончик бухнулся на самое дно корзинки. Я сунула руку поглубже в урну, и к моей раскрытой ладони прилипло что-то скользкое. Брезгливо скривившись, я тут же отдернула руку, и скользкое нечто вынырнуло из мусорки вместе с ней.
Заранее кривясь, я взглянула одним глазом на свою добычу. Ничего ужасного, просто маленький целлофановый пакетик! Не пустой, с какой-то цветной бумажкой внутри.
Я задействовала оба ока и посмотрела внимательно. В блестящем прозрачном пакетике лежала почтовая марка. Без штемпеля, даже без привычных зубчиков по краям и необычной формы — в виде восьмигранника, но это наверняка была именно марка, потому что в правом нижнем углу было пропечатано: 100 Qa. Сто, стало быть, денежных единиц, название которых начинается на «Qa». Кваксы какие-нибудь. Надо полагать, это какая-то экзотическая валюта, вероятно, африканская.
На марке была нарисована чернокожая тетушка лет сорока, такая толстощекая лоснящаяся мамушка в пестром платке, завязанном «ушками» на лбу, в красных бусиках и с рыбьей костью в носу. Если бы не эта кость да еще цвет кожи, Мамушка была бы один в один гоголевская Солоха! Малороссийский колорит подкрепляла рамочка, имитирующая веночек из цветов с лентами. Правда, цветы были необычного лазоревого цвета — я тут же вспомнила свою покойную синюю розу! По ленточке бежали латинские буковки, свивающиеся в слова: «Blue Boolubongha». «Голубая Булабонга», — перевела я. Наверное, это название того самого лазоревого цветка.
Радуясь возможности отвлечься от утомительного обыска, я позволила себе утолить свое любопытство: включила компьютер на столе, вошла в Интернет и поискала на Яндексе Голубую Булабонгу. Долго искать не пришлось, поисковик с разбегу выдал мне ссылки на специализированные филателистические сайты, а там мою Булабонгу знали как облупленную.
Я узнала, что Булабонга — это вовсе не цветок, а маленькое, но гордое африканское племя. Украшая себя несъедобными фрагментами рыбы и дичи, оно тихо-мирно прозябало в своем медвежьем углу Черного континента до середины двадцатого века, когда боги неожиданно обратили на булабонгскую братию особое внимание. Возвращаясь со своеобычного вечернего моциона по родной пустыне-саванне, дежурный вождь приволок в туеске горсть личинок к ужину и большой прозрачный кристалл бледно-голубого цвета. По трагической случайности, аппетитные личинки, съеденные вождем в одиночку, оказались ядовитыми, и христианский миссионер, приблудившийся к булабонжцам пару месяцев спустя, так и не смог узнать, откуда у аборигенов взялся большой алмаз, получивший название «Голубая Булабонга». Еще месяцем позже алчные белые люди потеснили черных бедолаг с их родной булабонжской земли, и вскоре племя рассеялось по Африке и перестало существовать как самостоятельная государственная единица. Правда, других алмазов в булабонжских пределах так и не нашли. Алмаз «Голубая Булабонга» осел в каком-то частном музее, и напоминанием обо всей этой трагической истории стала марка, выпущенная на деньги совестливого коллекционера.