– Вперед, труба зовет…
Я поворачиваюсь, нащупывая ручку дверцы.
– Я тебя провожу, – говорит Шарль, открывая со своей стороны.
Стоя у капота машины, мы пожали друг другу руки.
Не говоря ни слова.
Направляясь к метро, я спрашиваю себя, не стал ли Шарль моим единственным другом?
20
Еще пять дней до четверга, и отступать будет некуда. Такой обратный отсчет и успокаивает, и ужасает. На данный момент я предпочитаю спокойствие.
Несмотря на полбутылки шотландского виски, выпитого накануне, вскочил я на рассвете в полной боевой готовности. Проглатывая кофе, констатировал, что просмотренные карточки начинают усваиваться. В понедельник или во вторник я должен получить результаты дополнительного расследования, и мне останется день или два на выработку стратегии. Лишь бы там было чем поживиться.
После ухода Николь в квартире стало очень уныло.
Матильда перестала оскорблять меня по автоответчику. Наверное, все ее силы уходят на то, чтобы удержать мужа от немедленной подачи жалобы. А может, он это уже сделал.
Камински, чопорный как всегда, прибыл в условленное время с точностью до секунды. У нас в программе чтение и анализ многочисленных документов, используемых при подготовке агентов Raid, психологические аспекты захвата заложников и допросы.
Сначала он набросал подробный список всех вариантов поведения, на которые могут решиться заложники – при условии, что их продержат достаточно долго, – и тех мер предосторожности, которые обычно принимают коммандос. Это позволит мне ознакомиться с различными психологическими стадиями, через которые проходят жертвы, а значит, определить, в какие моменты они будут наиболее уязвимы.
Ближе к полудню мы подвели итог проделанной работе, а после обеда занялись исключительно допросами. Мой опыт менеджера хорошо подготовил меня к подобным техникам манипуляции людьми. Допрос заложников – это не что иное, как собеседование при приеме на работу, умноженное на ежегодное собеседование по подведению итогов и возведенное в квадрат наличием оружия. Главное отличие в том, что на предприятии служащие пребывают в состоянии замаскированного страха, а при захвате заложников жертвы открыто рискуют жизнью. И то сказать… На предприятии тоже. В конечном счете единственная настоящая разница заключается в оружии и в инкубационном периоде.
А вечером, как и договорились, мы ужинаем с Люси.
Это она меня пригласила, и она же выбрала ресторан. Рано или поздно, старея, мы становимся детьми наших детей, и теперь уже они берут на себя заботу о нас. Но поскольку мне не хочется верить, что это уже свершилось, я предложил поменять ресторан. И мы отправились в «Роман нуар», который был в двух шагах. На улице тепло, Люси совершенно очаровательна и делает вид, что в нашем совместном ужине нет ничего необычного. В силу умалчивания и попыток говорить о чем-то другом это «необычное» вдруг превращается в отдельное событие. Люси пробует вино (всегда считалось, что в семье она наиболее продвинута в этой области, хотя никаких тому доказательств не существовало). Полагаю, она не знает, с чего начать. В любом случае она болтает обо всем и ни о чем: о квартире, которую она решила поменять, потому что там слишком мало света, о своей работе в ассоциации, о том, что иногда она выступает в качестве назначенного судом адвоката и это приносит какие-то деньги, позволяющие скромно существовать. Люси никогда не говорит о своих романах, пока они не заканчиваются. Раз уж она не касается этой темы, я спрашиваю:
– Как его зовут?
Она улыбается, отпивает глоток вина, поднимает голову и объявляет, будто скрепя сердце:
– Федерико.
– Ты определенно не можешь без экзотики. Как там звали предыдущего, а?
– Папа! – восклицает она, улыбаясь.
– Фусааки?
– Фусасаки.
– А какой-нибудь Омар, случайно, не мелькал?
– Тебя послушать, так можно подумать, что у меня их сотни было.
Мой черед улыбнуться. Слово за слово мы делаем вид, что забыли, зачем мы оба здесь. Чтобы ободрить ее, заказав десерт, я спрашиваю, как мама.
Люси отвечает не сразу.
– Ужасно грустная, – наконец говорит она. – И вся на нервах.
– Период сейчас такой нервный.
– Может, объяснишь?
Иногда к беседе с собственными детьми следует готовиться, как к профессиональным переговорам. Разумеется, у меня не было ни сил, ни желания это делать, поэтому пришлось импровизировать, касаясь только самых общих фактов.
– А конкретней? – спросила Люси, выслушав мой довольно сбивчивый рассказ.
– Конкретней: твоя мать ничего не желала слушать, а твоя сестра ничего не желала понимать.
Она улыбнулась:
– Ну а где мое место во всей этой истории?
– Есть одна вакансия в моем лагере, если пожелаешь.
– Это не поле боя, папа!
– Нет, и все же это бой, и на данный момент я веду его в одиночку.
Придется объяснять. И опять лгать.
Повторяя то, что я говорил Николь, я осознаю, какую же гору вранья я нагромоздил. И с трудом удерживаю ее в неустойчивом равновесии. При малейшем осложнении все рухнет, и я тоже. Объявление о работе, тесты, взятка… Тут-то все и застопорилось. Люси куда проницательней своей матери и ни на секунду не поверила моим россказням:
– Крупное кадровое агентство, которое решилось на такую дурь ради нескольких тысяч евро? Это ни в какие ворота не лезет…
Только слепой мог не заметить ее скепсис.
– Не ВСЕ агентство. Тот тип решил провернуть все в одиночку.
– Все равно риск есть. Он что, не дорожит своей работой?
– Понятия не имею, мне лишь бы контракт подписать, а там пусть его засадят, мне плевать.
Пока официант нес кофе, мы молчали, а потом никак не получалось начать разговор. Я знал почему. Люси тоже. Она не поверила ни слову из того, что я наговорил. Узнаю ее манеру дать мне это понять: она пьет кофе, поставив оба локтя на стол.
– Мне уже скоро пора…
Верный признак отказа от дальнейшего разговора. Она еще могла бы почесать там, где болит, но не делает этого. Она найдет, как запудрить мозги матери и сестре, она выкрутится. По ее мнению, я ввязался в какую-то темную историю, и она совершенно не рвется узнавать детали. Люси предпочитает сбежать.
Мы немного прошлись вместе. Наконец она повернулась ко мне:
– Ладно, надеюсь, все получится, как ты хочешь. Если я тебе понадоблюсь…
Но в том, как она пожала мне руку и поцеловала, было столько грусти…
Оставшаяся часть выходных была похожа на ночь перед боем.
В час битвы завтра вспомни обо мне[17].
Вот только я абсолютно один. Мне не хватает Николь не только потому, что я один, но и потому, что без нее моя жизнь лишена смысла. Не знаю, почему оказалось невозможным объяснить ей, что на самом деле происходит, почему все так запуталось. С нами такого никогда не случалось. Почему Николь ничего не захотела слушать? Почему она не поверила, что у меня есть шансы на успех? Если Николь больше в меня не верит, я умер дважды.
Мне нужно продержаться еще несколько дней.
До четверга.
Наутро я еще раз просматриваю свои карточки, еще раз подсчитываю, сколько я потратил, и у меня начинает кружиться голова при мысли, что будет, если все провалится. Я внимательно изучаю фотографии заложников и их биографии. Чтобы не расслабляться, я решаю пойти прогуляться. Прихватываю с собой все карточки, книжку о нефтяной промышленности из популярной серии «Что надо знать» и документы Raid, с которых Камински снял для меня ксерокопии.
Когда я вернулся, меня ждали три сообщения от Люси. Два на моем мобильнике, который я оставил дома, еще одно на автоответчике. После нашего неудавшегося вчерашнего ужина она хотела узнать, как у меня дела. Она немного беспокоилась, но не сказала почему. Мне не хотелось перезванивать, я не должен отвлекаться. Через четыре дня, когда я выиграю свой обратный билет на вступление в игру, я смогу рассказать им, как мне было без них трудно.
21
Из агентства Месташа мне позвонили вчера вечером, чтобы сообщить, что они готовы предоставить результаты дополнительного расследования. Я еще должен им половину гонорара, поэтому они не преминули напомнить, что следователи выполнили работу в крайне сжатые сроки и просто чудо, что они добились таких результатов, – старый прием по искусственному завышению стоимости продукта, меня на этом не проведешь.
Месташ пересчитал деньги, прежде чем вручить мне большой конверт. Он намеревался проводить меня до выхода, но я прошел в крошечный коридорчик перед его кабинетом и устроился в кресле.
Он понял, что, если я не получил за свои деньги того, что хотел, мы увидимся очень скоро.
Это деньги моей дочери, и я не намерен пускать их на ветер.
Но следует признать, что, учитывая сроки, работа проделана хорошо. Я не хочу этого показывать, поэтому, просмотрев первые результаты, тихо покидаю контору. Думаю, случая повидаться нам больше не представится.
Дома я убираю все с письменного стола и раскладываю все данные.
Жан-Марк Гено. Сорок пять лет.
Он мог бы родиться в девятнадцатом веке. В его роду на протяжении поколений браки заключаются только между семьями католиков. В его родословной генералы, кюре, учителя и огромное количество домохозяек, превращенных в кур-несушек. Генеалогическое древо ветвится, как тропический кустарник. Этот крошечный мирок, боязливый, как всякая буржуазия, осторожно обогащается за счет земельной ренты с начала промышленной революции, к которой испытывает презрение, поскольку от нее несет рабочим классом. Разумеется, как и следовало предположить, последние поколения бравируют своим фундаментализмом. Живут они в Шестнадцатом, Седьмом, Восьмом округах или в Нейи – все по классике. Мой Гено женился в двадцать один год и делал по ребенку каждые восемнадцать месяцев на протяжении десяти лет. На седьмом он остановился. Мадам, перекрестясь, наверняка мерит температуру строго в одно и то же время, а он все же в нужный момент увиливает в сторону, потому что лишняя осторожность никому не повредит. Естественно, периодически моему Гено хочется подышать спокойно, и желательно испорченным воздухом порока. У меня две его фотографии, на первой в 19:30 он заходит в весьма голубое злачное заведение на улице Сен-Мор. На второй он выходит оттуда в 20:45. Значит, домой он вернется где-то в 21:15. С собой у него спортивная сумка – мсье якобы ходил в свой «тренажерный зал».
Мне повезло. Его кредитка доказывает, что он еженедельно проводит свои два часа на улице Сен-Мор, преимущественно по четвергам. Среди завсегдатаев у него наверняка есть приятели. Меня это здорово повеселило. Этот тип у меня в кармане: считай, он спекся.
Поль Кузен, пятидесяти двух лет, случай куда более увлекательный, потому что менее классический.
На мой взгляд, с таким прошлым к нему не подкопаешься, тут у меня вряд ли получится обойти конкурентов. Нужно будет подсуетиться, чтобы его допрос вел не я, а кто-то из них. Поставим это целью.
На фотографиях он выглядел устрашающе: невероятно раздутый череп и глаза, вылезающие из орбит. Ежедневно является на работу в «Эксиаль», у него свое именное место на паркинге, на нижнем уровне здания компании, он референт по техническим вопросам, много ездит, пишет отчеты, участвует в совещаниях, инспектирует предприятия, и в то же время он уже четыре года состоит на учете в APEC и… получает пособие по безработице. Я внимательно изучаю его послужной список, просматриваю сопроводительные заметки, в которых содержится немало существенного, сопоставляю даты и некоторые факты, и наконец мне удается восстановить странный жизненный путь.
Поль Кузен работал на «Эксиаль» уже двадцать два года к тому моменту, когда четыре года назад его уволили по сокращению штатов в том отделе, куда он перевелся несколькими месяцами раньше. На то время ему исполнилось сорок восемь лет. Что на него нашло: непреодолимый ступор или стратегия отчаяния? Он решил продолжать ходить на работу, как если бы ничего не случилось. Его вызвало начальство, дело дошло до дирекции, и дирекция вынесла решение в его пользу: если он желает ходить на работу, нет проблем. Зарплату он получать не будет, но пусть работает, лишь бы это шло на пользу, и по-другому не скажешь: вот уже четыре года, как он доброволец!
Наверное, надеется снова проявить себя. Он работает, пока его снова не наймут.
В данном случае Поль Кузен осуществляет исконную мечту капитализма. До лучшего не мог бы додуматься и самый изобретательный хозяин. Он продал свою квартиру, потому что больше не мог за нее платить, поменял машину и ездит на дешевой малолитражке, он получает грошовое пособие, но при этом взвалил на себя сумасшедшие обязанности и ответственность. Я прекрасно понимаю, почему он так заинтересован в ликвидации промышленного объекта в Сарквиле: если именно ему поручат провести акцию по увольнению и он преуспеет, то получит свой обратный билет на возвращение в стратосферу группы «Эксиаль». Человек с подобной силой воли даст себя убить не дрогнув – он неудержим. Он никогда не уступит, даже под дулом автомата.
Зато в лице Виржини Тран, маленькой вьетнамки, я обрел прекрасного клиента.
Агентство Месташа не сумело выяснить, когда именно она встретила Губерта Бонневаля. Судя по распечатке телефонных звонков и паре проверок кредитной карточки, можно предположить, что их связи около восемнадцати месяцев. Я располагаю многочисленными фотографиями, на которых парочка совершает хозяйственные покупки на рынке на улице Пото. На последнем снимке они, обнявшись, входят в дом мадемуазель Тран. На мой взгляд, они вместе меньше восемнадцати месяцев, или же это настоящая страсть. Пояснительная записка уточняет, что они познакомились в профессиональной обстановке: на семинаре, выставке или чем-то в этом роде. Возможно. Главное тут не столько сама мадемуазель Тран, сколько ее любовник. Ему тридцать восемь, он руководитель проектов в «Солареме», филиале основного коммерческого противника «Эксиаль». Другими словами, мадемуазель Тран спит с конкурентом.
Прекрасно.
Я залез в Интернет и тут же нашел основные строительные объекты, которыми занимается «Соларем». Я мгновенно понял, в какое положение должен поставить малышку Виржини, чтобы она сломалась, а я продемонстрировал свои таланты в области тестирования людей: я толкну ее на эмоциональное предательство во имя родной компании, потребовав техническую информацию об офшорных платформах, которые строит «Соларем». Она должна будет позвонить своему другу и объяснить, что для работы ей «абсолютно необходимы» некоторые конфиденциальные технические данные о строительных проектах конкурента. Чтобы доказать верность своему работодателю, она вынудит любовника предать своего. Отлично. Хрестоматийный пример.
На Эвелин Камберлин нет ничего. Одни пустяки.
Самое впечатляющее я оставил на закуску.
Давид Фонтана. Профессионал, нанятый «БЛК-консалтинг», чтобы организовать захват заложников. Я узнал его по фотографии: тот самый мужчина, которого я видел в компании с Лакостом.
Шесть лет назад он основал агентство по безопасности. Экспертная оценка, установка, наблюдение. Дело более чем процветает благодаря царящей вокруг паранойе. Каждый год он устанавливает столько камер, сколько успевает закупать. Его отчетность не показывает сверхприбылей, и автор расследования выдвинул предположение, что существенная часть доходов, скрытая в закоулках бухгалтерских ухищрений, под тем или иным соусом уходит в карман управляющего. Скрытая часть его деятельности еще более мутная, как и его прошлое. Расследования по поручению фирм, выбивание долгов, защита во всех формах. Клиентам он представляет только респектабельный фасад своего профессионального опыта. Карьеру он начал в армии, в воздушно-десантных войсках, потом долгое время служил в Генеральном управлении внешней безопасности. Для клиентов его профессиональная биография на этом и завершается. Он никогда не упоминает о своих навыках «независимого агента». То есть наемника. Если слегка покопаться в его прошлом за последние двадцать лет, мы найдем следы Давида Фонтана в Бирме, Курдистане, Конго, бывшей Югославии… Любит он путешествия. Затем он возвращается в лоно цивилизации и начинает сотрудничать с различными частными военными компаниями, клиентами которых являются правительства, транснациональные корпорации, международные организации, владельцы алмазных копей. В основном он занимается боевой подготовкой. Его профессиональные навыки идут нарасхват в самых знаменитых агентствах: «Милитари профешенел ресурс Инк.», «ДинКорп», «Эринис»… Он не отказывает в посильной помощи и непосредственно на театре военных действий. Чувствуется, что парень просто душка.
В конце концов Фонтана был вынужден перековать свой меч на орало вследствие одного небольшого осложнения: возникло подозрение, что он принимал участие в убийстве семидесяти четырех человек в Южном Судане, когда компания, на которую он в тот момент работал, оказывала помощь отрядам «Джанджавид», ополчению, действовавшему при поддержке правительства.
С присущей ему осмотрительностью, он рассудил, что пришла пора уйти на вполне заслуженную пенсию, и создал свою собственную компанию по наблюдению и безопасности.
Бертран Лакост всего этого, конечно, не знал. Как и «Эксиаль». Рекламный проспект его предприятия безупречен, а биография тщательно подчищена. Хотя, даже если б они узнали, это их совершенно не смутило бы: в любой области следует прежде всего найти компетентных специалистов, а Давид Фонтана, безусловно, был экспертом.
Задним числом я припомнил, как испугался, когда он засек мою слежку у здания «БЛК-консалтинг». Интуиция никогда меня не подводила.
Я сделал карточку на каждого из трех высокопоставленных сотрудников и внес мои личные пометки. Я прикидывал, какие вопросы я им задам и как буду вести разговор, но меня грызло беспокойство. Мой выбор этих троих был чисто эмпирическим. Но если те, с кем я столкнусь в день тестирования, окажутся вовсе не теми, кого я изучил и в кого вложился, – это будет катастрофой, мне придется начинать с нуля.