– Здравствуйте, – глубоким голосом поздоровался снеговик. – Меня зовут Петр Иванович.
– Серафимович, опять церемонии! – перебила вошедшая Анна Васильевна. – Светлана знает, кто ты такой!
Снеговик улыбнулся смущенно, будто извиняясь.
– Жуткая кукла этот Генри, – сказал он. – Я сам ее побаиваюсь. Будь я на вашем месте, сбежал бы без оглядки. А вы остались.
– Это не от избытка храбрости, – призналась Света. – Просто неловко было…
– Уходить, не попрощавшись? – фыркнула Стрельникова.
Петр Иванович строго взглянул на нее:
– Уходить, не предупредив тебя, Анна. Иногда ты бываешь невозможно черствой.
– Иногда? – с нарочитой обидой переспросила Стрельникова. – Какое оскорбление, Серафимович! Я бываю черствой всегда!
Снова зазвенел звонок.
– Это Виктор! – обрадовалась Анна Васильевна и упорхнула.
– Ее брат, – вполголоса пояснил актер. – По совместительству наш режиссер и продюсер. Вы и в самом деле решили, что в спальне труп?
Света кивнула.
– Могу себе представить, как вам досталось от Анны.
– Не так сильно, как я боялась, – улыбнулась Света. – Мне даже разрешили не избавляться от кота.
Серафимович наклонился к ней ближе.
– Я знаю, Анна иногда кажется несколько… м-м-м…
Она замялся, и Света пришла на помощь:
– Резкой?
– Да, пожалуй. Но это маска. Если хотите, защитный костюм. В действительности она тепло относится к животным. Вашему котику ничего не грозило.
– Я видела в спальне собаку, – вспомнила Света.
Серафимович обрадовался:
– Да-да, это то самое, о чем я вам говорю. Анна вечно твердит, как она ненавидит животных. Уверяет, что была бы рада избавить от них весь мир. Звучит чудовищно, я знаю. А сама приютила это бедное больное существо по первой моей просьбе.
– Так это не ее пес?
– Нет, что вы! Его подобрала где-то моя дочь и привезла к себе. К сожалению, у нее, бедняжки, аллергия на собак. Три дня она терпела и молчала, а на четвертый я случайно увидел ее. Конечно, мне пришлось сразу забрать собаку! Дочь уже покрылась жуткими пятнами. Стала как мухомор, только наоборот: красное на белом.
– Но можно же было попробовать его пристроить, – осторожно сказала Света.
Петр Иванович махнул рукой:
– Кто возьмет пожилого одноглазого пса! Даже если бы кто-то и согласился, для него жизнь среди других животных и равнодушных людей будет мучительна. Всем старикам нужен дом, где о них будут заботиться. В том числе и собачьим старикам. У меня у самого дома пекинес, я знаю, о чем говорю. Именно из-за него я не смог оставить этого беднягу у себя, а привез Анне. И она безропотно взяла его. Гуляет с ним, вы представляете?
Света попыталась представить элегантную Анну Васильевну в компании облезлой одноглазой дворняги. Картинка не складывалась.
В кармане Серафимовича прозвонил телефон.
– Да, милая, – ласково сказал он и глазами извинился перед Светой за прерванный разговор. – Да, у Анны. Еще нет, вот-вот начнем.
Он прикрыл трубку рукой и спросил с улыбкой:
– Вы позволите рассказать дочери о вашем маленьком приключении с Генри? Нет, если вам неприятно…
Света замахала руками: рассказывайте, ради бога! Она больше не чувствовала ни смущения, ни стыда.
Петр Иванович встал и вышел из комнаты, на ходу говоря:
– У нас случился небольшой казус…
Окончание разговора Света уже не услышала.
Вернулся он через пять минут, погрустневший.
– Дочь говорит, никто не желает стать хозяином нашему одноглазому старичку. Мы изо всех сил ищем ему новый дом, но пока получается не очень удачно. Кстати, может быть, вы подумаете о том, чтобы обзавестись животным? У него хороший характер, честное слово!
Он с надеждой посмотрел на Свету.
Ей было жаль отказывать этому милому человеку. Пришлось напомнить скорее себе, чем ему:
– У меня живет кот. Котенок!
– Ах, да, – поник Серафимович. – Я совсем забыл. Жаль, из вас получилась бы отличная хозяйка для Циклопа.
– Циклопа?
– До чего же примитивная кличка, не правда ли? – громко спросили от двери. – Прямолинейная, как рельс. Раз одноглазый, значит, Циклоп. Никакой фантазии!
В столовую вошел как раз такой красавец, каким Света по голосу представляла Серафимовича: высокий, чисто выбритый, с римским носом. На нем был светло-серый костюм, пиджак лихо свисал с одного плеча, как гусарский ментик.
Его портила только изломанная линия рта. И две брюзгливые складки, залегшие возле уголков опущенных губ.
Красавец шевельнул плечом. Подхватил сползший пиджак и широким жестом, не глядя, швырнул его в угол, как ненужную тряпку. «Промахнется!» – понадеялась было Света. Но пиджак попал точно на стул.
– Здравствуй, Виктор, – сдержанно сказал Петр Иванович.
– Приветствую. А я, между прочим, предлагал назвать его куда более подходящим именем.
Красавец подмигнул Свете. Та неловко улыбнулась в ответ.
Вот, значит, как выглядит брат Анны Васильевны. Странное противоречие: лицо аристократа – и купеческие манеры. И голос самодовольный, раскатистый.
Отвечать ему не хотелось. Хотелось скорее уйти домой и забыть все, что здесь произошло.
Но промолчать было невежливо.
– Каким именем? – спросила Света.
– Унтиком. Отличная кличка.
– Почему? – не поняла она.
Красавец ухмыльнулся углом рта. А Петр Иванович отчего-то нахмурился.
– Вы знаете, что такое унты? – поинтересовался Виктор.
– Сапоги.
– Правильно. Сапоги из меха. А знаете ли вы, что в некоторых местах нашей необъятной родины унты шьют из собачьих шкур?
– Теперь знаю.
– Значит, понимаете, почему именно такая кличка?
Он довольно засмеялся.
А Света смотрела на него и думала, что людей, которые восторгаются собственным чувством юмора, нужно помечать каким-нибудь особым знаком. Например, смайлом. Поставил ухмыляющуюся рожицу на лоб – и все сразу видят: перед ними шутник. Остряк! Который, например, называет собаку Унтиком и сам ржет над своей тонкой иронией.
Тогда тихие, мирные люди вроде нее, которых корежит от подобного юмора, могли бы заранее принять меры, чтобы обойти таких весельчаков стороной.
– Нет, – сказала Света.
Смех оборвался.
– Что – нет?
– Не понимаю.
– Послушайте, что здесь непонятного? – с раздражением спросил брат Анны Васильевны. – Унты – это сапоги. Их можно сшить из собачьего меха. Пса я хотел назвать Унтиком. Унты – Унтик! Теперь понятно?
Света немного подумала. Сначала сдвинула брови, потом наморщила лоб так, чтобы не возникало сомнений в напряженности ее мыслительного процесса. И, наконец, просветлела:
– Так у вас не хватает обуви! Вы ждете, когда этот пес сдохнет, чтобы сшить из его шкуры сапоги?
Петр Иванович и Виктор вместе уставились на ботинки красавца – узконосые туфли из крокодиловой кожи.
– У нас возле дома живут бродячие собаки, – прибавила Света таким тоном, словно доверяла значительную тайну. – Я могу показать, где. Правда, мелкие, но зато лохматые! Хватит даже на две пары!
– Вы в своем уме? – брезгливо поинтересовался Виктор. – Я не убиваю собак. Ни лохматых, ни прочих.
– Но вы же сами сказали… – удивилась Светлана.
– Что?! Что я сказал?! Я придумал смешную кличку! Смешную, понимаете?
Девушка похлопала ресницами и наивно спросила:
– А над ней кто-нибудь смеялся, кроме вас?
Серафимович хмыкнул. Виктор посмотрел на Петра Ивановича и осведомился:
– Где вы раскопали этот чистейшей прелести чистейший образец?
– Образец пришел сам, – сказала Света другим тоном, вставая. – И уже уходит. Но если надумаете насчет собак – обращайтесь.
До дома она добралась лишь три часа спустя.
К полудню город стал похож на гигантскую сковородку. От прохожих, попавших на открытое место, поднимался пар. Собаки, подпрыгивая, мчались прочь с обжигающего асфальта. Кошки, как существа умные, вообще не показывались на улицах.
Солнце кусало Свету, точно злая оса, пока она плелась до подъезда. На себе Света волочила камеру и Тихона, и ей казалось, что кто-то из них поправился за утро на несколько килограммов. Чем еще объяснить, что сумка стала совершенно неподъемной?
Возле подъезда Свету на миг охватило странное чувство. Ей показалось, что на нее кто-то пристально смотрит.
Но когда она обернулась, во дворе никого не было.
Выгрузив Тихона, Света залезла в холодильник и обнаружила, что он пуст, как только может быть пуст холодильник одинокой женщины, время от времени вспоминающей про диеты. А после утренних переживаний хотелось ледяного кваса. Еще лучше – холодного пива! Светлого пенящегося пива, золотистого, вкусного, как… как…
«Как пиво!» – нашла Света правильное сравнение.
Определенно, нужно спуститься в магазин. Дома нечем вознаградить себя за перенесенные страдания.
За те десять минут, что она провела дома, заасфальтированный двор превратился в филиал ада. Стараясь держаться в тени, Света добежала до угла. Дальше предстояло пересечь пятьдесят метров открытого пространства.
Оттягивая этот неприятный момент, она достала телефон.
– Лешка, привет! У меня все в порядке, я вернулась.
– Рассказывай, – потребовал Дрозд.
– Не могу. Бегу за пивом.
– Хорошее дело, – одобрил Лешка. – У тебя точно все нормально? Голос мне твой не нравится.
Пришлось сознаться:
– Кое-что все-таки случилось. Я попала в очень глупую ситуацию.
– Как обычно.
– Нет, хуже, чем обычно. Но ты не беспокойся. Расскажу – посмеемся.
Света встала, пропуская приближающуюся машину.
– Помехи какие-то, – сказал Дрозд сквозь треск.
– Это от жары. Все, я побежала! Считай, уже салютую тебе пивом.
Машина, поравнявшись с ней, вдруг резко вильнула.
«Камеру разобьет!» – промелькнуло в голове у Светы, забывшей, что никакой камеры с ней нет. Она проворно отскочила назад. Черный автомобиль пронесся так близко, что ее чуть не ударило боковым зеркалом.
Но на ногах Света не устояла. Правая ступня попала в выбоину, и, взмахнув руками, девушка грохнулась на асфальт.
Она толком и не успела ничего понять. Только что стояла у дороги с телефоном в руке. А сейчас почему-то лежит на спине, а над ней нависает солнце, будто рассматривает перевернутого жучка.
Голова вдруг сильно заболела. Света читала, что от боли у людей темнеет в глазах. А у нее солнце начало светлеть, пока не стало совершенно белым, и от этой яростной белизны Света потеряла сознание.
Глава четвертая, в которой Кот приносит пользу
– Вот она, яма, – сказал Дрозд и зачем-то присел на корточки. – Ее-то он и объезжал. Сволочь.
– Или она. – Света поморщилась и потрогала затылок.
– Вы точно водителя не видели?
Света промолчала. Молоденький дознаватель уже четвертый раз задавал ей этот вопрос. Словно надеялся, что от его заунывных повторов она разозлится и вспомнит хоть что-нибудь.
– Ну, так не видели, нет? Может, женщина? Или мужчина? Или…
– Или одно из двух, – Дрозд поднялся и оказался на две головы выше дознавателя. Его длинная тень протянулась на асфальте как раз от ямы до того места, где Света упала.
Она отошла в сторону и села на бордюр в тени фонарного столба. К вечеру солнце немного успокоилось и даже вернуло себе первоначальный желтый цвет. Но стоять на открытом месте было неприятно.
В конце концов, ничего страшного не случилось. Нельзя даже сказать, что она отделалась легким испугом, потому что испугаться Света не успела. Совсем. Ни легко, ни тяжело.
Если, конечно, не считать той секунды, когда пришла в себя. Открыв глаза, она увидела над собой собачью морду. Морда улыбалась и истекала двумя ручьями слюны.
Взвизгнув, Света перекатилась в сторону с ловкостью и быстротой, которым позавидовал бы Рэмбо. Но Рэмбо и не был женщиной, на которую собирается уронить слюни престарелый французский бульдог. Он всего лишь сражался с двумя сотнями боевиков.
Бульдог был Светиным соседом по подъезду. Его встревоженная хозяйка вызвала «скорую» и полицию. Но к тому моменту сама Света уже отлично понимала, что это бесполезно. Она мельком видела лишь цвет машины: то ли серый, то ли очень запылившийся черный. Водитель превысил скорость и дернул руль вправо, объезжая огромную выбоину на дороге. Местные знали о ней и всегда притормаживали заранее. Значит, чужак.
– И шансы найти этого нехорошего человека близки к нулю, – вслух закончила Света свою мысль. – Леш, пойдем. У меня завтра опять с утра съемка, надо отдохнуть.
По квартире разозленный Дрозд передвигался какими-то рывками. Задел стул, ударился локтем о подоконник и, в конце концов, чуть не наступил на Тихона. Тут Светиному терпению пришел конец.
– Возьми этого прохиндея и сядь в угол. А я нам кофе сварю. Мне еще работать всю ночь с сегодняшними снимками.
Дрозд покраснел.
– Извини. Не могу успокоиться. Ну, чуть не сбил ты пешехода. Так ведь еще и уехал! Может, этот пешеход остался умирать на обочине от сердечного приступа. И его можно было спасти, если только вовремя вызвать врачей. Тьфу! Урод шестого разряда.
Он потер лоб.
– Давай я сам кофе сварю. А то чудно получается: пострадала ты, и кофе мне варишь тоже ты.
– Угу. А ты вместо меня переживаешь, – добила Света. – Мучаешься. Страдаешь.
Тут Дрозд совсем сник, и ей стало жалко его.
– Ты же варишь ужасный кофе, – утешающе сказала она. – Чудовищный. Никак не могу понять, почему из одних и тех же ингредиентов у меня выходит вкусный напиток, а у тебя – помои.
Дрозд ухмыльнулся и подхватил Тихона на руки. Кот тут же запрокинул шею, точно лебедь на последнем издыхании, и Лешка послушно стал чесать ему подбородок.
Нейтрализовав таким образом и друга, и кота, Света принялась неторопливо варить кофе.
Четыре ложки на медную турку. Залить горячей, но не кипящей водой. И ждать, пока появятся первые пузырьки, предвестники свободолюбивой пены, что торопится сбежать на волю через край турки – только успевай ловить ее.
Запах кофейных зерен успокаивал, заученные действия убеждали, что жизнь идет, несмотря на мелкие пакости, что все хорошо: и кофе варится, и кот мурлычет, и мужчина при деле. Что еще нужно для счастья?
Света вспомнила утренний разговор о вышивке. Вот оно – то, что она не смогла сформулировать тогда. Кто вышивает? Женщина, которой не о чем тревожиться. У нее и борщ томится на плите, и сама плита сверкает чистотой, и дети делают уроки. Все хорошо. Вышивающая женщина – это символ спокойной жизни.
«Значит, для Стрельниковой спокойная жизнь – хуже, чем нож в спину».
Ее размышления прервал вопрос Дрозда.
– Кто у тебя завтра? Очередной монстр?
Света убавила огонь и обернулась к нему:
– Певица из молодых. Ты, наверное, слышал – Лера Белая.
Дрозд нахмурился.
– Та, которая поет: «Твои щеки треплет ветер»?
– Тоже мне, музыкант! Про щеки поет группа «Пляшущие человечки». Они совсем отмороженные, их песни давно разобрали на цитаты. «У меня между ребрами бьются разные органы». Или вот: «Когда я вижу тебя, детка, звенит моя грудная клетка».
– Автор текстов когда-то пролетел мимо медицинского, – предположил Дрозд. – Судя по песням, оно и к лучшему. Раз у него органы бьются между ребрами.
Света быстро разлила кофе по чашкам.
– Держи. Только кота не облей.
Кот зыркнул одним глазом на чашку, а другим на Дрозда. Но решил, что опасности в таком сочетании нет.
Сама Света пристроилась у края стола, заплетя ноги вокруг ножек табуретки.
– Каждый раз, когда ты так садишься, я боюсь, что обратно уже не развяжешься, – осуждающе заметил Дрозд. – Так и останешься с ногами узлом.
Отмахнувшись от него, Света отпила обжигающий кофе и блаженно прикрыла глаза. Какое наслаждение – после безвкусного чая у Стрельниковой…
Только она собиралась рассказать про актрису, как Лешка хлопнул себя по коленке:
– Вспомнил!
Тихон вздрогнул и широко раскрыл глаза.
– Твоя Лера Белая победила год назад на музыкальном конкурсе «Своего радио», да? Голос слабенький, но харизма в наличии.
– Значит, все-таки попса?
– Да, пожалуй. Но, знаешь, такая качественная попса. Где-то даже на границе с роком. Самое главное, девчонка сама пишет тексты и музыку к ним. Поэтому ее и заметили. Поющих много, а таких, чтобы все в одном флаконе – единицы.
– А почему она Белая?
– Вот уж не знаю. Может, это настоящая фамилия, а не псевдоним. У этих исполнителей какая-то своя логика в выборе имени. Помнится, был у нас в тусовке парнишка, желал выглядеть крутым рэпером. Назвал себя «Паша-Пролетарий». А у этого пролетария на очкастой физиономии написаны девять классов игры на скрипке и школа с математическим уклоном.
– А помнишь Вову Волкова? – подхватила Света. – Который требовал, чтобы его все звали Волком?
– Толстый и с оттопыренными ушами? Помню. Но тот хотя бы на сцену не рвался. «Вова-волк» – это ж логопедический кошмар для конферансье.
Дрозд одним глотком допил кофе и отставил чашку в сторону. Потом всмотрелся в Свету.
– Слушай, у тебя точно голова не болит?
– Точно. А что?
– Глаза у тебя сонные. И мутные.
Света зевнула.
– Кофе какой-то странный, – пожаловалась она. – От него клонит в сон.
– Это не кофе странный, а ты устала. – Лешка ссадил кота на пол и встал. – Давай-ка ты спать, ага?
– Не могу. Мне работу работать надо!
– Спокойно, без пены. Завтра будешь рвать пупок. А сегодня был тяжелый день. Актрисы тебя кусали, машины сбивали…
– Коты жизнь портили, – пробормотала Света, ощущая, что глаза слипаются.
– Вот именно. На, возьми.
Дрозд сунул ей Тихона. У Светы на руках кот не стал раскидываться, как принцесса на перинах, а свернулся улиткой и превратился в подушку.
Эта горячая, мягкая подушка подействовала на Свету волшебным образом. Она почти не помнила, как закрыла дверь за Дроздом, как доплелась до кровати. Помнила только, что под рукой у нее оказалась шапка-ушанка, из которой почему-то торчали кошачьи усы. И, прильнув щекой к этой теплой шапке, она окончательно провалилась в глубокий сон.