Мы сели на два плетеных стула на балконе.
Мишель вздохнул и обтер лицо носовым платком.
– Лариса, наш театр – это коммерческое предприятие. Мы показываем людям любовь, настоящую, чистую любовь, такую, как она описана в «Песне Песней» Соломона, если хотите. У нас нет никакой грязи, это чистая и прекрасная эротика. Люди хотят видеть на сцене самих себя, если угодно. Почему Даниэль пригласила именно вас? Нам была нужна еще одна актриса. Видимо, она подумала, что у вас есть талант.
Он осторожно погладил мою руку.
– Лариса, в этом городе можно все. Я работаю с Даниэль очень давно. Неужели вы не хотите дарить людям радость и красоту, получать за это большие деньги и жить в домике у моря?
– Звучит соблазнительно. Но я слишком стара, чтобы верить в сказки.
– Лариса, любой женщине нужен мужчина. Вы сейчас одна, такая красивая, хрупкая и ранимая, вы не созданы для одиночества.
Он провел рукой по моим волосам. Я слегка оттолкнула его.
– Это все напоминает идиотский фарс. Я поехала с Даниэль просто потому, что была слишком пьяна и плохо соображала. Сейчас я протрезвела и немедленно еду в Париж. Я обеспеченная женщина и не нуждаюсь в том, чтобы зарабатывать на жизнь в вашем чистом, красивом, прекрасном и особом борделе.
– Правда не нуждаетесь ни в чем? Совсем? – Он обнял меня за плечи и приблизил свое лицо к моему. – Вы не нуждаетесь в других людях? В человеческом участии? Вы наплевали на весь мир и живете в своей скорлупе.
Странно, он почти процитировал мою речь на дне рожденья Пьера. Его большие глаза с едва заметной сеточкой морщинок смотрели прямо на меня. Со мной начало происходить что-то странное. И тут он поцеловал меня. Я почему-то не сопротивлялась. Мы, не отрываясь друг от друга, прошли в спальню, где была большая кровать с черным бельем, и упали на нее. У нас была прекрасная, красивая игра, волшебный балет о любви.
– Лариса, ты необыкновенная, – шептал он, – останься со мной, ты мне нужна.
– Еще скажи, что ты влюбился с первого взгляда, – выдохнула я, когда все уже закончилось, и я в блаженном расслаблении лежала на спине. – Соблазнение входит в вашу схему вербовки сексуальных рабынь?
– Лариса, ну ты же не девочка, ты все понимаешь. Но тебе же было хорошо со мной. И только это важно сейчас. Останься со мной, мы будем работать вместе, я буду только с тобой, только я и ты. Я очень сильный человек и смогу защитить тебя от всего, я помогу тебе.
– Не знаю, я подумаю.
– Смотри, какой город за окном, финансовая и культурная элита, «город-сказка, город мечта, попадая в его сети, пропадаешь навсегда» – вдруг напел он по-русски.
– Как, ты русский?
– А что, незаметно?
– Пока, слава богу, нет, – улыбнулась я. – А ты откуда? Как ты сюда попал?
– Я вообще вырос в Москве, не поступил во ВГИК два раза, а потом один друг предложил мне работу во Франции. Вова, такой богатый парень, мажор, рассказал мне, что в Каннах есть один очень интересный театр. Я сюда приехал, познакомился с Даниэль, мне понравилось. Лариса, тут такие люди, они, как бы это сказать, умеют жить. Милая, что такое жизнь? – он обнял меня за плечи и посмотрел мне в глаза. – Я, наверно, скажу сейчас банальные вещи. Наслаждайся, пока твои прекрасные глаза жаждут мужских объятий, а легкие – свежего ветра, и солнце еще может взойти следующим утром.
– А что будет потом?
– Я не знаю, и не знает никто.
– Так тебя на самом деле зовут Михаил?
– Да какая теперь разница, как кого звали в прошлой жизни. Лариса, тебе понравятся эти ребята. Ты мне кажешься необыкновенной, ты такая красивая, добрая и печальная, честное слово, я влюбился с первого взгляда.
– Влюбился в мои деньги? – усмехнулась я.
– Да при чем тут деньги? Я не испытываю в них недостатка. Мне стало жаль тебя, я хочу, чтобы ты была счастлива с нами. Каждому нужны близкие люди. Ты так одинока, а мы как семья. Ты никогда не будешь одна, и я буду любить тебя всегда, Лариса. Ты тоже из России, у нас так много общего. Давай вместе наслаждаться жизнью и помогать друг другу.
Он обнял меня, притянул к себе и стал целовать. Эта любовь была необычной, все было как-то слишком красиво, я не могла избавиться от ощущения, что Михаил играет какую-то роль. Но меня охватило безумное желание, хотелось испытать экстаз и забыть обо всем. Я чувствовала, что я живу, снова живу после расставания с Пьером, после того как меня изуродовали и я пережила жуткую депрессию.
Со мной произошло что-то непонятное, я думала, что хуже все равно уже не будет. Я не могла вернуться к своему одиночеству, тоске и страху. Мне почему-то захотелось остаться с Михаилом, с этими странными людьми в их идиотском театре. У меня было такое ощущение, что я лечу на американских горках вниз: страшно и тревожно, но весело и захватывает дух. Я ощущала себя в каком-то смысле падшей женщиной, но ведь любое зло и добро относительны. Наверно, лучше дарить людям своеобразную эротическую радость, чем окончить дни в заведении для богатых невротиков или спиваться в одинокой, пустой квартире. В Михаиле было что-то необыкновенно привлекательное, мне казалось, что порочность в нем необъяснимым образом сочетается с искренностью и способностью делать что-то хорошее для себя и людей в рамках его понимания. Он как-то удивительно приспособился к жизни, которая не травмировала его, а наоборот, Мишель брал от нее то, что нужно, и ему, как ни странно, было комфортно в этом «мире печали и слез». Я тоже хочу обрести гармонию, какую-то относительную, с грехом пополам, если уж иного на этой земле не дано, как показывает мой опыт. Мне казалось, что с Михаилом я обрету ее.
Мы снова занимались любовью, разговаривали, пили вино. Я уснула без сил уже под утро. Когда я проснулась, был уже день. Солнце светило в открытое окно, и слышался шум океана! Сколько же я проспала? Я не сразу поняла, где я. Но тут в комнату вошел Михаил в шелковом халате, с мокрыми волосами, зачесанными назад, и принес мне кофе в постель в маленькой фарфоровой чашечке на позолоченном подносе и пару круассанов.
– Спасибо, милый. А скажи мне, Миша, ты со всеми новыми актрисами спишь?
Он заразительно засмеялся.
– Нет, не со всеми, только с красивыми. Не важно, с кем человек спал раньше, важно, с кем он спит сейчас.
Я выпила вкуснейший кофе.
– А ты влюбилась в меня хоть немного? – спросил он, как мне показалось, с некоторым смущением.
– «Любить, но кого же? На время – не стоит труда, а вечно любить невозможно. В себя ли заглянешь, там прошлого нет и следа: и радость, и муки, и все там ничтожно», – вздохнула я.
– «Вечная любовь, верны мы были ей, но время – зло для памяти моей. Все слова любви в измученных сердцах слились в одно признанье без конца». Лариса, ты великолепна, ты бесподобна, ты цитируешь Лермонтова, у тебя глаза Кармен и Жанны д΄Арк одновременно. Я хочу тебя сейчас снова, я всегда мечтал о такой женщине. «Две картинки как две жизни, красота и боль, и совсем другим себя я чувствую с тобой». Я понял, ты любишь цитаты, буду твоим поэтом.
– Мальчик, ты молодец, знаешь много стишков. Ты их всем своим девушкам рассказываешь?
– «Молодая, с чувственным оскалом, я с тобой не нежен и не груб. Расскажи мне, скольких ты ласкала, сколько рук ты помнишь? Сколько губ?» Все, Лариса, я не могу больше. «И ты одна любовь и нет любви иной. И так хотелось жить, чтоб, звуки не роняя, тебя любить, обнять и плакать над тобой», – и он обнял меня и привлек к себе.
Наконец, минут через сорок, мы уже ехали в кабриолете Михаила по улицам Канн. Меня охватила эйфория. Этот парень чем-то даже похож на Славу, он тоже артист. Он не такой трепетный, не так поэтично разговаривает, он как-то пошлее и проще, но это у Михаила сочетается с искренностью и внутренней силой. Слава, до мозга костей интеллигентный человек, ни в чем не был уверен на сто процентов. Иногда он не знал, что делать, терялся перед болезненными вопросами, которые ставила неотвратимая жизнь. Михаил точно знает, чего он хочет и как, с его точки зрения, правильно поступить.
Небольшие очаровательные гостиницы и величественные паласы, античные развалины, мой друг и странная новая жизнь – все это околдовало меня и лишило сил думать, вспоминать и расстраиваться.
– Посмотри, моя принцесса, ты едешь по проспекту вдоль моря, в лицо дует свежий ветер. Мимо проезжают девушки в бикини на роликах и проходят хорошо одетые господа, управляющие мировыми финансовыми потоками. У тебя нет ощущения, что ты попала в голливудский фильм?
– Да, и, похоже, я играю главную роль в какой-то тупой и пошлой комедии. Такое чувство меня уже посещало, когда у меня появились деньги.
– Ты не права, это красивый, добрый фильм с хорошим финалом.
Наконец, мы подъехали к «Глотку прекрасного». Нас встретила улыбающаяся Даниэль в открытом вечернем платье. Еще какие-то креативно одетые люди ходили по фойе. Мы прошли в боковую комнату, где мы сидели в прошлый раз.
– Я вижу, вы с Михаилом нашли общий язык, – улыбнулась Даниэль.
– Можно попробовать поучаствовать в одной пьесе, – вздохнула я, – если опыт окажется неудачным, я уеду обратно в Париж.
– Прекрасно, Лариса, – ответила Даниэль, она сидела в кресле-качалке и курила тонкую сигарету, – вас никто здесь насильно не удерживает. Мы хотим, чтобы сотрудничество было интересно и вам, и нам. Если артист играет без души, без желания, зрители сразу это чувствуют.
Глава 24 Волнующие перспективы
– Да, колхоз – дело добровольное, – вставил Михаил.
– Я заметила, что люди из России очень талантливы, играют с душой, – заметила Даниэль. – Лариса, почитайте сценарий, – она достала из кожаной сумочки от Прада несколько печатных листов.
Я углубилась в чтение этого шедевра мировой драматургии. Пьеса называлась «Вероника и король». Достаточно банальная история. Вероника, простая, добрая и очень красивая женщина, занимается уборкой помещений во дворце. Один раз она убирает спальню короля, и среди дня последний входит туда за одним очень важным документом. Он видит уборщицу, натирающую пол мастикой.
– Как ты относишься к королю? – спрашивает он.
– Я очень чту короля, – отвечает Вероника, низко поклонившись.
– А могла бы ты стать возлюбленной короля?
– Что вы, ваше величество, я не смею даже и думать об этом.
– Ты мне очень понравилась, бедная прекрасная незнакомка, я хочу быть с тобой.
– Ваше величество, простите меня, я работаю, чтобы прокормить больную мать. Но, как сказал лекарь, ей уже недолго осталось, на все воля Господня. И тогда я хочу уйти в монастырь. Ни один мужчина никогда не прикоснется ко мне.
– Милая, если ты не отдашься мне, я умру от любви, – говорит хитрый король, – и тогда Франция останется без монарха, феодалы начнут распри. Страна погрузится в хаос. Я умоляю тебя, красавица, подари мне всего один поцелуй.
Девушка дрожит от волнения.
– Хорошо, всего один поцелуй, ваше Величество, а потом я буду целый год замаливать этот грех.
Король заключает ее в свои крепкие объятия и дарит ей очень долгий поцелуй. Вероника теряет контроль над собой, он несет ее к королевскому ложу, раздевает. Их охватывает безумная страсть.
Затем, несмотря на нравственные терзания, Вероника ежедневно встречается с королем. В конце концов, об этом узнает королева от одной доброй фрейлины, тоже неравнодушной к его величеству. Она требует казни Вероники. Король привязался к уборщице, но он вынужден просить ее покинуть дворец. Взамен самодержец предлагает ей землю и большую сумму денег, что позволило бы ей оставить свою непрестижную работу, удачно выйти замуж и не заботиться о насущном хлебе до конца ее дней. Но Вероника без памяти влюбилась в монарха, она готова умереть и отправиться в ад, но отказывается с ним расстаться. И тогда ревнивая королева организует заказное убийство любовницы своего супруга. Король очень скучает по Веронике, впадает в депрессию, уходит на войну, бросается в гущу сражения и погибает. Вот такая нехитрая социально-эротическая драма.
– Не вижу ничего экстраординарного в этой пьесе.
– Интересно то, что один из половых актов Вероники и короля должен быть настоящим. Отчасти ради этого зрители и приходят в театр, – радостно сообщил Михаил.
– Но ведь секс на сцене вроде бы запрещен, – растерянно сказала я.
– Грань между имитацией полового акта и реальным проникновением очень тонкая, – задумчиво ответила Даниэль.
– Нет, я не буду этим заниматься.
– Почему, Лариса, какие предрассудки тебе мешают? – Михаил посмотрел мне прямо в глаза.
– Я просто не хочу заниматься любовью на сцене, даже если в зрительном зале соберется вся культурная и финансовая элита мира.
– Хорошо, настоящего полового акта не будет, не в нем суть пьесы, – неожиданно согласилась Даниэль. – «Вероника и король» будет идти через две недели, с завтрашнего дня мы начнем репетировать. А сегодня, Лариса, вы можете осмотреть город.
– Я проведу тебя по Каннам, – сказал Михаил. Мы сели в кабриолет и поехали в волнующую неизвестность по залитому солнцем проспекту.
Мы посетили несколько музеев и ресторанов. Канны были великолепны. Потом мы пошли на пляж. Я ходила по кромке воды, светило яркое солнце. Все тревоги уходили куда-то далеко. И на минуту мне показалось, что ничего еще не было, и я просто маленький ребенок в этой огромной вселенной, идущий по чистому песку. И в жизни есть только красота, блики солнца на воде, бескрайняя морская гладь и мокрый песок, на котором остаются мои следы.
Наконец мы приехали домой. Михаил был рядом. Мы сели на террасе, откуда было видно море, далекие маяки, огни яхт и кораблей. Становилось прохладно, и я надела кофточку. Надо будет завтра заняться шопингом, ведь вся моя одежда осталась в Париже. Мы с Михаилом сегодня заглянули в один магазин, но мой гардероб пока все равно оставлял желать лучшего.
– Я не хочу играть в этом дурацком спектакле, это же пошлятина, элитный стриптиз-клуб, – сказала я, допивая чай из фарфоровой чашки.
– Лариса, ты не права, это искусство, главный вопрос в том, как преподнести все зрителю. Ты же не считаешь, что Венера Милосская выглядит пошло?
– Так и знала, что ты скажешь что-то в этом роде. У меня ужасно разболелась голова. Я всегда очень хотела ребенка, – грустно вздохнула я.
– Давай займемся этим прямо сейчас.
– Нет, Миша, ты не понял, я серьезно.
– Я тоже серьезно, – Михаил, снова одетый в шелковый халат, закурил сигару. Я подумала, что, наверно, так выглядел Евгений Онегин, живший спокойно и скучно до встречи с Татьяной. – Ты мне очень нравишься. Давай перестанем предохраняться, я тоже люблю детей.
– Давай, но это не поможет, мне надо стимулировать овуляцию, – уныло сказала я, – и мы знакомы всего два дня. Я иногда думаю о том, что жизнь на земле – очень грустное приключение.
– Надо избавляться от этой грусти, наслаждаться жизнью и любить.
– Миша, я устала любить, я хочу, чтобы любили меня, у тебя ко мне нет чувств, ты просто спишь со мной, – я провела рукой по его лицу и почувствовала, что тоска сжимает мое сердце.
– Лариса, это неправда, ты накручиваешь себя. Где грань между чувством и желанием, привязанностью и жалостью, где граница между плотью и душой? Мне очень хорошо с тобой.
Мы легли в постель. Мне не спалось. Я рассказала Михаилу о том, что произошло в кафе в Пушкине, о расставании со Славой.
– Лариса, у всех в жизни были трагедии. Смотри на мир с другой стороны, стакан наполовину полный, а не наполовину пустой.
Мне почему-то совсем не хотелось близости, я приняла снотворное и уснула.
На следующий день мы приехали в «Глоток прекрасного» и прошли в зрительный зал.
– Вот святая святых, – улыбнулась Даниэль. Она была как всегда безупречна – на высоких каблуках, в длинной юбке и полупрозрачной блузе.
Зал не произвел на меня особенного впечатления. Стиль барокко, лепнина и античные полотна на потолке, большая сцена, бархатные кресла.
– Лариса, вы выучили текст?
– Нет еще.
– Неважно, пока будем импровизировать по ходу пьесы. Для вас сейчас главное – думать о том, что ваше тело прекрасно и совершенно, и нет ничего зазорного в том, чтобы эту красоту увидели другие люди. Когда Микеланджело и Да Винчи, множество великих художников и скульпторов обращались к красоте человеческого тела, они хотели сделать мир лучше. В этом нет никакой пошлости и грязи, красота в искусстве делает людей чище, видеть прекрасную любовь на сцене – духовная потребность, это возвышает души.
– Да, Михаил говорил мне примерно тоже самое. Это у вас такая психологическая обработка?
– Нет, это идея нашего коллектива.
Мы начали репетиции. В зале никто не присутствовал, кроме Даниэль и Михаила. Вначале я ощущала ужасную неловкость из-за необходимости раздеваться. Но мои коллеги меня постоянно подбадривали, и через какое-то время мне стало все равно. Я выучила нехитрый текст пьесы. По утрам мы репетировали, по вечерам ходили на пляж и в рестораны. Мы гуляли по Каннам, казино и бары были открыты до рассвета. Громкие звуки музыки, пальмы, вино, море и загадочная, терзающая самые тонкие струны души неизвестность опьяняли, как холодный виски. Я привыкла к Михаилу, мне было с ним спокойнее, чем одной. Мне вдруг стало казаться, что все плохое, случившееся со мной, было из-за одиночества, оно было моим подсознательным кошмаром и пугало меня, как мучительная смерть. Мишель казался мне привлекательным, но настоящих чувств не было. Но действительно, где грань между любовью и вожделением, между красотой обнаженного человеческого тела и пошлостью, между иллюзией и реальностью? Меня вдруг охватило странное желание понять, что есть этот мир на самом деле. Ведь картина окружающего в моей голове искаженная, неполная, будто я смотрю через мутное стекло.
Я познакомилась с коллективом. Это были довольно милые люди, очень разные, человек пятьдесят. Среди них была молодая цыганка, худая, с волосами черными как смоль и горящими неистовым восторгом глазами, несколько пожилых, милых, улыбчивых дам с непонятным прошлым, молодые накачанные ребята, похожие на стриптизеров, несколько грустных, красивых молодых женщин. Был один интересный человек лет пятидесяти с золотыми зубами, он все время курил большую трубку и смотрел сквозь людей куда-то в пространство. Почти все они пили, курили марихуану. Их объединяла какая-то бесшабашность, бесстрашие, будто все они умели видеть в жизни что-то легкое и радостное. Труппа чем-то напоминала мне детей, выскочивших на залитый солнцем двор, которых еще не беспокоят мысли о будущем и о жизненных тяготах.