Таяли минуты, Аскольд раздумывал, как поступить, но тут вновь заговорил пилот – неожиданно предложил сделку на четыреста франков, если пролетит через грозу.
Отметив деловую хватку пилота, Аскольд насторожился: вдруг в предложении кроется подвох? Но уверенный бодрый голос юноши и желание попасть в Париж как можно скорее перевесили.
Пилот – каков наглец! – сразу потребовал задаток в двести франков. Смекнул, зараза, что до посадки его точно не пристрелят. Аскольду ничего не оставалось, как передать ему деньги: в открытой кабине, где он сидел, имелась коммуникационная труба. Работала она по образу пневмопочты, только вместо сжатого воздуха здесь использовался досыльник – обычная деревяшка цилиндрической формы, с помощью которой в переднюю кабину проталкивался контейнер с запиской или вещью, необходимой пилоту.
Громко гудел пропеллер, от звона в ушах не спасал даже шлемофон. Гроза была все ближе, когда Аскольд понял, на чем строился расчет предприимчивого авантюриста, управлявшего гидросамолетом. Попутный ветер разогнал биплан до ста тридцати километров в час, а может, и больше, просто спидометр в кабине штурмана был размечен лишь до этой цифры. С одной стороны, внезапное ускорение им на руку – раньше попадут в Париж. С другой – неизвестно, как все может обернуться: «Утка Вуазенов 2» – самолет новый, не бывавший в подобных переделках, и если ветер вдруг изменится или, что еще хуже, подует чуть сильнее, им оторвет крыло, а то и оба, тогда путешествие закончится плачевно.
Когда солнце окончательно исчезло, а в скругленное стекло перед самым носом ударили капли дождя, Аскольд сильно пожалел о сделке с пилотом. Он сдвинул на глаза очки, потуже застегнул шлем и вжался в спинку сиденья, услышав радостные вопли, вылетавшие из переговорного устройства. Пилот сообщал, что они пересекли границу и установили рекорд скорости для их типа летательных аппаратов.
Надо было хотя бы имя у него спросить. Отчаянный человек, конечно, но если угробит… Аскольд перекрестился, гоня дурные мысли прочь. Черт их разберет, этих авиаторов, романтиков неба, что им важнее – рекорды или собственная жизнь.
Ему вспомнились статьи из «Вестника авиастроителя», восхвалявшие смелость и подвиги русских воздухоплавателей, рассказы очевидцев… Похоже, летчики всего мира одинаковы и не дружат с головой. Хлебом не корми, дай поставить рекорд вопреки здравому смыслу.
Они находились в небе уже больше двух часов, летели через грозу. Биплан раскачивался, проваливался в воздушные ямы и взмывал вверх. Небо кроили молнии, раскаты грома заглушали гудение пропеллера и шум ветра. Вокруг висели черные, словно выпачканные сажей, облака, струи дождя хлестали по лицу, и казалось, это никогда не кончится.
Аскольд уже мысленно простился с родным дядей, Матвеем Федоровичем Скороходом, который воспитывал его с четырнадцати лет после смерти матери. Когда самолет ухнул в очередную воздушную яму и начал сваливаться в штопор, он, наплевав на принципы, собрался прочитать молитву, но непроглядная пелена впереди внезапно разошлась. Дождь перестал, и в глаза ударило клонящееся к закату солнце.
Они летели на запад, прорвались через грозу! Пилот ликовал, все больше снижаясь над землей. Под крыльями биплана проплыли аккуратные домики и расчерченные посевными бороздами поля. А может, это были виноградники, Аскольд не знал. Самолет прошел над широким лугом, где паслись коровы, оставил позади длинный пологий холм, у подножия которого протекала река. В реке купалась местная ребятня. Завидев гидросамолет, дети радостно замахали руками, некоторые рванули вплавь на другой берег, будто пустились с летательным аппаратом наперегонки. Затем снова были холм и широкая долина, обрамленная на западе лесом. Через долину лентами вились река и железная дорога, а в центре виднелся приличных размеров городок.
«Мелён!» – сообщил название в переговорное устройство пилот. Аскольд достал из саквояжа географический атлас и не поверил. От Мелёна до Парижа около сорока километров. Еще полчаса лёта, и он в столице Франции! Значит, все-таки опередил наемников, доберется первым до штаб-квартиры, где его ждут лишь через сутки.
Время пролетело незаметно, и вскоре залитый лучами солнца Париж предстал перед глазами во всей красе. На востоке дымили фабричные трубы. Аскольд легко узнал соборные башни Нотр-Дам-де-Пари, расположенного ближе к центру города, а вдалеке, на севере, возвышавшуюся на Монмартре, но еще недостроенную базилику Сакре-Кёр – Сердце Христово. За ней виднелись парящие над холмом дирижабли и швартовочные мачты, темными спичками торчащие над летным полем, где еще неделю назад вместе с Горским и другими агентами Аскольд встречал Ларне.
Париж… как много в этом звуке… Впрочем, Пушкин в своей поэме, конечно, говорил о Москве, но в данной ситуации можно было и Пушкина перефразировать. Аскольд ослабил под подбородком застежку шлемофона, нагнулся к переговорному устройству и приказал приводняться.
Пилот заложил лихой вираж над очередным, недавно отстроенным зданием «Самаритянки» – крупного универсального магазина на набережной Сены. Некоторые прохожие, приветствуя авиаторов, замахали руками, но нашлись и те, кто невольно пригнулся и даже побежал прятаться в подъезды домов.
Аскольд строго предупредил лихача, чтобы не забывался, все-таки внизу полно людей. Биплан выровнялся над Сеной и начал быстро снижаться. Когда поплавки под крыльями коснулись поверхности воды, пилот убрал газ. Натужно взвыл пропеллер, элероны на крыльях ушли вниз. Самолет некоторое время скользил по воде, едва касаясь ее фюзеляжем, а потом резко просел, задрав нос, и, покачиваясь на волнах, подрейфовал к причалу возле Пон-Нёф, одного из старейших каменных мостов через Сену.
– Как тебя зовут, безумец? – Аскольд привстал в кабине, осматриваясь.
Поблизости никого не было, если не считать людей на мосту, наблюдавших за посадкой гидросамолета.
– Макс, – откликнулся пилот и оглянулся. – Мы в Париже, настало время расчета.
– Все верно, ты сдержал слово, а я сдержу свое. Сделка есть сделка. – Аскольд достал из отделения в саквояже пачку ассигнаций, отсчитал сколько требовалось. Хотел окрестить пилота прозвищем «Наглый», но в последний момент передумал. – Держи, Безумный Макс, заработал.
– Рекомендую купить зонтик, – сказал пилот, пересчитывая вознаграждение. – К ночи гроза будет уже в Париже.
Биплан вплыл под мост, стукнувшись правым буйком о край причала.
– Слушай, Макс, – Аскольд подался вперед, – а что это там за церковь впереди?
– Где? – Пилот уставился в указанном направлении.
И Аскольд треснул его по затылку рукояткой револьвера. Так будет правильно. Хоть и показал себя парень с хорошей стороны, но осторожность сейчас не помешает. Стоит сойти на берег – и кто знает, как поведет себя Безумный? Вдруг начнет звать полицию?
Он спрыгнул на причал и поспешил к каменной лестнице. Пробежав пролет, не удержался, бросил взгляд на самолет. Пилот сидел, уткнувшись в приборную панель, со стороны могло показаться – возится на дне кабины, словно что-то потерял. Ничего, очнется. Голова поболит и пройдет.
Аскольд взбежал по лестнице и поймал таксо. Назвал шоферу адрес и спустя четверть часа был напротив двухэтажного особняка с железной оградой, где находилась штаб-квартира главы резидентуры русской разведки в Европе.
В здание он, естественно, не пошел. Время хоть и послеобеденное, но рабочий день еще не окончен, внутри полно сотрудников, поэтому Аскольд направился в кафе, откуда было удобно наблюдать за особняком российского торгпредства, под крышей которого работала штаб-квартира Вязовского.
Он занял дальний столик, скинул пальто и заказал кофе с круассанами. Столик этот Аскольд выбрал не случайно – по левую руку от него была дверь в тамбур, ведущий в туалет и в подсобку. В туалете имелось небольшое окно, через него при случае можно покинуть кафе, оказавшись на параллельной улице. Сел он спиной к выходу, чтобы наблюдать в надраенную до зеркального блеска декоративную металлическую пластину на стене одновременно за дверью кафе и улицей, где стоял особняк торгпредства.
Вместе с кофе официант принес местную газету. Поблагодарив его, Аскольд пробежал на последней полосе хронику происшествий – никаких упоминаний о событиях в Швейцарии, только статья о беглых каторжниках, угнавших на Ньюфаундленде военно-транспортный дирижабль армии США, – и взглянул на первую полосу. А вот тут уже было на что обратить внимание. Кричащий заголовок «Дьявольский огонь в Москве! Кто виноват?» заставил его на некоторое время забыть про кофе. Аскольд быстро прочитал статью. Французский репортер в Москве писал о том, что сегодня утром была предотвращена попытка покушения на русского царя-императора. Неизвестные взорвали поезд «Самодержец», прибывший на Всемирную механическую выставку из Санкт-Петербурга. Есть многочисленные жертвы. Взрыв привел к крупным разрушениям, выставка не состоялась. Царь-император не пострадал, поскольку взрыв случился раньше намеченного визита на церемонию открытия.
Дальше приводились технические данные «Самодержца», конструктором которого был Вилл Брутман, британский инженер. Перечислялись приглашенные на выставку персоны, ехавшие из Санкт-Петербурга в Москву, среди них также значились несколько подданных Туманного Альбиона. В конце статьи репортер делал неоднозначные выводы насчет отношений между Британией и Россией, намеревавшейся подписать договор о военно-политическом сотрудничестве. Но взрыв разрушил планы о союзе империй, разведя державы по разные стороны баррикад.
Аскольд возмущенно фыркнул. Очередная манипуляция. Ясно ведь: Брутмана и гостей подставили, чтобы обострить отношения между странами. Канцлер Германии радостно аплодирует – вот так и формируется общественное мнение.
М-да… Он отложил газету, отхлебнул кофе и взял круассан, глядя на отражение улицы в металлической пластине. Из особняка торгпредства вышел худощавый мужчина, секретарь представительства, не имеющий отношения к разведке. Следом показался его помощник. Аскольд полез было за хронометром в карман, но вспомнил, что тот остался в купе утонувшего вагона, и обернулся на циферблат изящных, стилизованных под средневековый замок ходиков над барной стойкой – рабочий день в торгпредстве закончился. В здании еще шесть рядовых сотрудников, но и они не заставили себя ждать. В десять минут шестого торгпредство опустело. То есть ушли все, кто в силу своих обязанностей занимался торговыми отношениями между Россией и Францией.
Слабо колыхнулась плотная штора в окне второго этажа. Находящаяся в торце здания штаб-квартира была отделена от офиса торгпредства капитальной стеной и имела свой отдельный вход через цокольный этаж, скрытый от посторонних глаз плотно посаженными туями. Кабинет Вязовского был наверху, под ним располагались комната с аппаратурой связи и архив.
Сколько точно сейчас человек в кабинете, сколько внизу, Аскольд не знал. Карл Модестович Вязовский отпускал личного секретаря в пять тридцать, задерживал редко – предпочитал, если потребуется, телеграфировать донесения в Россию лично. Он обладал почти абсолютной памятью, блестяще владел азбукой Морзе, наизусть помнил шифры, легко управлялся с аппаратурой связи.
Аскольд представил себе Вязовского – грузного пожилого господина с широким добродушным лицом, сидящего за столом. Представил, как тот вдумчиво изучает документы, поглаживая бородку, делает пометки карандашом, и засомневался в том, что глава резидентуры – предатель. Если Горский отправил телеграмму ему лично, секретарь не мог иметь к ней доступа. Но кто даст гарантии, что после прочтения Вязовский не показал документ секретарю или что тот не покопался без его ведома в бумагах?
В круг подозреваемых также попадал один нелегал, работавший под прикрытием в Марселе, звали его Андрей Белобок. Он часто появлялся в Париже, участвовал в операции по встрече Ларне – именно Белобок изображал кавалера, провожавшего даму с зонтиком на аэровокзале, когда погиб ученый. Остальные агенты осуществляли связь с Вязовским через кураторов и приезжали в Париж только в случае крайней необходимости.
Аскольд взглянул на часы: до половины шестого еще десять минут. Наверное, тянуть с визитом в штаб-квартиру не стоит – если секретарь тоже там, надо будет допросить и его. На всякий случай Аскольд рассовал имевшиеся деньги и документы по карманам, оружие сунул за пояс, взял походный набор, где лежали отмычки, и подозвал официанта. Дав ему монетку, попросил присмотреть за вещами, сославшись на то, что сильно прихватило живот и ему нужен ключ от туалета.
Запершись в туалете, он быстро открыл окно и вылез наружу. План был прост: зайти в штаб-квартиру, оглушить и связать секретаря, если тот на месте, затем подняться на второй этаж и побеседовать с Вязовским, после чего можно провести допрос секретаря. Нужно потратить не больше пяти минут на каждого. Аскольд хорошо усвоил уроки следственной практики: нельзя дать преступнику опомниться и сообразить, каков расклад у сыскаря, блефует тот или действительно обладает вескими доказательствами вины задержанного. Первые минуты допроса после ареста зачастую играли решающую роль в деле. Только стоит учесть, что Вязовский службу начинал еще до упразднения III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и в разведке без малого тридцать лет. Поэтому играть Аскольду придется с весьма опытным противником.
Дверь, ведущая в цоколь, прятавшийся за туями, конечно, была заперта. Аскольд достал отмычки и за несколько секунд справился с замком. Вытащил из-за пояса револьвер и, пригнувшись, чтобы не удариться о низкую притолоку, шагнул внутрь.
В коридоре было темно, поэтому входную дверь пришлось оставить приоткрытой. Аскольд немного постоял, прислушиваясь к звукам наверху, но ничего подозрительного не услышал и двинулся вперед. Убедившись, что дверь в комнату с аппаратурой связи закрыта на замок, приложил к ней ухо – ни щелчков радиоключа, ни стрекота телеграфного самописца не было. Тогда он тихо и быстро поднялся на второй этаж.
Место секретаря пустовало – вполне возможно, уехал по делам еще днем. Вязовский работал с документами за своим столом. Плотные шторы на окне были задернуты, электрическая лампа озаряла кабинет мягким светом, глава резидентуры сосредоточенно читал какой-то документ.
– Здравствуйте, Карл Модестович. – Аскольд шагнул в кабинет, держа револьвер у пояса. – Руки!
Вязовский вскинул на него взгляд. Темные умные глаза смотрели на гостя вопросительно, но спокойно.
– Положите листок и держите руки на виду. Я знаю, что под столешницей у вас закреплен браунинг, не стоит пытаться им воспользоваться. Где секретарь?
– В отъезде.
– Тем лучше. Даю вам минуту рассказать все о Ларне и его бумагах.
Вязовский приподнял кустистую бровь.
– Если не расскажете, я вас застрелю.
Вторая бровь Вязовского присоединилась к первой. Аскольд собрался подойти ближе к столу, но почувствовал движение за спиной. Хотел обернуться и не успел. Что-то тяжелое обрушилось ему на голову, и свет померк.
Глава 10 Чужой среди своих
В лицо плеснули водой, Аскольд открыл глаза. Напротив стоял Андрей Белобок. Карл Модестович по-прежнему восседал за столом, держа одну руку под столешницей, явно на рукоятке браунинга. Перед ним лежали деньги и паспорт Горского.
Аскольд понял, что сидит на стуле секретаря. Дернулся было навстречу Белобоку, но тот вскинул трофейный револьвер, и Аскольд подался назад. В оружии, скорее всего, нет патронов, как и не было, – агент явно не удосужился проверить, иначе не стал бы размахивать стволом.
Пусть начнут первыми, время до возвращения в кафе еще есть – напольные башенные часы в углу кабинета показывали двадцать восемь минут шестого, значит, без сознания он был недолго.
– Пантелеев, – заговорил Вязовский, – объясните, что все это значит. – И кивнул на вещи Горского перед собой.
Аскольд молчал. В затылке саднило, но он не обращал внимания на боль – в университетской секции бокса доводилось получать посильнее.
– Еще раз. Почему паспорт куратора у вас? Где Горский, в конце концов? Он дал мне телеграмму. Я ждал вас обоих только завтра. И вот появляетесь вы, грозите убийством и задаете весьма странные вопросы.
На первый взгляд Вязовский казался человеком простым и добродушным. Но это было только поверхностное впечатление, которое у многих оставалось навсегда. Аскольд знал о его актерском таланте, помнил про опыт, поэтому упрямо молчал. Нельзя сейчас открывать рот – тот, кто задает вопросы, всегда владеет ситуацией. Если Горский прав и Вязовский предатель, а Белобок не в курсе его махинаций, глава резидентуры будет гнуть свою линию, делать вид, что не понимает происходящего.
– Карл Модестович, – начал Белобок и взмахнул револьвером, – а может, мне его еще разок… того? То есть приложить по голове.
– Не стоит, молодой человек. Аскольд Ильич нам сейчас все объяснит. Верно я говорю?
Аскольд не издал ни звука.
– Пантелеев, зачем вынуждаете думать о вас черт знает что? – Вязовский погладил бородку и повысил голос: – Где Горский? Отвечайте!
– А вы у своего прихвостня спросите, – закатил пробный шар Аскольд и кивнул на Белобока.
Лучшая тактика в безвыходной ситуации – это обратить соратника своего главного оппонента против него.
– Ты чего несешь? – распалился Белобок. – Как со старшим чином разговариваешь?
Он шагнул к Аскольду, но Вязовский окриком остановил его.
– Пантелеев, если не будете отвечать, придется взять вас под стражу.
– Ага, – усмехнулся Аскольд. – Куда посадите, в телеграфный узел или в архив?
– Свяжем и посадим, – вновь вмешался Белобок. – Я там железную тамбурную дверь установил, не выберешься. А развяжешься и сломаешь аппаратуру… – Он замахнулся револьвером.