Алексей, еще служа в Москве, натаскивал свою сотню. При учебных стрельбах не все сразу палили, иначе без огненного боя останешься. Разделял сотню на четных и нечетных по принципу – «первый, второй». Первые делали залп и начинали перезаряжать оружие, по мере необходимости затем стреляла вторая половина. Неточность огня сглаживалась массовой стрельбой. Уж из полсотни пищалей при залпе хоть половина пуль свою цель найдет, особенно если противник наступает плотно.
Всадники подскакали ближе. Свистнули и воткнулись с недолетом первые стрелы. Один из пленных попросил Алексея:
– Слышь, сотник. Развязал бы ты мужиков. А то и вас побьют, и нас порежут-посекут. Сообща отбиваться надо. Все равно бежать нам некуда.
Мысль здравая, староверов – мужиков полтора десятка, а оружия – целая телега.
– Согласен. Ефим, развяжи, а то потом поздно будет.
Десятник с коня спрыгнул, ножом веревки разрезал. Мужики запястья потерли да к телеге с оружием кинулись. Выбирали то, что привычнее: сабли, сулицы. Вот щитов не было, ни одного, считалось – устарели. Старовер, похоже, авторитетный, поскольку слушались его, крикнул женщинам:
– Бабы, а вы чего расселись? Быстро спрыгивайте и под телеги.
Разумно. Под телегами все какая-никакая защита от стрел, которые сверху падать будут. Повторять ему не пришлось. Кто такие крымчаки, все знали. Коли в плен возьмут, продадут в Судаке, ни родину, ни родню не увидишь никогда. Османы да персы русских рабов покупали охотно – выносливы.
А стрелы все чаще и чаще падают. Уже первые раненые появились. Алексей приказал:
– Герасим, пару-тройку баб развяжи, пусть перевязки делают. Сам понимаешь, сейчас каждый человек на счету.
Десятник спрыгнул, наклонился под телегу.
– Перевязывать умеет кто?
Вызвалась одна из молодиц и женщина в возрасте.
– Перевязывайте кто ранен.
Алексей выжидал, пока крымчаки поближе подскачут. А татары уже окружать начали.
– Первые – пли!
Половина стрельцов дала нестройный залп. Из-за черного дыма толком ничего не видно. Татары решили, что у московитов пищали разряжены, кинулись в атаку. Со всех сторон кони летят, сабли во вскинутых руках сверкают.
– Вторые – пли! – крикнул Алексей.
Второй залп, которого татары не ждали. А дистанция уже метров тридцать – тридцать пять была. И почти каждая пуля свою жертву нашла. Если не татарина, так его лошадь. Крики боли, стоны, несколько татарских мохнатых лошадей упали. Крымчаки понесли ощутимые потери, после двух следующих друг за другом залпов потеряли убитыми и ранеными человек тридцать-сорок. Но остальные рвались вперед.
– Сабли наголо! – закричал Алексей.
Мог бы и не приказывать, стрельцы выучены были. Да и каждый сейчас за себя, за свою жизнь драться должен. Сошлись в схватке. Алексей прятаться за спины своих подчиненных не стал. Чай опыт сабельных боев у него большой.
На него налетел крымчак. Лицом бел, не раскос, кабы не черные волосы и вислые усы, за русака принять можно. С ходу татарин обрушил град ударов. Алексей пока только отбивал удары. Вдруг конь татарский заржал, стал заваливаться набок. Алексей резко наклонился, подался на стременах вперед, почти лег на шею своей кобылки, татарина рубанул, отрубив руку по плечо. А слева мужик-старовер вынырнул, в руках окровавленный бердыш.
– Здорово я его коня подрубил?!
Татарский конь на земле лежит, сучит ногами, а брюхо распорото бердышом, все сизые кишки на земле. Кобыла Алексея в сторону сдвинулась, а на сотника уже другой крымчак напал, молодой совсем. Завизжал, закричал по-татарски, удар нанес. Алексей свою саблю подставил, отбил, тут же рукоять кистью повернул и укол острием в лицо татарина нанес. Удар в глаз пришелся, кровь ручьем хлынула, татарин левой рукой за лицо схватился, а Алексей второй раз ударил, уже по шее. Слева на стрельца татарин наседает, удар за ударом наносит, стрелец обороняется только. Увлекся татарин, момент удобный. Алексей саблей в неприкрытый бок врага ударил. Справа стрелец сабельный удар пропустил, обливаясь кровью, упал. А татарин добить хочет. Алексей коня развернул, татарина сзади поперек спины рубанул. Увидеть не успел – убил ли врага? Как на него еще один накинулся, уже в возрасте, усы седые, но дерется ловко, умело. Обменивались ударами, Алексей момент улучшил, нанес удар по левой руке. Татарин непроизвольно вскрикнул, по рукаву кровь заструилась. Это хорошо, раненый всегда бой осторожнее ведет, чувствует, что противник удачливее его попался. После одного из ударов Алексея крымчак назад отклонился, Алексей возможность не упустил, обратным ходом клинка врага по бедру резанул. Шелковые штаны по резу разошлись, кровавую рану видно. В глазах татарина впервые за время сечи страх мелькнул. С кровью у раненого силы уходят. Татарин, дабы не ослабнуть, сам в атаку кинулся, клинок так и засверкал. И вдруг охнул, повалился на бок, а из спины сулица торчит, вошла едва не на треть древка. В пяти саженях старовер стоит, ухмыляется довольно. Но радовался недолго, татарин подскакал, на всем ходу староверу голову снес. Алексей коня каблуками в бока ударил, скакнул тот вперед. Татарин свою лошадь развернул, желтые зубы щерит. Закричал что-то по-своему, в атаку кинулся. Алексей отбил, сам удар нанес, и пошла сеча. Левую руку ниже локтя болью обожгло. Скосил на миг глаза – рукав кафтана рассечен, ткань обильно кровью напиталась. Ах ты, собака! Алексей на противника накинулся, как коршун на цыпленка. Удар за ударом наносил, татарин лишь обороняться успевал. Еще один сильный удар. Татарин саблю подставил, а она переломилась у рукояти. Алексей тут же острием в грудь ударил противника, следом по плечу сверху. Татарин назад, на круп коня завалился. Обернулся Алексей и замер. Сначала подумал – оглох, уши как ватой заложило. Кони валяются, бродят без всадников. А вокруг мертвые – стрельцы, крымчаки. Лишь у небольшого обоза мужик-старовер стоит с бердышом в руках. И оружие, и одежда его вся в крови, своей ли, чужой. Алексей подъехал, сполз с седла, сил не было.
– Ранен? – спросил он.
– Вроде не болит нигде.
Мужик головой по сторонам вертеть стал.
– Сколь живу, такой сечи не видел. Стрельцы полегли все, как и татары! Что в мире делается?
Алексей сел на землю, ноги не держали. Мужик бердыш бросил, к телеге наклонился.
– Бабы, все живы? Вылазьте!
Женщины и дети вылезли из-под телег. Тут же в голос завыли. Картина вокруг жуткая – трупы, на земле кровищи целые лужи. Лошади с распоротыми животами. Одна еще в агонии бьется. Даже для тертого воина видеть неприятно, с души воротит.
– Что делать будем? – спросил старовер.
– Бери телеги, там немного провизии есть, коней, да иди с Богом.
– Не будешь, значит, вязать? – ухмыльнулся мужик.
– Кабы не ваша помощь, вообще никто не уцелел, даже они.
Алексей кивком головы на баб и детей указал.
– Так ведь басурмане, а мы все же крещеные, как в стороне остаться? Похоронить бы наших.
– Сотня полегла. Представляешь, какую братскую могилу рыть надо? А вдруг крымчаки, что на нас налетели, только передовой отряд?
– Пусть воронье и шакалы жрут мертвые тела? Не бывать тому! Эй, бабы, ищите какой-нибудь инструмент. Ратников похоронить надо. Кабы татары дальше прошли, быть большой беде.
Женщины молча стали рыться в телегах. Может, оно и верно, что не роптали? По Ярославской Правде – да убоится жена мужа своего! Убоится – подчинится, как заповедано. Хоть и сил не было, а устыдился Алексей. Бабы могилу рыть будут для его товарищей, а он в стороне останется? Встал, поднял бердыш. Лезвие сбоку, копать неудобно, медленно получается. Да еще рука раненая болит. Подошел к молодке, кафтан снял.
– Перевяжи.
– Так ты ранен? – удивился старовер. – Я думал – то вражеская кровь. Лихо ты дрался, я видел.
Когда молодица тряпицей чистой перевязала, Алексей снова за бердыш взялся. Мужик подошел, сулицу в руку сунул.
– Ей копай, сподручнее.
Сулица – короткое, в рост человека, метательное копье. Древко легкое, а на конце плоский рожон, заостренная плоская железяка. Таким рыхлить землю удобно. Так и приспособились. Алексей землю рыхлит, а баба руками выгребает. До самой темноты рыли, но осилили. Закончив, без сил свалились.
– Завтра после полудня землице предадим, – кивнул старовер. – И тризну справим.
Алексей сел, где стоял, потом лег и уснул сразу. Старовер подошел, поглядел на него.
– Не, не одолеть Кузьме Москву. Мыслю – у стрельцов не один такой.
А ведь сонного и убить мог. Уснули все, уж больно день выдался страшный, полный переживаниями. Как солнце утром выходить стало, проснулись. Алексей стрельцов обошел, собрал оружие, глаза прикрыл, вчера сил не хватило. Потом подумал: зачем он оружие собирает? Сотни уже нет, и доберется ли он до Воронежа, еще большой вопрос. Но и старовер ему помогать стал. Все оружие – свое и татар – в телегу уложили. Старовер к Алексею повернулся.
– Меня Пафнутием звать. Можно я бердыш себе оставлю и саблю?
– Забирай. А я Алексей Терехов, сотник стрелецкий. На Чир пойдешь, к Иову?
Пафнутий головой помотал.
– На остров вернусь. Понемногу монастырь восстановим. Место удобное.
– Нет монастыря, сгорел.
– Деревяшки? Тьфу! Люди подойдут, новый поставим, дай только время.
– Москва новые войска пришлет.
– Тогда уйдем. Россия велика, на Урал, в Сибирь подадимся. А от веры дедовой да отцов наших не отречемся.
Мертвых обмыть бы надо по обычаю да в саван обернуть за неимением гробов, да где все взять? Уложили мертвых рядами плотно, лица тряпицами прикрыли. Потом старовер молитву счел, за ним Алексей. Молча засыпали братскую могилу. Из обломков древков бердышей и сулиц старовер подобие креста сделал, в землю воткнул.
– Голове своему скажешь, где упокоены.
Алексей кивнул. Дело сделано, расходиться пора.
– Идем вместе до первого ручья, – предложил Пафнутий. – Там тризну справим, однако – традиция, нарушать нельзя. А уж после разойдемся.
Алексей кивнул. Он после битвы и гибели сотни как заторможенный был, воспринимал все отстраненно. Тронулись в путь. Версты через две-три на ручеек наткнулись. Здесь и остановились. Все равно вечер скоро, куда идти? Пафнутий костер развел, женщины кулеш готовить стали. Вчера только завтракали, а сегодня весь день не ели. Когда кулеш сварился, Алексей бочонок вина из телеги достал, там еще немного плескалось. Разлил по кружкам, добрые слова о стрельцах сказал. Выпили, кулеша поели и спать улеглись. Утром снова кулеш с сухарями. Алексей к подводе с оружием коней стрелецких привязал. Оставить их на месте боя хотел, сами за подводой пошли. Седла только с них снял. Пафнутий на телегу с оружием полмешка пшенки бросил, котел малый.
– Остальное себе оставлю. На острове еды нет, как бы самим ноги не протянуть.
– Бывай, Пафнутий. Хороший ты человек.
– Зачем тогда монастырь поджег?
– Из Москвы приказ, я человек служивый, исполнить должен. Крест на верность царю целовал.
– А где он, царь-то? Двое малолеток сидят на троне, виданное ли дело? А всем баба заправляет. Не было такого на Руси святой!
Обоз с детьми и бабами тронулся. За обозом бежали несколько коней. Алексей долго смотрел им вслед, пока староверы не скрылись. Ему-то теперь куда спешить? Обидно, что вся сотня погибла. И какой он после этого сотник, если у него ни одного стрельца в подчинении нет?
Проводника нет, но приблизительное направление Алексей выдерживал и через две недели неспешной езды вышел к Изюмскому шляху. Все, теперь не заплутает. Воронеж – городок небольшой, 300 дворов, 15 церквей, 6 тысяч жителей. Окраина страны. Но роль исполнял важную, был составной частью Белгородской засечной черты, укреплений, защищавших от набегов крымчаков.
Алексей въехал в город верхом, под уздцы держал лошадь, запряженную в телегу, за телегой караваном шли верховые лошади стрельцов – с десяток. Жители смотрели с удивлением. Алексей добрался до воеводской приказной избы. На коновязи лошадей полно, служивые люди суетятся. Вошел для доклада, направился через комнату писарей к воеводе.
Старший писарь остановил:
– Не ходи, воевода всех начальствующих собрал.
– Смотр ожидается?
– Нет, крымчаки в степи замечены были.
Алексей решительно дверь открыл. Воронежский осадный голова, отвечавший за оборону города, взглянул недовольно. Алексей сразу докладывать начал:
– Сотник Терехов. Направлен был на Заполянский остров уничтожить монастырь староверов. На обратном пути столкнулись с крымчаками. Две сотни, как не более.
По комнате сразу разговоры, все уставились на Алексея.
– Обоз торговый разграбили, один из купцов ушел от них на лошади, позавчера прискакал, – кивнул воевода. – Как думаешь, куда пойдут?
– Кто?
– Да крымчаки!
– А никуда. Побили мы их всех до одного.
Все вскочили с лавок.
– Вас же сотня всего была! – вскричал осадный воевода.
– После штурма монастыря, сильно укрепленного, потери были, сотня неполная. Полегла она вся, один я остался. Оружие стрельцов собрал, в телеге оно, у приказной избы, да с десяток коней. Другие убиты или разбежались.
– Не может быть!
Воевода кинулся из избы посмотреть, за ним другие, последним Алексей. А на телеге и пищали, бердыши стрелецкие, и сабли кривые, татарские. К телеге строевые стрелецкие лошади привязаны.
Воевода нахмурился.
– А сам-то как уцелел?
– Повезло, раной на руке отделался.
Алексей пуговицы на кафтане расстегнул, скинул рукав, показал повязку, пропитанную подсохшей кровью. Воевода сделался подозрительным.
– Слухи до меня доходили, де под Кунгуром ты войско бросил, один ушел, за что сослан был.
Кровь бросилась к лицу Алексея. Получается – и сегодня его обвиняют?
– Не было такого, обвинение облыжное было, разобрались.
– Вот и мы проверим. Если правда, отпишем в столицу, Шакловитому. А солгал ежели, в железах в Первопрестольную отвезем. А сейчас отдыхай до утра.
Алексей лошадь отвязал, повел в воинскую избу весь караван. Стрельцы из другого полка помогли расседлать лошадей, корма задали. Потом перетащили в избу оружие с телеги. Один из стрельцов подошел к Алексею.
– Твое?
И потряс мешочком с деньгами.
– Мое.
В мешочке было жалованье Алексея, что собрал, да деньги Заборовского. Надо же, уцелел. Алексей о нем и не вспомнил, не до того было, самому бы в живых при сече остаться. А мешочек вполне мог уехать в телеге староверов. Поел, спать улегся.
А утром уже гонец будит:
– Сотник, собирайся, воевода ждет.
Алексей умыться успел. К приказной избе направился.
– День добрый! – поприветствовал он воеводу.
В комнате еще двое служивых было, незнакомых Алексею.
– Знакомьтесь. Десятник Игнат. С ним и его людьми поедешь к месту сечи. Он на месте посмотрит. Да, а как же монастырь староверов? А то вчера все о крымчаках говорили.
– А что староверы? Монастырь деревянный, его сожгли дотла, только пепелище осталось. Часть староверов живота лишили, другие успели с острова на другой берег перебраться ночью да сбежать.
– Уже хорошо. А Кузьма Косой?
– Среди убитых не опознали.
– Ушел, значит. Ну, с Богом!
Телега с припасами уже была готова. Алексей взял своего коня, и кавалькада всадников выехала из города. Алексей обратный путь запомнил, вел точно так же. Среди ратников один был явно или охотник, или следопыт опытный. Периодически с лошади соскакивал, осматривал следы, потом докладывал десятнику Игнату. Следы о многом сказать могут: сколько коней прошло, телег, какой давности. Конечно, если бы группа ехала верхом, получилось быстрее, телега с припасами сдерживала темп. У моряков присказка есть: «Скорость каравана определяется скоростью самого тихоходного судна».
Но все же добрались. Причем следопыт, которого Тихоном звали, место сечи издалека определил, по стаям ворон, кружащихся над местом боя. Когда подъехали, десятник Игнат распорядился считать трупы. Алексей в сторону отошел, дабы не мешать. А еще запах трупный стоял – густой, труднопереносимый.
Игнат рукой махнул, подзывая.
– Две сотни их было, говорил.
– Навскидку, кто их считал. Крымчаки нас сразу окружать стали. Я приказы отдавал, не до счету было.
– Мог и опосля счесть.
– Другие заботы были, десятник. Крест видишь? То братская могила. Вся сотня там.
– Один могилу вырыл? – изумился Игнат.
– Обоз мимо шел, помогли, по-христиански упокоили.
– Вся сотня твоя герои. Крымчаков насчитали двести сорок человек.
– О!
– Все как есть воеводе обскажу. Едем отсюда, дышать нечем. Многие трупы уже обглоданы шакалами.
– Какая о том печаль, они захватчики, злодеи!
Алексей, а за ним десяток воинов подошли к братской могиле, стянули шапки, помолчали.
– Поторопились мы из города. Крест бы настоящий сделать надо было.
– Так мне позавтракать не дали, сразу с вами отправили. Воевода меня в злоумышлении подозревает, в трусости.
– Каждый бы как ты поступал, глядишь – отвадили крымчаков.
И не скажешь же Игнату, что такое время близко уже. Взойдет на престол и будет править единолично Петр, отправится в Азовские походы, даст укорот наглым крымчакам.
Тронулись в обратный путь. Алексей сразу почувствовал, как изменилось в лучшую сторону отношение к нему со стороны ратников. И миску с кулешом первому давали, и лошадь по вечерам расседлывали. Когда прибыли в Воронеж, к приказной избе, Алексей к воеводе не пошел. Пусть Игнат с глазу на глаз доложит. Да и обиду на воеводу Алексей затаил. При всех начальствующих воевода подозрения свои высказал. Слухи такие мигом разлетаются. Хоть не подтвердились сомнения, а червоточина осталась. То ли у него украли, то ли он?
Видимо, воевода расспрашивал подробности, потому как Игнат задержался на полчаса, как не более. Но вышел десятник на крыльцо, сказал Алексею: