Этот шнурок открыл ему путь в такое заведение, где гранты сплошь казенные и налогообложению не подлежат.
Возможно, Алине хотелось узнать подробности о таинственном заведении в Грин Ривер и о том, сколь далек Грин Ривер от Монреаля, где девушка собиралась подвизаться в качестве манекенщицы, но тут над модулем сомкнулся прозрачный колпак, и она начала бледнеть. В последующие минуты, пока техники озабоченно сновали вокруг модуля, а в багажный отсек запихивали клетки с орущими гепардами, щеки Алины сделались белыми как мел, и Ричард снова взял ее под руку.
Она боялась! Она трепетала, взирая в ужасе на огромный прямоугольник Рамы, на стену, украшенную фресками, – такую прочную, надежную и в то же время эфемерно-зыбкую, будто раскрашенное полотнище из газовой кисеи. Еще немного, и полотнище исчезнет, сорванное яростью незримых вихрей энергии, а Рама тускло засветится, оконтурив устье Пандуса, – провал в бездну, в темноту, в ледяной мрак…
Ричард вздрогнул, почувствовав, как по спине пробежали холодные мурашки, и оглянулся на отца. Тот чуть заметно кивнул, а тетушка Флори снова принялась возить под глазами платком и рисовать в воздухе крестики. Ричард скривился.
Дьявольщина! Что с того, что он впервые ступит на Пандус? Не страшней, чем резать уши да выпиливать колечки из черепов… К тому же он твердо знает, что нет никаких бездн и никакой тьмы, а есть виртуальный трансгрессорный тоннель в пространстве, и будет он багровым… нет, скорее алым или оранжевым – ведь до Колумбии больше сорока парсек! А вот если отправиться в другую галактику, то Пандус станет синим, фиолетовым или в самом деле черным… Интересно, прошел ли уже хоть один разведчик по черному Пандусу? Или…
Девушка прижалась к нему, шепнула:
– Скорей бы уж! Ноги не держат!
– А если б пришлось идти?
– Идти? Почему идти? – она недоуменно хлопнула ресницами.
– Отец рассказывал, если груза и пассажиров немного, они идут, просто идут сквозь устье, – объяснил Ричард и покосился в сторону джентльмена из Ковентри.
– Так что модуль подали не нам, а ему… Верней, его гепардам. Иначе пришлось бы катить клетки на тележке… Представляешь? До самой Колумбии, сотню с гаком световых лет!
Он пытался развеселить Алину, но та лишь зябко передернула плечиками.
– Подумаешь, невидаль… гепарды…
– Шестилапые, – уточнил Ричард, выпустив ее локоток и обнимая за талию. -Таких на Колумбии днем с огнем не сыщешь.
А ведь и правда не сыщешь, внезапно подумал он, вспомнив о маленьком Ши, сплетенном из травы и тростника, что покоился сейчас в его сумке. Гибкая девичья талия под рукой и горьковатый аромат духов Алины также напомнили ему о Чии, о днях, когда солнце вставало над снежными пиками Тисуйю, неторопливо карабкалось вверх, а потом спускалось в леса, будто маня и приглашая: идите, торопитесь меня проводить! А в полдень небо над Чимарой сияло такой же голубизной, как над крестами и маковками Успенского собора… Что, разумеется, не удивительно: Левобережье – Тайяхат, и Правобережье – Тайяхат, один мир, одна планета… Кто-то, быть может, счел бы ее краем злобных кровожадных демонов, но для Дика Саймона она являлась родиной. Родиной! Единственной и неповторимой! А среди демонов были у него враги, были друзья, и даже возлюбленная…
Были! Но – в прошлом. До того, как он спустился в лес. А когда вернулся…
Это походило на состояние после легкого транса цехара, когда в кровь еще поступает адреналин, когда мышцы еще напряжены и готовы к действию, глаза высматривают скользящие тени в траве и древесных кронах, а руки тянутся к поясу, к топорищу секиры, или шарят за плечом – то ли выдергивая дротик из тугой связки, то ли в поисках клинка. Разумом он понимал, что находится в мирных землях, где не воюют и не льют кровь, но само по себе это знание было бесплодным, ибо мысленно он оставался в лесу. Разум говорил одно, чувства – другое, а когда разум спал, являлись сны. И в них Ричард Саймон снова бился на лесных полянах и речных берегах, атаковал и отступал, подкрадывался к врагам, пел Песню Вызова на поединок и, повергнув противника наземь, сносил ичегарой височную кость, чтоб выточить маленький желтый кружок, символ своей победы… Он, воин-тай, возросший в руках Чочинги, не предавался мучительным раздумьям подобно своему отцу, и кровь убитых не тяготила его совесть; он просто не мог остановиться. Он продолжал воевать: днем – в воображении, ночью – в снах.
– Это пройдет, – сказал отец. – Мы, люди, не способны мгновенно переключаться, как тайят. Нам, чтоб позабыть прошлое, нужны не минуты, не дни, а месяцы или годы. Но это пройдет, ибо со временем проходит все, даже сама жизнь. Пройдет, сынок! Только не надо возвращаться в лес.
– А куда? – спросил Дик:
– Куда я должен идти и где я найду мир?
– К людям, – ответил отец. – Мира ты не найдешь, но найдешь свое место в мире. Скоро тебе восемнадцать… Кажется, ты собирался стать ксенологом?
Нет, теперь ксенология Ричарда не привлекала. Что бы он ни говорил отцу, сам он уже не сомневался, что не ищет ни мира, ни покоя. Ксенология казалась ему слишком тихим, слишком академическим занятием; теперь он предпочитал не изучать, а действовать. Действовать! Несомненно, лес пробудил в нем доселе скрытую склонность к опасным авантюрам, к противоборству с обстоятельств ми и людьми, к риску и приключениям… Это был крепкий напиток, но Ричард Сай-мон, однажды распробовав его, не собирался отставлять бокал в сторону.
Вот только сны, сны… Они не так тяготили Дика, как напоминали об утраченном, о двух реальностях Тайяхата, которые он потерял. Жизнь в Чимаре казалась пресной, а лес… Пожалуй, он вернулся бы туда, но лес все-таки был тайятским.
Чочинга, его Наставник, сказал: “У всякого племени есть свой лес и свое место для битвы. У вас, двуруких, тоже. Ищи, и ты найдешь!”
Разумеется, он был прав, как и отец, тоже говоривший о поисках. Лес двуруких, где могли бы найти применение все таланты Ричарда Саймона, безусловно, существовал, и сейчас он направлялся прямиком в эти дебри. Правда, не сражаться, а учиться, но перспектива битв, погонь и всевозможных авантюр была не за горами.
Не он ли, Дик Саймон, первым пройдет по черному Пандусу?… Или отправится к Закрытым Мирам, пока неведомым ему?… Быть может, к Земле?… Чтобы начать охоту за тайнами…
К счастью, тайн в мире имелось великое множество, и одна из них маячила прямо перед глазами Ричарда, вверху стального обода Рамы. Там, отчеканенные в металле, блестели буквы “С”, “М” и “Н” – с широким росчерком, свивавшимся в кольцо. Сергей Михайлович Невлюдов, творец пространственной трансгрессии… Он не оставил ни записей, ни дневника, ни книг, ни статей – только файлы с расчетами и формулами, разосланные по сотням адресов… Не было даже его фотографий, тех примитивных плоских изображений, какие делались в начале двадцать первого столетия, и потому Рама была украшена не его портретом, а его факсимиле. Судьба Невлюдова тоже являлась тайной; сверкнув подобно метеору, он канул в неизвестность и угас, как отгоревшая звезда.
Дверцы грузового отсека захлопнулись, заставив вздрогнуть Алину, вой гепардов стих, и джентльмен из Ковентри вздохнул с явным облегчением. Пошарив в кармане, он извлек табакерку и огромную трубку с изогнутым чубуком, неторопливо набил ее и произнес по-русски:
– Юная леди не возрашать?
Юная леди слабо кивнула. Выглядела она так, будто не в Монреаль собралась, а на тот свет, где одним назначено бренчать на арфах, а другим – купаться в горячей смоле. Явные признаки недуга, особой болезни, называвшейся страхом перед Пандусом. Многие были подвержены ей и потому предпочитали перебираться из мира в мир в гибернационных камерах.
– Ты не волнуйся, – сказал Ричард, – это совсем не страшно. Ты даже не заметишь, как мы пройдем порог. Вдохнешь здесь, а выдохнешь уже в Нью-Йорке.
Британец, окутанный клубами дыма, кивнул с одобрением.
– Так! Ошшень верно сказано: вдохнуть здесь, выдохнуть там. Или наоборот.
Кому как нравится.
– А потом? – пробормотала Алина. – Что потом?
– Потом, – Ричард покрепче обнял ее, чувствуя, как девушку бьет крупная дрожь, – потом ты отправишься в свой Монреаль, а я – в Грин Ривер. Но прежде мы посидим где-нибудь, выпьем кофе и проверим, правда ли, что мороженое в Нью-Йорке не хуже смоленского. Или ты не любишь мороженое?
– Люблю… Но я не о том, Дикки, не о том… Как я узнаю, что я – это я?
Джентльмен из Ковентри расхохотался.
– Юная леди ошшень мерри… ошшень веселая, я хотел сказать. Мы сейчас превратиться в облако из крохотных атом, снова стать собой и идти на паспортный контрол. Там юная леди узнать, кто она есть. Если она – не она, контрол не пропускать! – Британец снова рассмеялся, с интересом поглядывая на Ричарда. – А вы, юный сэр, ехать в Грин Ривер? В какой Грин Ривер? Айрлэнд? Острэйлиа?
– В тот, что в Орегоне, – объяснил Ричард. Он упорно говорил на русском, ибо звук русской речи был сладок для него. Подумав, он добавил:
– В тот, что в Орегоне, – объяснил Ричард. Он упорно говорил на русском, ибо звук русской речи был сладок для него. Подумав, он добавил:
– Буду учиться в университете. Факультет общественных наук… депатмент комьюнити сайенс.
– О! Тот Грин Ривер! – джентльмен из Ковентри, пыхнув трубкой, значительно поднял брови. – Известный место! Я слышать, там не только юнивесити… там Мемориал Аддингтон… и еще… Как это по-русски?… Да, штаб-квартира ЦРУ.
– Одно другому не мешает, отозвался Ричард.
Техники Транспортной Службы исчезли, серебристая рама вдруг вспыхнула и замерцала неярким флуоресцентным свечением, затем раздался звуковой сигнал. Гепарды в грузовом отсеке, предчувствуя что-то необычное, панически взвыли Ричард, по-прежнему прижимая к себе девушку, обернулся и помахал рукой отцу. Затем покрытая фресками стена растаяла, и на мгновение перед тупорылой кабинкой модуля открылась мрачная черная пропасть. В следующий момент мрак исчез, словно где-то за спиной включили батарею мощных прожекторов. Штурман-компьютеры смоленской и нью-йоркской станций синхронизировали частотные каналы, и теперь окаймленная Рамой пустота мерцала оранжевым светом и как бы чуть заметно пульсировала, будто глотка гигантского дракона, изготовившегося пожрать добычу. В этой глотке имелся язык, ровная наклонная поверхность, которая светилась ярче призрачных стен и сводов, – если только всю эту конструкцию, сотворенную игрой энергетических полей, можно было сравнить с неким коридором или тоннелем. Скат, подобный протянувшемуся в бесконечность Пандусу, начинался у нижнего края Рамы и уходил в оранжевый туман, слегка вибрируя и подрагивая, будто и в самом деле был живым, нетерпеливо поджидавшим очередную жертву.
Тихо заурчал двигатель, и модуль покатился вперед, к эфемерному оранжевому коридору. Алина взвизгнула, звери в багажном отсеке завыли, джентльмен из Ковентри пробормотал проклятие и задымил, как древний пароход на Миссисипи. Яркое оранжевое свечение разлилось перед глазами Ричарда, затопив и поглотив весь мир.
Так он и отбыл на Колумбию, в свой Грин Ривер в штате Орегон, – в сизом табачном дыму, обнимая трепетный девичий стан и прислушиваясь к вою гепардов за спиной.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
На кольцевом балконе, опоясывающем тренировочный зал, неподалеку от блестевшей металлом лестницы, стояли двое мужчин. Оба – крупные, рослые, в серых форменных комбинезонах, со знаками различия инструкторов Учебного Центра в петлицах. Один был темноглазым мрачноватым шатеном под сорок; полные губы, смуглая кожа и большой крючковатый нос выдавали его семитское происхождение. Шевелюра другого пылала огнем, щеки были веснушчатыми и бледными, а свернутый набок нос свидетельствовал, что его владельцу не раз приходилось испытывать и отражать тяжкие удары судьбы. К тому же на подбородке у рыжего красовался изрядный шрам, оттягивавший губу, отчего улыбка получалась кривоватой и насмешливой, как бы с легким оттенком превосходства. Но мрачного шатена эти улыбки не раздражали то ли он от природы был флегматиком, то ли точно знал, что если рыжий приятель над кем и посмеивается, так не над ним.
– Сколько ему? Ты ведь уже просматривал его файл-досье? – спросил рыжий, разглядывая широкоплечего полунагого парня на одном из боевых помостов.
– Восемнадцать без трех недель, – отозвался шатен. – Привез его Грег Биксби, вместе с двумя шестилапыми монстрами… Вернее, привез-то он монстров, а парня сопровождал так, на всякий случай. Диковатый парнишка, скажу я тебе, и тоже в своем роде монстр. – Шатен угрюмо сдвинул густые брови и, поразмыслив минуту, добавил:
– Ну, в тех краях, откуда он родом, все чуть-чуть диковатые. Зато в инициативе им не откажешь! Взять хотя бы этого… Совсем мальчишка, а сопляком его не назовешь, верно, Дейв? Говорили мне, будто Леди Дот его вызвала, а она не стала б ворожить сопляку. Дот – она Дот и есть… Точка! Не подъедешь, не подкопаешься… У такой сам архангел Гавриил протекции не дождется.
– Гавриил, может, и не дождется, а Сатана – непременно, – ухмыльнулся рыжий Дейв и тут же возбужденно зашептал, дергая приятеля за рукав:
– Ты погляди, Барух, что он творит! Вот это прыжки! Рост у парня приличный и вес в норме, а легкость, как у плясуна! Только не хотелось бы мне сплясать с ним джигу…
Быстрыми точными ударами широкоплечий гонял спарринг-партнера из угла в угол. Было заметно, что бьет он не в полную силу – даже не бьет, а лишь обозначает удар. Руки его мелькали пропеллером, и казалось, что их не две, а значительно больше – может, четыре, а может, и все шесть. Двигался он в невероятном темпе, но никакой усталости не проявлял, что весьма удивляло – ведь он бился уже час и доламывал третьего противника. А партнеры его отнюдь небыли новичками.
– Фантастическая реакция, – вполголоса пробормотал рыжий. – За ударом не уследишь… Только тень мелькает А эти прыжки!… У него что там приделано к заднице? Реактивный двигатель?
– Прямая кишка, в точности как у нас с тобой, – меланхолично заметил шатен. – Не нужен ему двигатель, Дейв, – тут он весит на четверть меньше, чем в своих краях. Так отчего бы парню не прыгать? И ты бы запрыгал, сбросив двадцать лет и сорок фунтов.
– Весит меньше, говоришь? Он что, с Тайяхата?
– Оттуда. И прямиком сюда, – Барух с мрачным видом ткнул пальцем вниз, где на пятнадцати помостах шли спарринговые схватки. Потом он немного поразмыслил, потер ястребиный нос и сообщил:
– Предполагается, что я буду его шеф-инструктором. Каково, а? Ну и монстр мне достался! Тайятский дикарь!
– Раз твоя очередь таскать каштаны, так таскай, – рыжий сделал забавный жест, будто подкидывая на ладони нечто горячее, обжигающее. – Не все ж тебе возиться с ублюдками с Европы и Китая! Из них выйдут эксперты да чиновники, а этот будет агентом… Настоящим полевым агентом, оперативником… Ты только погляди на него, Барух! Вот это реакция! Гоняет Длинного Пата Сильвера как овцу на скотобойне! Ну, супермен!…
Барух кисло усмехнулся:
– Знаешь, Дейв, за три последних тысячелетия евреи столько раз имели дело с суперменами, что научились их остерегаться. Вот и я… гм-м… не то чтоб опасаюсь, но колеблюсь… Супермены – не по моей части. Это понятие американское, и я так полагаю, что с любым кандидатом в супермены лучше разбираться американцу-янки или, скажем, какому-нибудь техасскому рейнджеру. А мне больше нравятся парни с Китая. Никаких неприятностей, плюс дьявольская работоспособность. И еще у них очень развито чувство долга и уважения к вышестоящим.
– Не всегда, отнюдь не всегда! – возразил рыжий. – Сейчас я тебе кое-что расскажу… – Он покосился на помост, где Длинный Сильвер, притиснутый к канатам, ушел в глухую оборону. – Так вот, дело было в Нью-Йорке, в Китайском квартале. Забрел туда еврей из Бруклина и сунулся в одно неподходящее заведение…
– Я-то не из Бруклина, – прервал рыжего Барух, – я из Ашкелона, Дейв. А там евреи поумней бруклинских, и ни один не станет лезть в неподходящее заведение. А заодно – слушать твои техасские побасенки.
– Ха побасенки! Какие побасенки! Этот случай я сам наблюдал, должен признаться, что…
Длинный Сильвер с грохотом рухнул на помост. Его широкоплечий противник сделал неуловимое движение ногой, и в горле рыжего заклокотало. Удар был нацелен в висок и был безусловно смертельным, – но в самый последний момент широкоплечий чуть приподнял ступню и перепрыгнул через поверженного соперника. Затем, спустившись с помоста, он принялся невозмутимо массировать предплечья.
– Это он показывает, что мог бы сделать с Сильвером… Ну, бестия! – в голосе Баруха слышалось невольное восхищение.
Рыжий Дейв прочистил горло, ухмыльнулся и потянул приятеля за рукав.
– А скажи-ка мне, Барух, ты сейчас при деньгах? Ежели при деньгах, так я мог бы тебя выручить – как того бруклинского еврея в китайском заведении. Ставь дюжину “Коммандос”, а в придачу я забираю монстра… то бишь твоего тайятского дикаря. Заберу со всем имуществом и потрохами! Ты говорил, при нем еще пара шестилапых? Их тоже возьму!
Мрачноватый Барух покачал головой.
– Этих не надо. Грег привез их своему приятелю, помешанному на охоте, так что забот у тебя будет поменьше. С другой стороны, дюжина “Коммандос”… – Шатен, что-то прикидывая, выпятил губы, приласкал горбинку на носу и предложил:
– А на полудюжине не сойдемся?
– Не сойдемся, Барух! Дело не в том, что я желаю тебя ободрать, но полдюжины – оскорбление моего реноме. За полдюжины я не продаюсь! Дюжина – еще куда ни шло… и чтоб высший класс, три звезды, а не горлодер из “Катафалка”! – Рыжий ухмыльнулся, скривив рот. – Ну, Барух, по рукам?
– Черт с тобой, вымогатель! Дюжина так дюжина… – Шатен пошарил в кармане, отыскивая бумажник, и пробормотал:
– Верно сказано: где техасец спустит штаны, там гиена не присядет…