– Ты же ведаешь, моя милая, что люди… в частности дарицы, несколько двойственно относятся к змее, – принялся сказывать старший Димург, все еще легохонько покачивая рукой и тем самым заставляя проявляться тому удивительному пресмыкающемуся, аль вновь превращаться ему в обод. – Дарицы считают змею символом царства мертвых, символом Темных Богов. В этом удивительном создание причудливо сплелось в единое целое, как жизнь, так и смерть. Ибо многие змеи обладают уникальной способностью убивать своих жертв при помощи яда, что поступает от особых желез в зубы, расположенные в верхней челюсти. – Теперь Перший перестал покачивать рукой и на ободе явственно живописалась каждая чешуйка, округлость головы, раскрытой пасти и даже двух длинных загнутых зуба вогнанных в плоть змеи. – В верованиях многих людских племен змей осуществляет разделение или наоборот соединение неба и земли. Так у твоего народа есть предание, что при создании Матери Земли, Родитель, абы она не ушла под воду, родил под ней Змея, мощного на коем она упокоилась. В ином сказание дарицев, Черного Змея ведущего битву со светлыми Богами укротив, запрягли в тяжкий плуг и тем проборонив, разделили Землю на два царства, в правом из коих стали править Расы, в левом Димурги. Средь отпрысков Атефской печище бродит предание, что некогда небесный свод упал на оземь, но явившийся Черный Змей, абы спасти свое творение, обвился вкруг них и разъединил… Так, чтобы могла зародиться жизнь на земле и быть поддерживаема при помощи благодати неба. В целом и сама змея, как простая божеская тварь, имеет тоже самое двойственное видение в человеке, коего как ненавидят, боятся, так и уважают, используют в лечение. Змея символ чего-то недоступного, с трудом понимаемого в данном виде. – Днесь Бог провел перстами левой руки по чешуйкам обода, описав круг. – Есть понятия Коло Жизни. Вечного возвращения замкнутого в круг. Поедая себя, змея сызнова возрождается, и тем самым имеет формы бесконечного движения. Только ты, милая девочка, ведаешь, что нет ничего бесконечного, вечного… все имеет завершие, тленность, ограниченность… И даже кажущейся безбрежным космос… Вселенная обладает положенными ему границами опоясывающими его по сплюснуто-конусообразной форме, чем-то напоминающей мышечный орган многих живых существ осуществляющий передвижение крови по сосудам, и величаемый сердцем… Ну, а эта змея… вряд ли поглотив свою плоть, сможет вновь возродится. Однако, она заставит о том думать людей узревших ее истинный образ. Ее и твой, моя любезная девочка… Тех отдельных людей каковые быть может, когда-нибудь сумеют достигнуть чего-то большего чем просто искра движения.
Перший немного подался в бок от девушки и неторопливо водрузил на ее голову серебряный обод, блистающий желтыми алмазами. Опустив его, таким побытом, чтобы он краем своим дотянулся до бровей, полностью сокрыв так тревожащие Есиньку полосы.
– Серебро, – меж тем продолжил толкование Бог, проведя перстом по грани обода, всколыхнув его движением каждую чешуйку на теле змеи. – Среди людских народов считается девственным металлом, связанным с глубоким, сокровенным естеством человека. С его душой. Серебро является символом душевной чистоты. Общение с этим уникальным природным металлом воздействует на людское естество, позволяя погружаться во внутренний, воссозданный лишь мозгом человека духовный мир. Сам материал обладает неповторимой способностью влиять на эмоции человека, пробуждая в нем положительные чувства, вычуры и мечтания. Серебро придает людям подолгу их носящим возможность видеть, ощущать этот мир в его тонкой, божественной сущности. Однако, чтобы это могло произойти, сам человек должен обладать необходимой чувственностью, гениальностью и высоконравственностью. – Старший Димург прервался, долгим взглядом обозрел как сам обод, так и девочку на голове каковой он ноне переливался. – Мне всегда серебро было энергетически ближе. Потому столь безоговорочно и подчинялось, – задумчиво добавил он, точно говоря не Еси, а только Крушецу, оного сам все же отделял от человеческой плоти.
Девушка внимательно слушающая молвь Зиждителя также как дотоль он, огладила перстами округлую головку змеи поместившейся прямо в центре лба и улыбнулась, оно как ощутила на подушечках точно дыхание жизни того удивительного существа. А в комнате наступившая тишина, густая… плотная… тягучая, которая бывает всего-навсе в божественном помещение, схоронила всяк звук… Оставив слышимо существовать лишь медлительному дуновению дыхания человека, да зацепившемуся за один их угловых проемов стен долго-вытянутому клоку синего облака, преграждающему выход из комли.
– Знаешь, Перший, – нарушая тишину, произнесла юница, и, будучи все еще несколько отстраненной от него, вздев голову, всмотрелась в глубину его карих, наполненных не тьмой и злобой, как предполагали люди, а вспять мудростью и любовью очи. – Помнишь я рассказывала тебе о разговоре Влады и Вещуньи Мудрой про девочек, что привез Дажба в Дари… Те которые не имели душ… Естества, что составляла мальчиков… Но выходит так она сказывала нарочно, не желая уточнять по поводу искры движения, которая отсутствовала в тех девочках. А тогда, что придало движение их жизни, мозгу.
– Девочки, – протяжно дыхнул Перший, в первое мгновение, по-видимому, не сразу определив о чем сказывает девушка, посему пронзительно вгляделся ей в лоб. – Ты почему о том поспрашала днесь? – спросил он, и в лице его явно живописалась тревога.
– Хотела давно задать этот вопрос, но как-то не получалось. – Порывчато пожимая плечами, отозвалась Есислава и словно ощутив не желание Бога о том толковать торопливо добавила, – Влада. Она долго потом думала про этих девочек. Стараясь понять, что такое без души. И потом пришла к мнению, что без души значит, без возможности духовного роста и любования, без способности нравственного взросления. И судя по всему, она была не далека от истины. Но ведь это касалось не столько девочек, сколько в целом человечества… Оно как душ на самом деле нет, а есть искры придающие двигательные… двигательные, – девушка резко смолкла, не ведая как продолжить дальше.
– Придающие двигательно-поступательное направление деятельности мозга, – дополнил Перший, однако, голос его прозвучал недовольно.
Бога дюже тревожила та появившаяся в девочке привычка запомнившиеся воспоминания теперь постоянно обдумывать и даже переносить, смешивать с нынешней жизнью. Поступая точно, так как делал во время болезни Крушец. Впрочем, теперь Еси шла много дальше, она выуживала из увиденного отдельные фрагменты, вопросы и с постоянством выспрашивала о них, досель пока не получала четкий ответ. Перший боялся, и о том не раз толковал с бесицами-трясавицами, что перегруженный всем пережитым мозг девочки, не выдержав данного напряжения, может дать сбой.
– Еси не надобно осмысливать те воспоминания. Недопустимо о них думать, – неодолимо требовательно сказал Господь, и, обхватив левой рукой, затылок юницы многажды сильнее вздел вверх ее лицо, полыхнув чернотой собственных глаз. – Недопустимо. Я о том говорил… многажды. Будешь стараться осмыслить воспоминания…
– И стану безумной, – закончила за Димурга, широко улыбнувшись, Есинька. – Но я не думаю о них… о воспоминаниях. Просто желала узнать, насчет тех девочек.
– Ох, Еси! – и вовсе ворчливо проронил Перший, отпуская из цепкой хватки своих, конической формы, перст голову девочки. – Ты, как ручеек неспешно несущий свои голубые воды, сквозь кои легко заглянуть в недра и приметить все гладко выстланное каменьями дно. Не надо стараться меня облыжничать. Ты лишь подумала, а я уже все узрел… Узнать, ты желала, – Бог самую толику качнул головой, и тем легохонько шевельнулись на ней короткие, курчавые волосы. – Не зачем те воспоминания в себе крутить пред сном. Думай лучше о ребенке и Липоксае, а не о Кали и Вещунье. Весьма худо, что ты вчера настойчиво пыталась вспомнить имена сподвижниц царицы альвов, и еще хуже, что мучила тем… – Димург резко прервался, не договорив, и много мягче добавил, – не разделяй себя и его. Не обращайся к нему. Вы одно целое. Одно. Он и ты. Только думая о себе в единственном числе ты сможешь сохранить ясность и более не допустить его болезни.
– Ты сам нас разделяешь, – огорченно откликнулась Есислава, чувствуя, что еще миг и Богу удастся, как и всегда, ускользнуть от ответа. – Но прошу тебя Перший, – дрогнувшим голосом, протянула она, – ответь на мой вопрос… Ответь, а не старайся уйти от него.
– На твой вопрос, – голос Димурга прокатился по комле низкими переливами, вроде он задумался. Этим раскатистым движением слов Зиждитель предоставлял себе возможность обдумать ответ. – То, что я говорил и говорю тебе… Спущено одной тебе и не должно дойти до людей живущих на планете Земля. Знания порой бывают вельми безжалостными, разрушительно-безжалостными и не всякий их сможет вынести… пережить. Посему они дадены лишь тебе, – юница порывисто кивнула. Перший ласково огладил ее распущенные волосы на спине, прихорашивая на них каждую кудельку. – Те девочки, которых привез Дажба, ты правильно поняла, не имели искры движения. Все функции в их мозге были заведены искусственно вызванной вспышкой, разрядом. Однако они не близки к животным, как говорила Вещунья, созданы для определенной цели, правки генетики мальчиков, да… Но они не были животными, ибо животные творения совершенно иного порядка. Несомненно, животные имеют общие коды с человеческими, как и все, что создано Зиждителями. Но животный мир существует по иным прописанным законам, чем человек. И коды, развитие мозга у них существенно отличается, имея другую структурную суть, хотя может показаться близкую к людской… А теперь все… более ничего не скажу. Думаю мне о том надобно говорить более настойчиво, – и голос Димурга и впрямь прозвучал могуче авторитарно. – Чтобы у тебя, моя девочка, не возникало желания спрашивать о том… о чем поколь рано думать.
Есислава, одначе, кажется, и не приметила пророненной неукротимости в тембре гласа Господа, и, глядя прямо в поверхность серебристо-синей стены, задумчиво вопросила:
– А кто творит животных из Богов?
– Ты, меня слышишь Еси, – достаточно строго дыхнул Перший, и, ухватив перстами ее плечики легохонько потряс, махом возвращая в действительность и выводя из задумчивости. – Вельми ты, моя бесценность, любознательна. Посему я не стану отвечать на твои бесконечно выдыхаемые вопросы, а поведу лечиться к бесицам-трясавицам.
– Нет! – Громко вскрикнула девушка и надрывисто дернулась, пытаясь и вовсе покинуть колени Бога.
Впрочем, Перший, того будто ожидая, много крепче придержал ее за плечи, не просто останавливая, но и прижимая к своей груди, да вкрадчиво молвил:
– Моя любезная… Ну, что ты, так кричишь, – голос Бога понизился до проникновенного шепота и медленно заполз в уши. Своей божественной теплотой он наполнил мозг и, видимо, заботливо глянул на притихшего Крушеца все поколь не отошедшего от той бьющей прямо в его макушку молнии Родителя.
Очи старшего Димурга заполонили черной дымкой, словно поднятой от костра, единственный глаз Есиньки и она широко открыв рот, глубоко вогнала внутрь легких воздух, чуть слышно шепнув:
– Боюсь.
– Не нужно бояться, – с нескрываемой теплотой отозвался Перший, и теперь приобнял левой рукой за спину, поддержав ее покачивающуюся плоть. – Ты должна понять главное. Родитель оплел, опутал твои органы, таким образом, абы уберечь их от гибели. Крушец, уже даже сейчас обладает божественной мощью, и она заключается в его зове. То поколь одна из самых значимых его способностей. Подавая зов, мощно-раскатистый, малецык связывается с Зиждителями, с Родителем. Он порой может передать и мощный всплеск видений. Однако зов его столь силен, что если б Крушец не прикрывал собой твой мозг, он бы этой силы не выдержал. Потому надо было тебя укрыть допрежь того, как начать лечение малецыка, ибо если ты помнишь он вельми громко кричал.
– И бился, – повышая тембр гласа, отозвалась Есислава и передернула плечами так, что по коже сверху вниз пробежали рябью крупные мурашки.
– Ежели бы Родитель тебя не прикрыл, – дополнил все также заботливо-убеждающе Перший и легкой бороздкой значимо прорезались на его лбу две горизонтальные морщинки, тонкие аки волоконца. – Крушец своим зовом разорвал твои органы. Посему тебя обезопасили от гибели… Хотя ведь больно не было? – Еси порывисто качнула головой. – Только жутко, – установил Бог. – Но днесь не больно, не жутко не будет. Бесицы-трясавицы усадят тебя на кресло, закроют здоровый глаз, чтобы ты ничего не чувствовала, не ощущала, не слышала и поправят больной. Так, что вмале ты сможешь им видеть как допрежь того.
– В тот раз я помню, Трясца-не-всипуха сказывала, – все еще не согласно протянула девушка, и, воззрившись в лицо Бога узрела те самые, так редко появляющиеся морщинки на лбу, чем-то схожие с ее полосами. – Сказывала, что орган погиб, зрение восстановить не удастся, и нужна пересадка. Что такое пересадка? Это не то, что делал Родитель.
Перший внимательно вгляделся в лицо Еси, он, похоже, огладил сиянием собственных очей кожу лица, прошелся по щекам, выпуклой, как и у него, спинке носа, полным губам, а после по лбу, что ноне был сокрыт серебряным ободом и по любовно заметил:
– Ты, очень умная девочка. Умная, наблюдательная, любознательная. – А после дыхнул слышимо для себя, словно на ином языке, – я доволен, что Крушец выбирает такие яркие личности. Выбирает и впитывает, – вслух же дополнив, – оставим все эти мудреные слова принадлежащие бесицам-трясавицам, а сами пойдем.
Бог обхватил своими могутными дланями Еси подмышки, и, сняв с колен, поставил на пол, враз малешенько выгнувшегося под ее стопами. И своим непререкаемо-властным, авторитарным тоном сказал:
– Обуйся.
Девушка еще самую толику времени медлила, успокаивая в себе страх и недовольство, а засим с присущей ей дерзостью, точно взращенной за этот короткий срок самими Зиждителями, проронила:
– А, я, знаю, кто из Богов творит животный мир. Это ты, Перший, потому на твоем венце змея. Источник собранной мудрости существ и восседает она… Она, змея, такая единожды пугающая и необходимая, которая защищая себя, может напасть, но также проявляя разумность покинуть место опасности.
– Умница, – голос Димурга выражал особое добросердечие.
Господь обхватил двумя перстами подбородок юницы, и, повернув в свою сторону и одновременно вздев голову, воззрился в саму ее суть… естество. И глаза его не просто заполнились коричневой, радужка поглотила полностью склеру и зрачки полыхнули особо черным биением света, будто переслав какую весть в глубины мозга девочки.
– Я давно приметил в тебе, – дополнил он свечение собственных глаз словами, – острый ум… Ум, приправленный любознательностью. Даже поразительно, что такое сразу собралось, столь мягко сочетаясь в тебе, моя милая… А по поводу твоей догадки… Ты права я созидатель животного мира. Но я лишь прописал законы и общие кодировки ген. А выведением и улучшением видов, форм занимаются определенные создания, которых в целом называют прокуды, а в частности люди величают роговой, беспалый, чертенята. Однако, ноне у меня появился помощник в этом занятии. Темряй, мой милый малецык, обладает такими же способностями, и он вельми мощный Бог… мощный и очень даровитый. Темряй почасту экспериментирует, создает новые кодовые формы и виды.
Есинька проникновенно всмотрелась в темное пространство очей Першего с особой теплотой сказавшего о своем сыне и на мгновение тишина, только не та, что правила на маковке, а какая-то иная похожая на разрозненное облако окутало ее мозг. Еще миг и пред очами выросла огромная туманность рыже-огнистого цвета медленно поползшая али растекшаяся по тому черному пространству. И тотчас в ее густоте вспыхнула, упавшая или прилетевшая откуда-то извне и вовсе рдяная капелька.
– Крушец, милый мой, успокойся, – прозвучал далекий голос… шорох… дуновение наполнившее сам мозг.
Легкая зябь также скоро развеялась, будто ее смахнул порыв ветра, и Есинька увидела пред собой низко нависающее лицо Першего и черное марево его глаз, перемешанное с сияние кожи.
– Что это? – тревожно вопросила Есислава, не смея… боясь оторвать взор от лица Бога и с тем, ощутив заструившийся по спине тонкой струйкой холодный пот.
– Ничего страшного, моя бесценность, – мягко протянул Господь и нежно поцеловал ее в макушку головы.
Глава двадцать четвертая
Старший Димург внес Еси, уже без обода, который она оставила в комле, в обширную комнату, неширокую и, одновременно, долгую, вытянуто-прямоугольную, схожую с коридором, величаемую худжра. Свод в худжре был не высок, а сами стены плавно изгибаясь, вмале сворачивая вправо, словно описывая полукруг, терялись в той кривизне. В комнате, где и стены, и пол, и свод были блекло-лазуревые, не имелось окон али дверей. А входом служила напоминающая вязкую жидкость серебристая завеса, все время колыхающая своей поверхностью, расположенная на стене супротив уводящему в кривизну коридору.
С правого края стены в ровном ряду стояли на мощных коричневых прямых столбообразных подставках, небольшие люльки, или как их называли, кувшинки, один-в-один похожие на половинки яичной скорлупы. Сами кувшинки, как внутри, так и снаружи смотрелись белоснежными. Гладкая внешняя поверхность люльки лишь по самой грани стенки имела небольшие, серые вздутия, сродные бородавкам. Кувшинки поместились друг от друга на достаточном промежутке, отчего меж них можно было свободно прохаживаться не просто одной, а и двум бесицам-трясавицам, коль понадобится.
Одна из кувшинок, третья по счету от завесы, имела несколько иной вид. Ибо один ее край тот, что подходил почитай впритык к стене был приподнят вверх, а другой опущен. Посему скорлупка ноне напоминала больше кресло, только с весьма округлым ослоном и без облокотниц, хотя с явственно выделенным сидением. Рядом с той люлькой, несколько ближе к самому проходу стояла Трясца-не-всипуха. Тощая, с точно туго натянутой на плоть серой кожей так, что проступали под ней все кости, суставы, колени. Старшая бесиц-трясавиц, только Бог и девушка вошли в худжру, торопливо зыркнув своим одним большущим глазом, пристроившимся во лбу, где в ярко-желтой склере находился здоровущий, черный, квадратный зрачок, резво склонилась. И тем своим поклоном, она словно явила стоящих позади вельми схожих с ней, вернее даже сказать списанных с нее, двух иных бесиц-трясавиц. С такой же худобитной фигурой, цветом кожи, с сычиными головами, на макушке которых торчали маленькие ушки, слегка увитые черными курчавыми волосками, меж коими примостились пучки коротких, серо-дымчатых лохмотчатых волос.