Песенка песенок - Евгений Бабушкин

Евгений Бабушкин «Песенка песенок» Повесть

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Глава первая

1. Когда у Зацовера умерла жена, он пошёл по улице.

— Ага, — сказал он. — Ага. Скоро лето. В белых и золотых тряпках девушки побегут. Голые ноги, голые животы. Могу теперь трогать животы. Могу быть заново, со второй попытки счастлив.

Зацовер ударился о здание, по большим глазам потекла кровь. На обочине таджик собирал оранжевые конусы.

— Там-там-там, — сказал таджик. — Там кафе. Можно съесть мясо и заказать женщину.

— Не, не надо, — сказал Зацовер.

2. В городе ничего не случалось. Всё клали новые дороги поверх старых. На пустыре, где Зацовер когда-то пил первое пиво, возвели дома. Жили в них всё те же люди, всё так же. Вероятно, они лежали в своих кроватях, гладкие кожей и равные длиной, как огурцы. Мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. Зацовер лежал на полу, поворачивался на бок, говорил «а» и засовывал руку в рот.

3. Вот родословная Зацовера.

Ицхак родил Наума, Наум родил Айзека и брата его с рассечённым нагайкой лбом, Айзек родил Блюму и сказал — будешь советским инженером, Блюма родила Ивана, и некоторое время Иваны рожали друг друга. Потом снова стало можно, и родился Зацовер. Только он теперь никого не родит.

4. От жизни осталась трёхкомнатная квартира со смешным тараканом под плинтусом. Зацовер напряг тело. Чтобы совсем не зарасти смертью, он решил сдавать жилплощадь.

По объявлению приходили какие-то люди. Пришёл человек из пригорода, с серыми глазами и мелкими серыми зубами.

— Знаете, — сказал он, — у нас меж двух заводов продолжительность жизни сорок лет.

— Знаю, — сказал Зацовер.

— Везде свинец. У меня кровь запеклась в ушах, не могу спать.

— Знаю, — сказал Зацовер.

— Столько-то тысяч вас устроит?

— Знаю, — сказал Зацовер.

— Может, во мне рак размером с кулак. Скиньте немного. Всё равно завтра в урну.

— Уйдите, — сказал Зацовер. — Я слишком часто знаю.

5. — Нет, я буду писать. Я интеллигент, — сказал Зацовер. Он стал искать слова на пробу. — Кресло. Кресло. Стол. Яблоко. Лампа. Холодно. Язык.

Он посмотрел в зеркало, но лицо было похоже не на лицо, а на какие-то предметы.

6. У Зацовера поселился сосед по имени Энди Свищ. Они сели писать роман наперегонки. Однажды сосед заблевал стол, стул и пишущую машинку. Рухнул на клавиши, поранил губы и погнул букву «т».

— Я, наверно, победил, — сказал Зацовер. — На заблёванной машинке много не напишешь.

Сосед отмыл машинку в раковине, но получилось плохо:

бы ь или неееее бы ь аков вопрос дос ойно ль смиря ься под ударами судьбы иль надо

оказа ь сопро ивленьееее

7. Однажды Зацовер включил пылесос и заплакал. После этого его стали называть «ребе Зацовер».

8. Энди Свищ показал кусок романа.

«Пареееень был разносчиком пиццы, а при ворялся разносчиком смееертеельной разновиднос и гриппа. Лучше ак, чем наоборо. Чувак казался сильным. Я дос ал свой сорок пя ый — всегда со мной, подруга! — а Спарки, чёрный, как клёвая немеееецкая ачка, приго овил кас еее. Всё замеееерло».

— В слове «кастет» много неподходящих букв, — сказал ребе Зацовер. — Знаешь, это главная беда: много неподходящих букв.

9. Однажды Энди Свищ натянул свою бешеную жёлтую шапочку по самый рот и пошёл в кабак — запивать жизнь. Был полдень, воскресенье. Ребе Зацовер стал будить Анну-Алину, потому что с некоторых пор не мог быть один, а она носила такую полупрозрачную ночную рубашку, из которой всё торчит и трепещет.

Анна-Алина почти написала диссертацию на тему «Метафизика хлыста и воли», потом что-то в ней хрустнуло и она устроилась вагоновожатой.

— Спю, — сказала Анна-Алина через дверь.

Анна-Алина была блондинка, впрочем нет, брюнетка с крупным носом, тонкими руками и ногами, в точности как любил ребе Зацовер, когда ещё любил. Она делала в комнате что-то трамвайное и не выходила.

10. Впрочем, никакой Анны-Алины не было, никого кроме них с Энди не было, ребе Зацовер всё придумал, за закрытой дверью была их бывшая спальня, книги жены и её вещи, её штучки, её набор трусов с героями Союзмультфильма, её зелёный велосипед. Ребе Зацовер поставил замок, запер дверь и забыл, куда положил ключ. Иногда он смеялся без веселья, иногда молчал.

— Что-то в моей жизни машинальное, машинальное что-то в моей жизни, — сказал ребе Зацовер.

— Надо жахнуть, а потом ещё жахнуть, — сказал Энди Свищ и предложил водки.

11. Иногда ребе Зацовер гулял. Он выбирал квадрат и гулял по квадрату. Цвела черёмуха, район оброс словами. Всё строили и строили. Быстрые подростки писали на строительных заборах: «долой фашизм», «пофиг на нацию». В соседнем дворе обижались и писали поверх: «долой иудаизм», «пофиг на нацию черножопых».

Однажды Энди Свища поймали фашисты и выбили ему много зубов. Он стал похож на пишущую машинку. Это были те самые парни из третьего класса, у которых он, злой пэтэушник, отнимал жвачку.

— Эфо фамое непияфное, — сказал Энди Свищ.

— Смешно, — сказал Зацовер, — хожу живой еврей, а бьют тебя.

— Пофому фо вы вфе фкоты, — сказал Энди Свищ.

12. Ребе Зацовер сказал:

— Я написал роман. Всем романам роман. Некоторых людей смастерили только для того, чтоб они встали во фрунт и записались в герои моего романа. Идет такой Хрен Хреныч. Мысленно стучит по ступеням шпорами. Представляет, что сделает с женой и дочерью, когда вернется с работы. Кладет ладонь на дверь, толкает. А там вместо двора-колодца — а ничего. Я ещё не придумал. И так вот они живут, добрососедствуют. Сжимают в руках мясо ближнего своего. Облизывают в полусне горькие губы. Некоторые даже любят детей и ходят в музей посмотреть на квадрат Малевича. Глядят: квадрат. А за ним — а ничего. Малевич не придумал. Смертная жизнь. Сами себя опишите с ног до головы. Что скажешь, Энди?

— Дерьмо. Мало наркоты и приключений.

13. Ещё Энди Свищ сказал:

— Слушай, только двадцать процентов женщин любят минет. Ты понимаешь, только каждая пятая тёлка любит сосать. Остальные делают это через силу. Я не хочу, чтобы мне сосали через силу. Я уважаю женщин.

— Уваженья мало, борись за их права, — сказал ребе Зацовер.

— А вообще нам нужна тёлка. Просто чтобы рядом была. Без женщины мужчина превращается в куль с говном.

14. Ребе Зацовер опустошил запретную спальню, а вещи жены сложил в четыре пакета и расставил по углам. Он почувствовал себя в заброшенном магазине. Он обнял зелёный велосипед и лёг рядом с ним. И почувствовал себя в заброшенном театре. Лучше магазин.

15. И въехала незнакомка Таисия, и молча поставила рыжий чемодан, и уснула. От неё пахло цветами и водкой.

— Она как та девочка из девятого класса, на которую посматривал, а подкатить не решался. Как та кофейная попутчица в лазоревой футболке, в поезде с юга на север. Совокупный образ всех барышень, о коих грезил в полусне, — поэтично сказал Энди Свищ.

А ребе Зацовер подумал, что незнакомка Таисия будет лежать там, где лежала жена, и его улыбка стала запятой.

16. Незнакомка Таисия вытащила пачку рваных, но крупных купюр и отправила Энди Свища вставить зубы. А Зацовера посадила рядом, перед пустым экраном.

— Вот у вас обычный трубко-лучевой кинескоп, корейский, — сказала незнакомка Таисия. — А половина страны мечтает о таком же, но жидко-кристаллическом, плоском, как небо. Что скажешь?

— А другая половина — сказал ребе Зацовер, — именно о таком, как у нас, мечтает. Потому что в их зассаных домах стоит чёрно-белый ящик «Радуга».

— Но показывают-то одно и то же. Можно даже сказать — и вовсе ничего не показывают.

— Без телевизора всё равно хуже. Придётся друг на друга смотреть.

— А половина людей не хочет лица ближнего. Им бы красивые пятна на кинопленке.

— А другой половине — хоть что-нибудь без гноящейся раны и бельма.

— Давай дружить, — сказала незнакомка Таисия. — Я принесу водки.

17. Однажды они выпили ещё водки и деньги кончились. Энди Свищ опять блевал — но нежно, с балкона, на жигули с разорванным капотом. Таисия зажгла длинную макаронину и сделала вид, что курит.

— Это предпоследняя макаронина, — сказал ребе Зацовер. — Дальше только пшено и пельмени, они огнеупорны. А потом всё.

— Никогда не говори «всё». Потом будет ещё кое-что, — сказала Таисия. — Мне было трудно, меня трогали четверо у забора. Но вот я здесь.

— Мне тоже трудно. Я хочу ничего не делать, только жрать овощи и спать на солнце! — сказал Энди Свищ и сел на стол. — Можно же? Можно? Моя высокая культура речи и быта — это маскировка. Я же ПТУ закончил. И блюю на чужие жигули. А мог бы — на собрание сочинений Шкловского. Или на своё собрание сочинений.

— Пойдёмте спать. Скорей бы похмелье — почувствовать, что живой.

18. Однажды ребе Зацовер остался один, полез на шкаф и достал сумку. После этого он снова стал просто Зацовером. В сумке были всякие вещи. Искусственный кот. Эстонская книжка про каких-то психов. На дне Зацовер нашёл глупый жёлтый пистолет, стреляющий полыми шариками из пластмассы.

Зацовер подумал.

Впрочем, просто подождал.

Засунул пистолет в рот и выстрелил.

— Бог превращает страшное в игрушечное, — сказал Зацовер, выплюнув шарик. — А иногда наоборот.

Глава вторая

1. Ещё Таисия показала рыжий чемодан.

— Знаете, что там?

— Знаю, — сказал Энди, — оружие и кокаин. И запасной лифчик. Синий в оранжевый горох.

— Мы живём бок о бок чёрт-те сколько, твои волосы вмылились в моё мыло, а ты до сих пор не знаешь, какие лифчики носят настоящие женщины. Там костюм красной белки.

Она раскрыла чемодан, и в чемодане был костюм красной белки.

— Вам бы тоже подходящую одежонку, товарищи. Мы поедем в райцентр. К дядьке.

— У тебя дядька?

— Это некий общий дядька. Очень важный.

2. Однажды электричка была полна измученных женщин. Энди стал кадрить попутчиц.

— Милая! У вас и груди, и глаза круглые. Откуда вы такая красавица?

— Пошёл на хуй, ёбаный в рот, — ответила женщина голосом покойника.

Энди загрустил.

— Расскажи чего-нибудь, — попросил он.

— Хорошо, — сказал Зацовер. — Одна девочка, приятная такая, с длинной белой косой, попала в беду. В городе был большой пожар, огонь падал с неба, и вся семья у ней погибла, все сгорели огнём. Шла она по дороге, плакала и хохотала. А навстречу ей добрый мужик, в пиджаке и в рубашечке. Пожалел он девочку и дал ей деревянную чурку. «Вот тебе новые папа и мама, вот тебе новый дом, вот тебе новый пёс Полкан». Девочка обняла чурку, надела на неё вязаную шапку, засмеялась, взяла пулемёт и убила всех, а потом упала в озеро и утонула. Те, что остались, стали думать. Решили, что, наверно, в чурке содержались отравляющие вещества, что, наверно, от них девочка сошла с ума, в следующий раз надо будет дать ей, наверно, другую, экологически чистую игрушку.

3. Почти уж ночью Зацовер, Энди и Таисия вошли в райцентр. Заколоченные дома не отбрасывали тени. У фонаря стоял коротко стриженый человек и рассматривал пустой шприц.

По улице вихляли серые автомобили, в них орали и бил барабан. В конце аллеи искалеченных тополей стоял огромный бетонный сарай с лампочкой. Это был дом культуры. Энди прищурился и прочитал нараспев:

— Вокальная студия «Солист». Клуб для пожилых «Вторая молодость». Шахматный клуб «Ладья». Театральная студия «Фантазёры». Весело здесь живут — умереть забыли!

— Пустое место, — сказал Зацовер.

— Тут нет ничего, — сказал Энди.

— Это место, полное значений, — сказала Таисия и облизнула рот. — Днём тут руководит хорошая женщина, она пыталась дать нам взятку блинами с мясом.

— Зачем взятку?

— Просто, а вдруг. А ночью здесь дядька.

4. И вошли они в кинозал с вывороченными деревянными креслами. У потолка вполсилы трещали лампы.

— Однажды тут снова покажут кино, — сказала Таисия и хихикнула, — большой корабль пальнёт по большому дому, каменные звери оживут от ужаса и на ступени рухнет женщина с расколотым лицом. И всё под музыку.

Зацовер посмотрел на Таисию, и увидел, что даже в жёлтом свете у неё совершенно белая шея.

— Я тоже люблю кино. Больше жизни. И я думаю, — сказал он, — здесь покажут яблоки. Красивые толстые яблоки под дождём. Долго. И под музыку, чёрт подери.

5. Кресла вздрогнули, на свет выполз мужчина. Он был грязно-рыжий, как нечищеная морковь. Правая рука запуталась в бороде. В белых глазах трепыхались зрачки.

— Здравствуй, дядька Витька. — сказала Таисия и поклонилась мужчине в ноги. — Я тебе привела вот двоих. Их бы приодеть.

— Что, не сволочи? — спросил мужчина. — А то был тут один — так сволочь. Я ему в рыло дал, пусть катается по свету. Отвечайте вежливо.

— Мы не сволочи. Я Зацовер.

— Кто такой?

— Одинокий человек умственного безделья, — сказал Зацовер и скривился. — А вы кто такой?

— Что, сектант какой-то или русский мыслитель? А то у меня изжога от всей этой поебени, — сказал Энди Свищ.

— Нет, — сказал рыжий мужчина и его взгляд встал. — Я портной. Я здесь давно живу, при доме культуры. Нахватался. Шил костюмы для утренников. Видел Снегурочку изнутри. Деда Мороза без портков. Жил и шил. Шил и жил. Вот теперь и для вас кое-что сделал. Такая одёжка, что вы сразу в ней кем надо будете. Только вначале проповедь. Таська, посади товарищей.

6. И сказал дядька Витька:

— В храме божием бывали? Кругом источники света. Но темно, как под юбкой. Жарят отличные песни. Но никто не подпевает. Вроде Пасха давно прошла и больше не будет, но на улицу не хочется — некуда. Толпа и пустота. И вдруг ты слышишь странный звук: дышат люди. Думают о всяком дерьме, но дышат в лад. Батюшка пьяный придурок, а дьякон спит с выдуманной овцой, но и они дышат, хриплый у них вдох-выдох. Ты чувствуешь кожей и ухом, как душно кругом и надышано. Понятно, да? Вот сейчас с тобой то же самое происходит, пока ещё не самое важное, но жить уже погорячей. Время скрутило твоё слабое брюхо. Вроде жизнь была — будто полон рот мятой бумаги, годы царапали горло. А сейчас чувствуешь: кругом уже живые люди. Дышат. И минуты ползут, как вши по яйцам. И тебе больно, ай больно, ай больно, блядь, тебе становится за всё бездарное и пустое, и ты ешь ладони от боли. Доброе утро. Конец теоретической части.

Рыжий мужик перекрестился и добавил буднично:

— Было дело, девочка сняла с вас мерки, пока вы лежали от водки. Вещи готовы, из подсобки заберёте. Как наденете — сразу полдела, всё поймёте. В карманах там весёлые штуковины. Бог создал удивительных и всяких тварей, а товарищ Макаров придумал так, чтобы все были одинаково мёртвые. Не слишком-то бабахайте. А теперь уходите в город, — сказал дядька Витька, махнул головой и пропал под мебель.

7. Дары лежали в непонятных мешках. У Энди оказался костюм бутерброда с весёлым соевым мясом. У Зацовера — костюм небоскрёба с человеческими глазами. Свой костюм красной белки Таисия оставила в городе, в чемодане. В карманах лежало по пистолету системы «Макаров» — Таисия сказала, у неё такой же.

8. Утром райцентр был тих. Зацовер шёл и чувствовал во рту загадочный металл. Солнце обнажило кривые дома и пустые кусты. Луч упал на рекламный щит в три человеческих роста — нарисованная от руки Золушка с глазами разного размера. По Золушке ползли слова с развратными завитушками: «Тут не так-то просто взять вот так вот и поменять вот так вот свою жизнь резко и внезапно. Мы тут зажаты в рамках маленького пространства, где прошлые неудачи нам постоянно припоминаются в совершенно неожиданных ситуациях. Знай и люби свой город». Ниже, мелкими буквами: «По заказу районной администрации». Ещё ниже, старательной детской рукой: «Дед Мороз и Снегурочка — хуй и пизда».

Зацовер, Энди и Таисия медленно шли к станции, почти счастливые от бессонницы и бессмыслицы.

— У меня есть двести миллилитров водки, — сказал Энди Свищ и достал из ниоткуда бутылку. — Выпьем за то, чтобы однажды проснуться в кино.

Они выпили водки, и жизнь сделала ещё один круг.

9. Электричка смердела всё так же и была, кажется, всё та же, они поставили мешки в проход, пассажиры запинались и скучно, автоматически матерились.

— С тебя притча, Зацовер, — сказала Таисия. — Коротенькая.

Зацовер сказал:

— Встретились как-то раз Гамлет, Фауст и герои итальянских опер, такие, знаете, в сюртуках и жабо. И начали разговаривать. «Не грузи», — сказал Гамлет призраку. «Не еби мозги», — сказал Фауст пуделю. «Relax, take it easy», — спела Сюзанна, и Фигаро смолчал. Дальше ничего не было, ни трагеди, ни комеди, ничего.

Если я когда-нибудь спою так же, выстрелите мне в рот, пожалуйста.

Зацовер решил, что слишком много думает о своём теле и начал думать о телах других людей.

Вскоре все кое-как уснули, и поезд качал их.

Глава третья

1. Однажды Пандоплеву разбили голову балалайкой. Много лет он носил злой шрам поперёк лица. Исполняющий обязанности заместителя начальника руководителя отдела по расследованию особо важных дел следственного управления следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации по городу младший советник юстиции Олег Пандоплев, так называлась его должность, и всё было правдой, но где-то на полпути терялся смысл. Когда приезжало начальство, Пандоплев прятался в синий мундир с некоторым количеством фальшивых звёзд. В остальное время надевал рубашку в тонкую полоску, пальто в ёлочку, клетчатый шарф и предпочитал рябить. В ведомстве не помнили его лица и даже шрама не помнили.