– Как не пришел?! – разозлился Чарущев. – Ладно, иди, я его сейчас сам разыщу…
– А клиенту что сказать?
– Пусть пока подождет. – И, сердито сдвинув брови, он начал звонить Эдуарду сначала домой, потом на мобильный.
Но художник не отвечал. Чарущев вспомнил, что вчера оставил его в клубе, и позвонил администратору. А узнав, что Хруст клуб не покидал и находится в номере, попросил разбудить художника.
– Не кладите трубку, соедините Эдуарда со мной, – потребовал Чарущев, – а то он к мобильнику не подходит.
Через некоторое время до Чарущева донесся испуганный возглас администратора.
– Срочно вызывайте полицию!.. – крикнул он кому-то, а затем торопливо сказал Чарущеву: – Вам лучше приехать сюда… – и отключился.
Встревоженный владелец фотостудии уже через минуту садился в свою машину.
Когда он подъехал к клубу, там уже стояли полицейские и «Скорая помощь».
Не зная, что и думать, Чарущев на ватных ногах направился к двери. Поднялся на лифте и сразу увидел распахнутую дверь номера и толпу народа рядом. Он протолкнулся к дверям и попытался войти, но его остановил полицейский.
– Туда нельзя.
– Я начальник потерпевшего, – растерянно протянул Чарущев. – Это я звонил администратору, мне сказали приехать… – В глубине номера он увидел Суржикова и окликнул его: – Егор Иванович! Это Чарущев, пропустите меня…
Суржиков разрешил ему пройти, и полицейский нехотя отодвинулся.
Увидев Хруста на полу рядом с диваном и ненавистную черную розу, Чарущев сделал скорбное лицо. Самые его худшие опасения подтвердились, и он тревожно прошептал:
– Кто же это? Этот непонятный убийца, что он хочет? Какую преследует цель?! Кто следующий?!
Следователь с печальным любопытством посмотрел на него и, не увидев ничего для себя интересного, отвел глаза.
– Если бы знать, – процедил он.
– Это я позвонил администратору, – торопливо пояснил Чарущев. – Пришла Верочка, говорит, Хруст не приехал на работу, на звонки не отвечает, я и позвонил сюда…
– Кто следующий? – мрачно произнес Суржиков.
– Сделайте же что-нибудь! – с отчаянием воскликнул Чарущев. – Я не понимаю, что происходит! Но это все чудовищно!..
– Как я могу что-то сделать, если я ничего не знаю о ваших делах, – раздраженно отозвался следователь.
– Я не занимаюсь какими-либо делами, за которые убивают. Это сумасшедший. Не понимаю, почему он выбрал мою студию?! Эти чертовы розочки… Безумец! Он маньяк, неужели вам непонятно?! Кстати, здесь везде камеры, – с надеждой вскинулся он. – Необходимо их срочно просмотреть, здесь мощная охрана, надо всех проверить…
– За нашу работу не беспокойтесь, – усмехнулся Суржиков. – Мы все проверим, а вы пока постарайтесь что-нибудь вспомнить. Кстати, вы ведь вчера вместе пришли в этот клуб, почему вы его здесь оставили?
– Эдик сильно набрался, и я попросил охранника отвести его в свободный номер, чтобы он отоспался, можете спросить, – испуганно проговорил Чарущев.
– Мы, конечно, проверим, – сухо отрезал Суржиков. – Но когда вы отсюда уходили, надеюсь, он еще был жив?
– Как вы можете такое думать?! – задохнулся от возмущения Чарущев. – Естественно, он был жив, храпел как свинья!
– Ладно, – сжалился Суржиков. – Подождите меня в холле, я закончу здесь, и мы с вами побеседуем.
В номер ворвался суетливый управляющий клубом.
– Я прошу никакой информации в прессу по поводу убийства в нашем клубе не давать! Наш клуб с безупречной репутацией, и его посещают очень влиятельные люди.
– Мы решим этот вопрос, – рассердился Суржиков. – А вы не мешайте, пожалуйста, работать здесь экспертам.
Выпроводив управляющего, он обратился к Алексею Бричкину:
– Видеокамеры снял?
– Да у меня все на флешке, в отделе посмотрим…
Суржиков подошел к эксперту.
– Что скажете о времени смерти?
– Часов шесть, семь назад…
– То есть под утро? – уточнил он.
– Часов в пять утра…
– Час быка…
– Или волка, – хмыкнул эксперт. – В это время больше всего происходит смертей, самоубийств, убийств и больше всего рождается детей… Вот такое это сложное время…
– Да уж, предрассветное, – пробормотал Суржиков. – Надо узнать у Чарущева, где он был в это время…
Следователь был уверен, что Чарущев не совершал этого преступления, но припугнуть его нужно, чтобы стал более откровенным.
Чарущев с потерянным видом сидел на диване в холле и ждал Суржикова. Тот подошел бесшумно, и, заметив его, владелец студии вздрогнул от неожиданности.
– Вы не представляете, какая это для меня огромная потеря, Хруст был гениальным художником, весь мой бизнес держался в основном на нем, – со слезами в голосе произнес владелец фотостудии.
– И тем не менее порядок есть порядок, вы должны мне сообщить, где вы находились этой ночью?
Чарущев беспомощно и в то же время обиженно взглянул на Суржикова:
– Ночью я спал, один, жены у меня нет…
– Значит, алиби у вас нет?
– Значит, нет, – растерянно произнес он. – Хотя погодите… – обрадованно хлопнул он себя по колену. – Вспомнил, если это, конечно, вам подойдет. Под утро какая-то сволочь мою машину потревожила, ну и охранная сигнализация сработала, мне пришлось на улицу выскакивать и выключать ее.
– В какое время это было?
– Вот точное время не скажу, – вздохнул Чарущев. – Не обратил внимания, сразу лег досыпать, а вот соседи наверняка запомнили, особенно моя соседка сверху, она после этого со мной сегодня не поздоровалась…
– Хорошо, проверим. Ничего не вспомнили, чем бы хотели со мной поделиться?
Чарущев виновато покачал головой:
– Я даже не представляю, почему происходят эти убийства. Но если хотите выслушать мое мнение, я думаю, это действуют мои конкуренты, кто-то решил отнять бизнес и наши технологии. А технологии уникальны, мы совместили старинные методы и современные. Я, кстати, вчера собирал коллектив и говорил с ними, что необходимо найти этих конкурентов…
– А черную розочку зачем кладут? Как фирменный знак? – усмехнулся Суржиков.
– Не знаю, – помрачнел Чарущев.
– Вот и я не знаю, – устало вздохнул Суржиков. – Ладно, валяйте про ваших конкурентов, у вас хоть какое-то представление есть, кто это может быть?
– Пока нет, – отчаянно замотал головой Чарущев. – Но мои ребята разыщут этих негодяев, – пообещал он. – Вот посмотрите!
– Хорошо, – согласился Суржиков. – Держите меня в курсе, будьте осторожнее и своих сотрудников предупредите быть начеку, а то у вас работников скоро не останется…
– Но вы должны нас как-то огородить от убийцы, – с ужасом воскликнул Чарущев.
– А как вы себе это представляете? Полицейского к каждому приставить? Где я найду вам полицейских, у нас работников не хватает. Вы лучше держите меня в курсе ваших дел, и тогда мы, надеюсь, быстрее поймаем преступника…
– Как что-нибудь узнаю, сразу сообщу вам, – испуганно заморгал Чарущев.
Неизвестно, каким образом, но журналисты пронюхали, что в клубе произошло преступление, и как только Чарущев вышел за ворота, на него накинулись представители всевозможных средств массовой информации.
Владелец фотостудии с трудом отбился от них и, юркнув в свою машину, помчался на работу.
В фотостудии царило беспокойство. Художники и фотографы собрались в приемной и тревожно гудели, переговариваясь между собой.
Как только начальник появился в дверях, они зашли вслед за ним в кабинет и расселись за длинным столом.
– Арсений, как ты себе представляешь нашу дальнейшую работу? – взвинченным голосом воскликнул художник Данила Меньшиков. – Ладно, черт с ними, с деньгами, это еще можно как-то пережить, но то, что здесь работать опасно для жизни, это уже не шуточки!.. Мне черную розочку получить не хочется, я пожить хочу…
– Хруста все-таки убили? – перебил Меньшикова художник Марат Гареев.
Чарущев нервно забарабанил пальцами по крышке стола.
– Да, Хруста убили, но это не повод впадать в отчаяние, нужно обнаружить врага и уничтожить его, тогда все прежнее вернется…
– Кроме Димки Красилина и Эдика Хруста, – хмыкнул фотограф Вячеслав Огородников. – И список может увеличиться за то время, пока мы будем искать конкурентов. А что делает полиция?!
– Полиция ищет убийцу, – послышался голос Суржикова, входящего в кабинет. – Но без вашей помощи нам трудно найти преступника, поэтому надеюсь на конструктивный разговор с вами…
– Какой разговор, нужно увольняться, и все, – возмущенно воскликнул Данила Меньшиков.
– Видите, я разорен, – с отчаянием произнес Чарущев.
Глава 17 Роковая картина
Только теперь Маргарита поняла, что лучше бы ей картину с женщиной в коляске не видеть никогда. Не успела она ее утащить у Башлыкова, как тут же погибла ее сестра Инга. А вскоре и фотографа, который делал ее портрет, убили, и все какие-то розочки подкидывают, дебилы. Нужно срочно избавиться от этой картины, ведь даже этот ненормальный антиквар с ума съехал, вцепился в нее, правда, предлагает какие-то копейки. Башлыков угрожает, бандиты – это точно его люди, за ней гоняются. Ну нет, не на ту напали, картина очень ценная, и она продаст ее за те деньги, которые она стоит, или лучше порвет на кусочки.
Но из этого района надо срочно убираться, а картину можно спрятать в ячейке банка. Только вот по своему паспорту этого делать нельзя, сразу найдут, значит, нужно по паспорту сестры, тем более фамилии у них разные, у Инги по матери осталась – Карасева. Только сначала переехать надо.
Маргарита опять занялась поисками подходящей квартиры. На этот раз она решила поселиться подальше отсюда, где-нибудь на окраине. Район Новогиреево вполне устроил ее, и она, попрощавшись с Марией Изославной, вернула ей ключи.
С собакой под мышкой и двумя большими сумками девушка вселилась в однокомнатную, просторную квартиру в новом доме в Новогирееве. Хозяин, парень лет тридцати, хмуро заметил:
– Про собаку мы не договаривались, придется доплатить…
– Ну, знаете ли!.. – возмутилась Маргарита. – Это маленькое недоразумение и собакой назвать трудно, это кото-пес…
– Да хотя бы кото-волк, мне все равно, – упорствовал хозяин.
– Хорошо, – беспечно пожала плечами Маргарита. – Мне еще пять квартир предложили, поедем, котик, – погладила она собаку, – к другому, доброму, хозяину.
– Ладно, живите со своим кото-песиком, но если от соседей хоть одну жалобу услышу, пеняйте на себя, – буркнул парень и, получив оплату, удалился. Обустроившись на новом месте, Маргарита успокоилась и принялась изучать близлежащие банки. Оказалось, что через пару домов от ее нового жилища находится коммерческий банк, где по паспорту Инги она оформила ячейку и спрятала картину.
Теперь можно было расслабиться, Маргарита купила продуктов и решила побаловать себя вкусным ужином. Чтобы было веселее, она включила телевизор. Шел какой-то комедийный сериал, и Маргарита, нарезая салатик, хохотала. Сварились сосиски, она вытащила их и положила в тарелку, нарезала хлеб, и в этот момент начались криминальные новости.
– История странных убийств, связанных с художественной фотостудией «Авторский портрет», продолжается, – бесстрастно сообщил диктор. – Сегодня ночью был убит художник Эдуард Хруст…
А затем на экране вновь появилось фото Маргариты и объявление о том, что она разыскивается. Маргарита выключила телевизор. Тревога перехватила горло. Непонятно, почему убили Эдуарда Хруста, а она так надеялась на него.
«Кто-то безжалостно убивает людей, каким-то образом соприкасающихся с этой картиной, – в смятении размышляла она. – И что теперь делать?! Кто же их убивает? Неужели это дело рук Башлыкова? Нет, не может быть, он не знал, что я сбежала, когда убили Ингу, но кто тогда?!»
Она лихорадочно начала искать материалы об убийстве Хруста в Интернете, но нашла лишь несколько коротких сообщений, из которых, кроме факта убийства, ничего не узнала. Полицейские закрыли информацию, решила Маргарита.
– Может, вообще уехать из Москвы? – тоскливо прошептала она. – Даже картину с собой не брать. Чертова картина!
Она вспомнила, как антиквар назвал картину «Неизвестная», и только сейчас ей пришло в голову поинтересоваться в Интернете насчет нее. Нажав поиск, она увидела изображение злополучной дамы в коляске. А прочитав все, что было написано про художника Крамского и его творение, она испуганно пробормотала:
– Действительно, роковая картина. Кажется, я попала!
Стало так страшно, что Маргарита была готова пойти в ближайшее отделение полиции и сдаться, но быть арестованной за кражу картины она боялась больше и никуда не пошла.
Глава 18 Тайная драма Ивана Крамского
Несмотря на то что муж категорически запретил позировать Крамскому, Матрена Саввишна, презрев правила приличия, тайком иногда посещала мастерскую художника.
Но внезапно заболел маленький сын графини, и, несмотря на старания самых лучших докторов, мальчик умер. Это было настолько неожиданно и страшно, что Матрена Саввишна от горя слегла в горячке и проболела целый месяц.
После смерти сына граф Бестужев резко изменился, он словно возненавидел жену. Обвинил ее, что это она виновата в смерти мальчика, что она вела дурной, легкомысленный образ жизни, думала только о поклонниках и запустила болезнь ребенка.
– Вы отвратительная мать! – с ненавистью бросил он в лицо Матрене Саввишне. – Вы преступная мать… Вы убийца! Вы убили не только нашего сына, но и растерзали мою душу! Вы дьяволица! Ваш прекрасный лик прикрывает черную, гнусную, сладострастную душонку…
Не в силах слушать проклятия, едва живая от свалившегося на нее горя, Матрена Саввишна бросилась вон из дома.
Щеки ее горели от незаслуженных оскорблений, она, не помня себя, бежала по улице, не замечая, что прохожие в недоумении оглядывались на нее. Приличная дама в богатом платье с безумным лицом бежала по городу как какая-нибудь простолюдинка. Она словно очнулась, только оказавшись у знакомого здания, где располагалась артель художников.
И только в мастерской Крамского позволила себе разрыдаться. Отбросив кисти, Иван Крамской принялся ее утешать и уговаривать.
– Голубушка, Матрена Саввишна, не надо так убиваться, все пройдет. Ваш муж сейчас в таком горе, что не понимает, о чем говорит. Вот увидите, он опомнится и попросит у вас прощения…
– Нет, Иван Николаевич, вы не понимаете, ничего не изменится, – заливалась слезами женщина. – Все кончено!.. Николай никогда не простит меня…
Она оказалась права, жизнь графини превратилась в сущий ад. Муж изводил ее оскорблениями и проклятиями, Матрена Саввишна стала уходить из дома под любым предлогом, только чтобы не видеться с супругом. Родственники Бестужева, заметив плачевное состояние их семьи, начали процесс по расторжению церковного брака.
Матрена Саввишна пришла в отчаяние и окончательно пала духом. В ее жизни осталась единственная отдушина – общение с Иваном Крамским. Но художник был женат, а по Петербургу поползли слухи.
И тем не менее только в мастерской, в обществе Крамского, женщина находила хоть какое-то успокоение.
В артели собиралось иногда по полсотни человек, и время проводили очень весело. Через всю комнату устанавливали длинный стол, выкладывали бумагу, краски, разные художественные принадлежности. Каждый выбирал себе материал и создавал то, что хотел. А если присутствовали дамы, то вечером непременно устраивались танцы.
Частенько Матрена Саввишна оставалась на такие вечера, и даже музицировала за роялем.
Часто художники вслух читали лекции об искусстве, статьи о выставках. После всего следовал скромный, но искрящийся весельем, шутками и спорами об искусстве ужин.
Эти «праздники души» заканчивались иногда после полуночи, и Матрена Саввишна возвращалась домой под утро. Прислуга встречала ее с заспанным лицом и немым укором в глазах. Граф Бестужев перебрался в особняк родителей, и в огромном доме оставались только сама хозяйка, ее горничная и швейцар. Граф не желал тратиться на содержание жены.
В прекрасных темных бархатных глазах Матрены Саввишны поселилась глубокая печаль, которую она пыталась скрыть показным высокомерием.
Как-то на Вознесенском проспекте, проезжая в коляске, она столкнулась со своей бывшей барыней – тетушкой графа Бестужева. Та с брезгливым превосходством навела на нее лорнет в надежде, что Матрена Саввишна ей хотя бы поклонится, но она проехала мимо с высокомерным спокойствием. Один из художников увидел это и рассказал Крамскому.
– У старухи графини был такой вид, будто она вот-вот лопнет от злости, – смеялся он. – Наверное, ждала от Матрены Саввишны благодарности за то, что отпустила ее с племянником.
А Матрена Саввишна глубоко страдала. Презираемая высшим светом, гонимая мужем и его родней, она металась, словно раненая птица, запертая в клетку, и нигде не могла найти покоя.
Граф Бестужев наконец получил разрешение на расторжение брака и, вернувшись в Петербург, сообщил своей, теперь уже бывшей жене, что она свободна, и попросил покинуть его дом.
Проплакав всю ночь, Матрена Саввишна на следующий день сообщила Крамскому, что хочет на прощание попозировать художникам артели.
– Пусть приедут за мной на тройках, – блеснули гневно ее глаза. – Пусть мой муж видит, что я свободна и счастлива, пусть беснуется!..
Когда к дому подъехало несколько троек с бубенцами, на глазах у ошеломленного графа Бестужева к разрумянившимся от мороза художникам вышла Матрена Саввишна в отороченной мехом накидке. Она села в одну из карет и весело крикнула:
– Поехали!
И, подняв облако снежной, сверкающей пыли, тройки быстро помчались по улице.
Граф молча ушел в свои покои, стараясь сделать вид, что выходки бывшей жены его не задевают. А художники с гордостью доставили Матрену Саввишну в рисовальный класс, где она, скинув накидку, словно царица грациозно взошла на пьедестал и уселась в кресло.
Конечно, подобная поездка была вызовом со стороны Матрены Саввишны, попыткой задеть мужа, его родню, весь ненавидящий ее высший свет. И даже когда она уже уехала из Петербурга, возмущенные, гневные крики и слухи о развратном поведении бывшей графини Бестужевой долго не смолкали.