– Где ваш пациент?
Она уставилась на него с искренним удивлением:
– Вы имеете в виду Руденко? Но разве он не в палате?
– Вы все тут ответите за халатность, – пообещал ей лейтенант и достал телефон.
– Товарищ майор, он сбежал.
– Черт, – донеслось до него. – Немедленно обыщи его постель. А мы пообщаемся с Радошновым и вернемся к тебе.
– Жду, – Сомов ринулся к кровати Валерия и одернул матрас. Под ним лежал полиэтиленовый пакет, в котором уютно покоились пятый кинжал, деньги и документы артиста.
Леонид вздохнул с облегчением и перезвонил Киселеву:
– Товарищ майор, он далеко не уйдет. Здесь остались его документы и деньги.
– Отлично, – проговорил Павел. – Значит, он вернется.
– Вы уже приехали к Димке? – поинтересовался Сомов.
– Приехали, он без сознания, – сообщил Киселев. – А этот негодяй от нас не уйдет. Я сейчас дам задание всем постам и нарядам полиции. Мы будем ждать его на всех вокзалах, перекроем дороги из города, но, я уверен, он еще придет в больницу.
Пока Павел говорил с Леонидом, Зорина следила, чтобы врачи аккуратно клали Дмитрия на носилки, и гладила его густые волосы:
– Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо.
– Ему просто повезло, что не задето сердце, – сказал ей доктор.
Журналистка схватила его за локоть:
– Сделайте для него все.
– Обязательно, – пообещал врач.
Михалыч паковал четвертый кинжал. Киселев давал указания полицейским.
– Сейчас мы поедем в больницу, – Костя подошел к Кате и обнял ее. – Скоро все кончится, родная.
– Надеюсь, – прошептала женщина. – Очень надеюсь, что пятая жертва у него еще не намечена.
– Ты оказалась права насчет причин убийств, – проговорил муж. – Он действительно убивал молодых и красивых.
– Но все молодые и красивые были похожи на любовников его матери, – заметила Катя. – Он самый настоящий маньяк. Его нужно как можно скорее обезвредить.
К ним направлялся Павел:
– По коням, ребята. Впрочем, Катюша может ехать домой. Мы справимся и без нее.
Зорина покачала головой:
– Нет, я поеду с вами.
– Хорошо, – не стал спорить Киселев. – Поехали.
К приезду оперативников молодые полицейские, переодетые в спортивные штаны и футболки – настоящую больничную одежду, – ходили по коридорам. На ловлю маньяка вышли, казалось, все отделы города, однако ночью Руденко не появился. Прождав его до трех часов утра, Павел решил отправиться домой и предложил то же самое сделать чете Скворцовых:
– Вам нужно отдохнуть.
На его удивление, сейчас Катя не возражала.
– Да, Паша, я поеду. Хочу увидеть свою девочку хотя бы спящей.
– Я отвезу тебя, – встрял Костя.
– Тебе нечего беспокоиться, – обратился к нему Павел. – Эти ребята проинструктированы. Больница просто наводнена нашими людьми. Поверь, сейчас ему не уйти.
– Да, ты прав. – Скворцов приобнял Катю, и они направились к выходу. Друг пошел следом.
Увидев крепко спящую дочку и прикорнувшую на диване мать, журналистка снова почувствовала укол совести. Она опустилась на колени возле матери и прошептала:
– Прости нас, мамочка.
Женщина открыла глаза:
– Это вы? Поймали преступника?
– Мамочка, мы его вычислили, – пояснила Зорина. – Но из-за этого тебе пришлось сидеть с Полиной целый день.
Мама улыбнулась:
– А мне не привыкать. К тому же приезжали отец и твоя свекровь. Мы говорили о том, что очень рады нянчить свою внучку и помогать вам.
Журналистка всплеснула руками:
– Это не может продолжаться вечно.
– Не думай об этом, – успокоила ее мать. – Лучше поешьте и ложитесь спать.
Зорина хотела еще что-то сказать, но раздумала:
– Ладно, мама. Скоро все кончится.
Глава 34
Отделение кардиологии, где лежал Валерий Руденко, кишело переодетыми оперативными работниками. Медсестры и молодые женщины-врачи строили им глазки. Симпатичные здоровые парни всем улыбались и постоянно заглядывали на кухню.
– Что у нас на обед? – интересовался один из них, здоровый, как бык, и крепкий, как многолетний дуб. – Учтите, если не будет мяса, я разгромлю кухню.
Его товарищи, среди которых был и Дмитрий Радошнов с перевязанной рукой, попросившийся в кардиологию из травматологического отделения, громко смеялись.
– У нас Петька такой, – говорили они. – Так что готовьте мяса побольше.
Оперативники, постоянно перешучивавшиеся с персоналом, не забывали контролировать обстановку. И когда на пороге отделения вдруг появилась женщина, облаченная в длинное черное пальто и шляпу с черной вуалью, парни насторожились. Дама сделала несколько неуверенных шагов в сторону палаты Руденко, но вдруг остановилась, словно что-то почуяв, и бросилась по ступенькам вниз. Оперативники ринулись за ней. Незнакомка оказалась на удивление проворной. Она вдруг забралась на подоконник и сиганула из окна второго этажа прямо на клумбу с мягкой землей. Парни прыгнули следом. Дмитрий хотел последовать их примеру, несмотря на боль в раненой руке, но вдруг резко остановился. В его голове вдруг закрутилась мысль: уж слишком демонстративно появился Руденко в больнице в своем одеянии, про которое, как он понимает, уже всем известно. Оставив друзей разбираться с фигурой в черном, он рванул в палату Валерия и увидел: над кроватью артиста склонился врач в белом халате и маске и что-то перебирал на простыне. Доктор резко обернулся на шаги полицейского. В его руке показался скальпель, и он направился в сторону оперативника. Позже Радошнов вспоминал, что его захлестнуло какое-то непонятное чувство. В нем слилось все: и желание поймать первого в своей жизни преступника, и отомстить ему за ранение, и доказать коллегам, что его не следует считать папенькиным сынком.
– Попался, негодяй, – процедил он сквозь зубы и бросился на врача.
Здоровая рука ударила по локтю, и скальпель упал на пол. В драке с доктора сползла маска, и Радошнов увидел изуродованное лицо Валерия Руденко, или сантехника, который навестил его дома. Артист делал еще несколько попыток вывернуться, однако это ему не удалось: в палату вбежал еще один оперативник.
– Так вот где он! – проговорил мужчина, увидев Руденко. – Ловко же этот тип хотел нас перехитрить. Представляешь, та бестия, которая прыгнула из окна, оказалась местным алкашом. Этот негодяй заплатил ему и заставил появиться в отделении в этом наряде, а потом устроить бег с препятствиями. Хорошо, что ты не побежал с нами, а догадался пройти в его палату. И как тебе это пришло на ум?
Он достал наручники и надел их на Руденко. Дмитрий тяжело дышал, но все же ответил:
– Простая логика. Парень знал, что мы идем за ним по пятам. Следовательно, в костюме черной вдовы здесь бы он не появился.
Коллега наклонил голову:
– А ведь точно. И как мы раньше этого не сообразили. Позвонишь своему покровителю Киселеву?
– У меня нет никаких покровителей, – процедил парень. – И больше не будем говорить на эту тему.
Оперативник неожиданно улыбнулся.
– Ну, как скажешь. Хорошо. А ты иди вниз, – он бесцеремонно толкнул уже не сопротивлявшегося Руденко. – Доставим его в отдел в лучшем виде. Время черной вдовы подошло к концу.
– Это верно, – Радошнов достал мобильный и набрал Киселева. – Мы взяли его, – только и сказал парень.
Глава 35
В кабинете Павла при вызванном следователе прокуратуры Юре Мамонтове Валерия не пришлось долго упрашивать дать правдивые показания, хотя майор произнес дежурные слова:
– Отпираться бесполезно. Против вас масса весомых улик. Во-первых, кинжал, найденный в вашей палате. Во-вторых, неожиданный для вас свидетель – наш коллега, к которому вы пожаловали как сантехник и как убийца. В-третьих, алкоголик, облачившийся по вашему наущению в костюм черной вдовы и пытавшийся увести полицейских за собой… Нет, вам не отвертеться.
– А я и не собираюсь это делать.
Было видно по всему, что актер устал, что ему самому уже порядком надоело скрываться и хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Его некрасивое лицо стало еще некрасивее, глубокая морщина прорезала лоб. В серых глазах проступала покорность судьбе.
– Я не знаю, с чего начать, – он мял в руках грязный носовой платок.
Киселев и Скворцов предпочли бы задать ему конкретные вопросы, но Катя, которая уже готовила статью, пожелала, чтобы Валерий рассказывал о преступлениях со всеми подробностями. Ее всегда интересовало, как нормальный человек становится чудовищем, превращается в маньяка и переступает грань дозволенного… Если, конечно, речь идет о нормальном человеке. Обычно причины этого кроются в детстве, и Руденко, судя по всему, не был исключением.
– Вы не представляете, что значит жить с уродливым лицом, – начал артист. – Это значит, что тебя не только не любят, тебя ненавидят. Моя мать рассказывала мне: на родительских собраниях в школе всегда хвалили всех, а ругали только одного человека – меня. Иногда было за что. Когда подруга матери изуродовала мне лицо – надо же, единственный раз мать решила заняться мной – и меня стали дразнить Квазимодо, я лез драться, – он вдруг усмехнулся. – Кто знает, впрочем, как бы сложилась моя жизнь, если бы родная мать относилась ко мне по-другому. А она тоже не любила меня. Я был для нее обузой, случайным семенем, которое дало плод. Именно так она и говорила мне. Мать страшно завидовала женщинам, имевшим мужей, и изо всех сил старалась устроить свою личную жизнь. Пятерых она всячески пыталась женить на себе, однако они устояли перед ее чарами. Во время свиданий с ними, если они говорили ей, что я им мешаю, даже если я сидел в другой комнате, она выгоняла меня на улицу, иногда под дождь и снег. Иногда они сами издевались надо мной. Когда я случайно зашел в комнату и застал мать во время интимной сцены, судья швырнул в меня ботинком и чуть не покалечил. Эти мужики отвешивали мне подзатыльники. И я возненавидел и ее, и их и дал слово отомстить, – Валерий сжал кулаки. – Наверное, лет с пятнадцати у меня возникла навязчивая идея: мне хотелось кого-нибудь убить или хотя бы избить до полусмерти. Мне казалось: сразу же исчезнет тяжесть на душе, которая не давала свободно дышать.
Руденко откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. В его памяти возник тот поздний зимний вечер. Падал легкий снег. Он шел домой из спортивной секции, где его в очередной раз обозвали уродом и бездарем. На остановке автобуса никого не было, кроме бомжа неопределенного возраста, скорчившегося в углу павильона от холода. Когда Руденко присел на скамейку, в нос ему ударил запах мочи и немытого тела. Бомж посмотрел на него осоловелыми глазами и произнес:
– Не угостишь ли хотя бы сигареткой? А то ведь околею.
Его голос напомнил Валерию голос судьи и, вскочив со скамейки, парень накинулся на несчастного и принялся избивать. В течение нескольких минут он словно не осознавал, что делает, и очнулся лишь тогда, когда бомж потерял сознание. Руденко посмотрел на него невидящими глазами и кинулся бежать. Вернувшись домой, он вдруг почувствовал облегчение. С души исчезла тяжесть, настроение улучшилось.
– Мать заметила, что со мной происходит что-то странное, – продолжал Валерий. – Иногда она поворачивалась ко мне лицом, но очень редко. Она стала выспрашивать меня, но я ничего ей не сказал. Впрочем, она не могла не догадываться о моем самочувствии, все же работала в психушке, – артист вдруг усмехнулся. – Хотя с годами у нее самой поехала крыша. Зависть к женщинам, которым удалось устроить личную жизнь, стала патологической. Помню, ее любовник судья в подробностях рассказывал о нашумевшем деле черной вдовы. Когда он уходил, мать признавалась мне, что завидует и ей. Она даже вспомнила «Капитанскую дочку» Пушкина. Помните, Пугачев рассказывает сказку про ворона и орла? Орел говорит ворону: «Лучше один раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью». Вот мать и считала: Скобина один раз напилась живой крови, а на ее долю такое не выпало.
– Именно поэтому ваша мать начала проводить эксперименты над Захаровой? – подсказал Киселев. Руденко кивнул:
– Правильно. Когда в больнице появилась Анна Григорьевна, зависть матери перекинулась на нее. Сначала женщина с охотой рассказывала, какие хорошие ей достались мужья, вот жаль только, что так рано ушли на тот свет. Сперва мать внушила ей мысль: она сама отправила их туда за плохое к себе отношение, а потом – и о черной одежде. Старушка принялась повторять глупости и носить старомодные черные вещи, а мать приходила домой, рассказывала о ней в подробностях и смеялась, – он развел руками. – А я в это время страдал оттого, что не могу заняться любимым делом. Кроме спортивной секции, я посещал театральный кружок и только там чувствовал себя совершенно счастливым. Руководитель прочил мне большое будущее, но куда там… Разумеется, меня не взяли ни в одно театральное учебное заведение. Мать подсуетилась и тут, и так я оказался в театре на ролях «кушать подано».
– И благодаря Бучумову получили однажды то, о чем давно мечтали, – вставил Костя. – Зачем же нужно было его убивать?
Валерий закусил губу:
– Когда я впервые увидел Романа, во мне что-то дрогнуло. Он был так похож на материного любовника, издевавшегося надо мной, – на судью. Во мне снова вспыхнул гнев и захотелось его убить, но я сдержал себя. В конце концов этот парень отнесся ко мне по-человечески в отличие от всего коллектива. И если бы не Верочка, которую я любил и втайне лелеял мысль, что когда-нибудь она ответит на мои чувства, я бы, возможно, не тронул его и пальцем. Но он посягнул на мою богиню…
В тот день Руденко шел по коридору театра, и когда навстречу ему выбежала рыдавшая девушка, он схватил ее за руку:
– Верочка, что случилось?
Она стиснула зубы и ничего не сказала.
– Тебя кто-нибудь обидел?
Накануне он видел, как Роман сажал ее в свою машину, и понял все:
– Это сделал Бучумов?
Худенькие плечики девушки вздрагивали.
– Хочешь, я набью ему морду? Верочка, я для тебя… – артист был готов произнести нежные слова, но Вера вдруг оттолкнула его:
– Убирайся к черту, урод, Квазиморда, и оставь меня в покое. Не тебе судить его.
Ей удалось убежать, впрочем, Валерий ее и не удерживал. В нем вспыхнула злоба, но не на нее, хотя именно она оскорбила его, а на всех красавцев вроде Бучумова. Разве это справедливо? Одним достается в этой жизни все, а другим – ничего. Именно в тот день Руденко решил свести с ним счеты, впрочем, не только с ним, а со всеми красивыми и молодыми, кто мешает жить другим. Тогда же наметилась и вторая жертва – Найденов, рабочий сцены, тоже похожий на одного из любовников матери. Однако преступление нуждалось в обдумывании, и Руденко понял: ему хочется сыграть роль, о которой будут говорить. Банальное убийство его не устраивало.
– Мать не один год гудела мне про черную вдову, – сказал Валерий. – И я решил: а почему бы мне не сыграть именно эту роль? Она показалась мне самой подходящей. Роковая женщина, которая ненавидит и убивает мужчин. Тем более козла или, вернее, козлиху отпущения, то есть Захарову, мне подготовила мать. При случае я собирался пустить следствие по ложному пути.
– Пять кинжалов – это пять любовников вашей матери, которые издевались над вами, – уточнила Катя.
Руденко усмехнулся:
– Вы совершенно правы. Казалось, я заново нарожусь на свет, если сведу с ними счеты. Убить первых было несложно. Вы догадываетесь, как я это сделал.
– Когда вы собрались убить Найденова, то прошли через черный ход? – поинтересовался Скворцов.
Валерий кивнул:
– Да.
– И вас не заметила ни одна живая душа?
Преступник щелкнул пальцами:
– В том-то и дело, что заметили. Но я слишком хорошо знаю психологию наших артистов. Поскольку я здесь работаю и они замечали меня сотни раз, то их было бы очень легко запутать. Я уверен: кто-то из попавшихся мне навстречу и слегка кивнувших вроде бы вспомнил, что накануне видел меня, но только стоило ему сообщить, что Руденко находился в больнице, он тут же взял бы свои слова назад. Дескать, вполне возможно, меня видели не в тот день. Поэтому свидетелей среди наших я не очень боялся. И еще я знал: наиболее наблюдательные сейчас на репетиции. А со студентом мне несказанно повезло. Я оказался свидетелем одной интересной сцены. Но вы уже о ней наслышаны. Мысль подставить еще одного человека показалось мне забавной. Я стал следить за ней и отыскал свою третью жертву.
– В квартирах Скобиной побывали вы, – вставил Киселев.
Руденко не возражал:
– Разумеется.
– И взяли ключи, когда приходили под видом сантехника…
Валерий кивнул:
– Вы уже все знаете.
– А знала ли мать про ваши убийства? – спросила Зорина.
Лицо Валерия перекосилось:
– Конечно, я сказал ей… Мне нравилось наблюдать, как она менялась при мысли, что родила убийцу. Но мать не могла не признать: в этом львиная доля ее вины.
– И поэтому она помогла вам, – бросил Костя. – И стала внушать Захаровой, что она убила всех этих людей. А потом ей пришлось убрать Захарову. Как она на это решилась? Мы поняли: это единственное убийство, которое не совершили вы. По словам сына Анны Григорьевны, она не допускала посторонних в квартиру. Следовательно, это сделала Клавдия Ивановна.
Преступник развел руками:
– Именно так и было.
– А потом вы подставили и ее, – произнесла журналистка. – Свою родную мать.
– Я счел, что своей смертью она искупит передо мной вину, – признался Руденко.
В течение всего разговора Катя, не отрываясь, смотрела на этого человека. Его изуродованное лицо стало выглядеть еще уродливее, чем в начале беседы, шрамы, казалось, разрослись до невероятных размеров, и она поймала себя на том, что задыхается от одного его присутствия в кабинете.
– У вас нет ни капли раскаяния, – сказала она.
Валерий хлопнул в ладоши:
– Да уж какое тут раскаяние, девушка. Я рад, что в жизни мне выпало сыграть самую запоминающуюся роль. И эта роль – не «кушать подано» и даже не Командор. Роль Черной Вдовы не каждому по силам. Я доказал всем, что я талантливый артист. Даже Бучумов был по сравнению со мной обычным смазливым бездарем.
– Вы сыграли роль убийцы, причем вполне обычного. Такие сидят в тюрьме, – отозвалась журналистка. – И они не разглагольствуют о таланте. Они убивали не ради него. Как, впрочем, и вы. Вами руководили зависть и злость. Если бы это было не так, вы бы использовали шанс, предоставленный вам Бучумовым, и – кто знает? – может, со временем и Вера обратила бы на вас внимание. Ведь главное в человеке не лицо, а душа. За красивым содержанием порой не замечаешь оболочки.
Он скривился:
– Это все пустые бредни.
Больше Зорина не произнесла ни слова. Она видела: все бесполезно. В уродливом теле оказалась не менее уродливая душа.
– Я пойду, – прошептала она на ухо Косте. – Мне очень плохо, дорогой. Кажется, сейчас упаду в обморок.
Муж помог ей выйти из кабинета, кивнув Павлу.
– Поезжай на машине. Павел подбросит меня на служебной.
– Боже, какое чудовище… – произнесла журналистка. – Какое же он чудовище… И равнодушие матери его нисколько не оправдывает. Ведь с приходом Бучумова у него могла начаться новая жизнь, та, о которой он мечтал… Но нет, он выбрал другие роли и создал свой театр… Это ужасно, Костя.