А во дворце о переменах знали, гонец утром прискакал, бумаги привез от царя, он и сообщил. Алексея приодели в цивильное платье, соответствующее статусу. Да не одно, три! На каждый день, парадное и для службы в Кремле. И туфли нашлись по ноге, с серебряными пряжками. Алексей, как оделся, в зеркале себя не узнал. Придворный франт, не меньше. Обычно придворные одежду шили, не покупали готовое. Заказы делали в Немецкой слободе, у ручья Кукуй. Там селились не только немцы, но иноземцы из других стран – Голландии, Англии, Франции. Там же проживали иностранные послы. Пользоваться услугами портных Немецкой слободы могли позволить себе не все, а только люди богатые. Хорошее английское сукно, серебряные или позолоченные пуговицы, работа стоили дорого. Но для Алексея сейчас неприемлемо, потому как долго. Жесткий цейтнот. Алексей расплатился, помялся немного. Должность при царе не только почетно, но и хлопотно. Боярские и дворянские роды, служившие десятилетиями, а то и веками, имели дома, выезды свои – возки, сани, кареты, прислугу. Алексей же был гол как сокол. В воинской избе жить, вместе со стрельцами, уже не по должности. Не гордыня, придворные не поймут. Его и так воспримут как выскочку, белую ворону. А если вести себя будет не как они, так палки в колеса вставлять будут. В открытую конфликтовать не будут, с решением царя не поспоришь, но гадить по-мелкому станут.
Поэтому к дворецкому обратился:
– Прости, боярин. Я пришлый, своего жилья в Москве нет. Что присоветуешь?
Боярин сначала задумался. Алексей понимал ход его мыслей. Алексей – человек новый, придворным неизвестный. Быстро поднялся, но так же быстро и упасть может. А с другой стороны, обласкан государем может быть, выше поднимется. И дружба с ним впоследствии дорогого может стоить. Потому осторожничал. Чем ближе к царскому телу стоит человек, тем большим влиянием обладает.
– К боярину и слуге тебе надо.
Титул боярин и слуга – это как первый министр при царе.
– Подожди, я сам с ним поговорю. Как я понимаю, тебе комнату в Кремле надо, коли царь тут будет, тебе при нем быть надо. Ну и жилье.
– Точно так.
Пока дворецкий ходил, Алексей в его комнате сидел. Положение у Алексея шаткое, нет поддержки со стороны дворянства, царедворцев. Вон взять Ивана Милославского. Став опекуном, упразднил приказ Тайных дел, Счетный приказ. Все Приказы под себя подмял, увеличил их число с 42 до 60, а число служащих с 882 человек до 2762 человек, а во главе поставил родню, ближнюю и дальнюю, либо преданных ему людей. Артамона Матвеева кознями в ссылку отправил. Благодарная родня, набивавшая карманы на государевой службе, всецело за Милославского. Практически весь государственный аппарат за него, раздавит любого. А еще в сторонке стоят, но имеют влияние на царя молодые царедворцы – постельничий Иван Языков да стольник Алексей Лихачев. Умные, образованные, молодые. Особое место занимает преклонных лет князь Василий Васильевич Голицын, к слову которого царь прислушивается. Каждая группа одеяло на себя тянет. Придется или лавировать меж ними, избегая вражды, либо самому сторонников подбирать, иначе сотрут его, как жерновами. Похоже, попал как кур в ощип. Только в Кремле Алексей осознал всю щекотливость своего положения.
Вернулся дворецкий с довольным видом.
– Уладил в лучшем виде. Даже ключ взял. Комната невелика, но в Теремном дворце.
Комната оказалась на первом этаже, а рабочие помещения государя на втором. Все равно рядом, не надо бегать по необходимости в другое здание. И с временным жильем на время определились.
– Указания государя нет. Самовольно ни я, ни боярин-слуга лучшего предложить не можем. Соизволит Федор Алексеевич земельку под дом выделить – стройся али купи.
Ну да, было бы за что. Почти все содержимое кошеля на одежду потратил. Узел с вещами большим получился.
Закончил дела поздно, за хлопотами время быстро летит. Шел по коридорам к выходу, слышал шепоток за спиной от встречных придворных. Новость уже обсуждают. Спал еще на прежнем месте в воинской избе, где привык. А утром, после развода караула, полковник его огорошил:
– Алексей, в моем полку советника быть не может. Придется тебя из списков полка исключить.
Алексей вздохнул. Не придется ли возвращаться с позором?
– Лошадь казенная, пока пользуйся, но вернуть надо.
– Благодарствую.
Пока от царской милости у Алексея одни хлопоты и заботы. Но он надеялся, что оботрется все, устаканится. Не в таких переделках бывал.
В столице делать было нечего, и он отправился в Измайлово. Царь наказ давал вернуться. А зачем, если сам обещал быть в Кремле завтра? Но царские распоряжения обсуждать – последнее дело, надо исполнять.
Добравшись до царской резиденции, отдал поводья лошади подбежавшему слуге. Повернул к дому слуг, где раньше обитал.
– Господин, тебе не туда. Вон к тому дому. Ты иди, а я узел принесу.
Отношение к Алексею явно переменилось в лучшую сторону. Он прошел к указанному дому – каменному, в один этаж, но большому. В сенях его привратник встретил с поклоном.
– Государь распорядился выделить покои. Я провожу.
Недурно. Небольшая спальня с высокой периной, пуховым одеялом. Рабочий кабинет со столом-конторкой и парой кресел, в углу сундук. В комнате тепло, а печи не видно. Спросил у привратника.
– Печь в подвале, большая, на весь дом. А продыхи в стенах проходят, по ним теплый воздух идет.
Удобно, истопники по коридорам и помещениям не ходят, перед господами не мельтешат.
Алексей охабень снял, лицо и руки под рукомойником в спальне ополоснул. В кафтане к царским хоромам перебежал, чай, морозец легкий совсем, не метель. Рынды в коридоре у дверей царских предупредили:
– Занят государь, не велел беспокоить.
– А кто у него?
– Князь Василий Васильевич Голицын.
Престарелый князь был личностью известной, уважаемой. Ни в каких группировках не состоял, подлостей никому не устраивал.
– Как сам-то?
Рынды поняли.
– Ходит. Сегодня на первый этаж спускался. Правда, за перила держался.
Ага, значит, государь чувствует себя лучше, это радовало. Через полчаса распахнулась дверь, вышел князь. Острым взглядом Алексея окинул. Кто таков, почему не знаю? Одежда русская, не иноземец, причем такого покроя и качества, какие царедворцы носят. Алексей сразу голову склонил. Он и по должности ниже, и простолюдин, не дворянской голубой крови. Да и вежливость обычная, Алексей моложе.
– Алексей Терехов, – представился он.
– Сказал уже государь, наслышан. Вот ты каков! Поговорить бы надо.
– Мне сначала к государю.
– Само собой. Я в трапезной буду, внизу.
Рынды дверь перед Алексеем распахнули. Алексей вошел, отбил поясной поклон. Федор, сидевший в кресле, поднялся, опираясь на подлокотники. Не легко встал, но сам.
– Здоровья тебе, государь! – поприветствовал его Алексей.
– Твоими молитвами.
– Мне рынды сказали – сам по лестнице уже ходил сегодня.
– Было дело, – улыбнулся Федор. – Ты знаешь, какое это удовольствие – самому ходить!
– Федор Алексеевич, лечение еще не закончено, не перетрудить бы ноги.
– Сил прибавилось. Дела-то в застое. Отныне сам управлять буду!
Царь был настроен решительно.
– Дел накопилось за болезнь много, все неотложного решения требуют. Завтра с утра в Москву, в Кремль едем. Вы вместе с Лихачевым за троном моим стоять будете в Грановитой палате, когда послов принимать буду. Подскажете тихонько, если сам сразу не соображу. А рынды, как положено, по сторонам от трона.
– Слушаюсь, государь.
– Выглядишь как настоящий вельможа, вроде как такое платье все время носил.
– Привыкаю только.
– Оно к лицу тебе. Ступай, мне бумаги счесть надо.
Алексей отбил поклон, легко сбежал на первый этаж. Князь в трапезной сидел, попивал вино.
– Садись.
Сухощав был князь, небольшого роста, борода седая.
– Чьих будешь?
– Сын боярский, из Рязани, в Лифляндии служил долго.
– То-то я слышу, говор у тебя не наш. Косопузые и так говорят занятно, а ты еще далеко служил. В Москве родню имеешь?
– Не сподобился.
– Это славно.
Князь явно его прощупывал.
– Знакомства полезные завел?
– Только с полковником стрелецким Головатым.
– Опять в точку.
Князь хотел удостовериться, что Алексей не засланный «казачок» от боярских группировок. Хотя «засланец» легко соврать мог. Алексея в Москве все равно никто не знает.
– Услугу царю ты оказал немалую, это ценно. Служи честно, ревностно, он тебя милостью монаршей не обойдет.
– К этому стремлюсь.
– Если что непонятно будет, знаешь, к кому за советом обращаться?
– К тебе, князь, а еще к Языкову и Лихачеву.
– Хм, шустер. Весь расклад уже знаешь. Так и держи.
Князь, несмотря на возраст, легко поднялся, кивнул на прощание и вышел. Алексею он понравился. Прям глаз не отводит, производит впечатление умного и осторожного. Лучше иметь его приятелем, чем врагом.
Утром царский поезд, как называли обоз из карет, возков, подвод, всадников на конях, из царя и ближних слуг, выехал в Москву. Алексей на коне, следом за царской подводой.
Впереди и по бокам – рынды конно и оружно.
Поезд растянулся метров на двести. И это еще был не парадный выезд, когда поезд достигал версты.
А выезды дальние, в соседние губернии, так и вовсе многочисленные были, поскольку припасы съестные везли, челядь, слуг. Обоз тогда и на все пять верст тянуться мог. Чем длиннее обоз, тем больше уважения и почтения к монарху. И пока поезд следовал, все простолюдины стояли в поклоне, скинув шапки долой.
А сейчас не успели выехать – уже столица.
Для Алексея это вроде разминки, бывало раньше – сутки в седле проводил, даже перекусывал в седле.
Для воина такая жизнь привычна, а царедворцам в тягость. После недавней непогоды в низинах лужи. Алексей ноги повыше поднимал, чтобы грязь из-под копыт полы одежды не забрызгала.
В столице только центральные улицы мощены дубовыми плошками или булыжником. А на остальных – грязь вперемежку с навозом, запах соответствующий. Царя обычно по самым чистым улицам возили, оттого маршрут почти всегда неизменный. То плохо. И жалобщики с челобитными стояли, пытаясь сунуть бумагу кому-нибудь из окружения царского. А могли покушение совершить. До поры до времени Господь род Романовых миловал, но так не всегда будет. Рынды хоть и выглядят грозно и солидно, покушение предотвратить не смогут. Как не смогли казаки два века спустя, когда бомбист убил Александра Романова.
Так и въехали в Кремль. На удивление многих, царя не вынесли из кареты. Сам вышел. Правда – поддерживали. Так то для важности, по традициям. Алексей видел – еще трудновато царю, на посох опирается. Посох как символ власти, как скипетр или держава в руках. Иван Грозный все время с посохом ходил, хоть ногами не страдал.
Глава 3. Завистники
Федор Алексеевич шествовал медленно, важно, сообразно случаю. В Грановитой палате уже на лавках думные да путные бояре сидели. Увидев, что Федор идет сам, зашептались. Гул в зале поднялся. Баяли, что царь едва не при смерти лежит, а он сам идет.
Вот удивление! Верь после этого слухам.
На рынд и Алексея никто внимания не обратил. Царь к трону прошествовал, поднялся на три ступени, на трон уселся. Шум в палате стих. Рынды двумя крыльями по обе стороны трона встали. Серебряные топорики на плечах поблескивают. Алексей за царским троном встал, слева. А справа – Лихачев. Оба только за троном царским впервые встретились. Оба на равных, понимают: возвысились благодаря Федору Алексеевичу.
Друг на друга ревниво поглядывают, но без неприязни. Понимают – им сотрудничать надо.
Один из бояр, из Иноземного приказа, торжественно объявил о приеме шведского посла. Посол в палату вошел, сделал несколько шагов, поклон отвесил, но не полный, а лишь голову склонил. Он государя своего представляет, и негоже послу перед другим владетелем земли уничижаться. За послом слуги подарки несут. Без этого – никак. И русские послы тоже подарки дарят. Своего рода знак почтения, приязни. Вперед уже толмач-переводчик выступает. Вполне вероятно, что посол хорошо язык знает, но положено так. Хитрость в том малая есть. Посол слово государево услышал, а пока толмач переводит, ответ обдумать успевает.
Личная приязнь или неприязнь посла к царю особой роли не играет, поскольку в посланиях письменных, полученных с курьером, посол от своего владыки все инструкции уже получил.
Язык посольский вежлив больно, извилист, иносказаниями полон. С непривычки Алексею понять трудно. Одно уяснил: жалуется посол на лихих людишек новгородских, делающих набеги на земли шведские, разоряющие финнов, да чухонцев.
Лихачев, уже имевший опыт, хоть и небольшой, к спинке трона наклонился, шепчет:
– Государь, договор у нас есть. За нарушение виновных сыскать надо, наказать. Так и отвечай – сыщем, накажем, о чем известим.
Федор Алексеевич, грамоте и словесности обученный белорусским монахом Симеоном Полоцким, суть подсказки уловил. Лицо сердитое сделал, ответил витиевато, но суть понятна была. Государь нарушением мирного договора недоволен, виновных в сем со всем тщанием искать будут, а найдены будут – накажут со свей суровостью, о чем посла известят.
Посол, может быть, не очень словам поверил, не в первый раз новгородцы чудь и чухонцев притесняют, но вид сделал довольный. Откланялся, шляпой несколько раз у пола махнул, задом до двери пятился.
Спиной к государю на дипломатическом приеме повернуться – обидеть. А царская обида зачастую война либо отмена купеческих льгот подданным страны-обидчика, либо другие пакости, например союз с неприятелем. Каждый государь, каждая страна всегда союзников ищет. Так с недругами бороться проще, торговать выгоднее. Швеция на русские земли постоянно претендовала, воевала с Россией не раз, утихомирилась только после Полтавской битвы. Но торговать с ней выгодно. Сталь шведская очень хороша, оружие, корабли. Шведы в Руси пеньковые канаты покупают, воск, меха, смолу, лен – все то, чего у них нет.
Торговля взаимовыгодная. Русь – страна изобильная, Англия столько добивалась, чтобы ее купцы льготы имели. Добилась-таки своего. А то Ганза всю торговлю на Балтике под себя подмяла. Много врагов у той же Англии: Франция, Германия, Испания. И у каждой европейской страны так. На юге Османская империя пытается владычествовать, на востоке – Китай.
После приема послов внутренние проблемы решали. Главная из них – сбор налогов. Милославский речь держал, плакался: сборы низкие, обнищал народец.
Алексей шепнул:
– Пусть скажет, сколько податного народа?
Федор Алексеевич боярина выслушал, кивнул. И вдруг царь вопрос ему о податном народе. На Руси налоги платили не все. Монастыри, крестьяне, присяжные и монастырские, государевы служащие, в том числе воинство. И людей считали только мужеска пола. Женщин и детей не считали, налогами не облагали. Налоги, хоть вещь скучная, но для любого государства основа благополучия. На налогах вся государственная машина держится – чиновники, армия.
Иван Михайлович от ответа ушел. Дескать, перепись давно не проводилась.
– Вот и готовьтесь. Не зная, сколько народу в стране, как могли рассчитывать, собирать, как тратить?
Это был первый удар по Милославскому. Даже не удар, укол легкий. Лихачева тоже Алексеем звали.
После подсказки тезки кивнул удовлетворенно.
Среди молодого царского окружения формировался новый круг – молодых, толковых, думающих не только о своем кармане. На стороне Милославского пока был государственный аппарат. В бытность опекуном малолетнего царя Иван Михайлович на все важные посты в Приказах посадил своих людей. Царь пока не в силах был поставить на место опекунов своих – Матвеева и Милославского, но желание такое имел.
Но что он один мог, не имея сильной опоры? Бояре да ближние слуги колебались. Слухи о нездоровье государя ходили упорные, да и своими глазами видели – немощен, слаб здоровьем Федор Алексеевич.
Уйдет в одночасье, сторонникам его сразу припомнят. Потому юный царь подбирал окружение под себя – молодое, лично ему преданное.
Алексей до конца царского приема выстоял за троном. Слушал, в дела вникал. Какая тема на слуху, как бояре обсуждают, где лукавят, возжелав выгоду личную поиметь. Утомительное занятие, поскольку каждый боярин хотел свое мнение навязать. Горло драли, но до оскорблений не доходило, царь все же рядом, видит.
Когда государь объявил прием законченным, он повернулся к Алексею.
– Завтра к полудню ко мне в покои, а сейчас отдыхать можете.
Тезки из Грановитой палаты вместе вышли.
– Ты из каких будешь? – спросил Лихачев.
– Боярских детей, рязанец.
– Предостеречь хочу. Ты не думай, что за троном стоишь, тебя не видно. Бояре да ближние слуги приметили. Чем ближе к государю, тем больший интерес ты вызываешь. Стало быть, влияние на государя имеешь. И чин официальный никакой роли может не играть. Вот я стольник, а со мной подружиться многие захотели, как к царю приблизился. И к тебе подкатываться будут. Но каждый свой интерес имеет. Не ты им нужен, а твоя близость к царю. Бумагу нужную на подпись царю подсунуть, послабление в делах дать, да мало ли… Потому не сближайся ни с кем, но и не ссорься. Ты теперь о выгоде государя больше печься должен, а не о своей мошне.
– Понял, спасибо.
– Старые-то дворяне, кто еще Алексею Михайловичу служил, по интересам разбились. Скажу прямо – змеиный клубок. В глаза тебе улыбаться будут, в дружбе клясться, а сами вынашивать план, как тебя опорочить и от государя отдалить. А на твое место своего верного человека поставить.
– Учту.
Предостережение не лишнее, но Алексей, служивший еще в Византии, видел хитросплетения покруче. Уж с византийским коварством, лестью, обманом – русское не сравнить.
Напутствия Лихачева стали сбываться быстро. Во дворцах встречные раскланивались, расплывались в улыбках, заводили разговоры, приглашали в гости. Алексей не отказывался, сетовал на нехватку времени.