— И ты, — спросил чародей неверяще, — хочешь его переделать?
Олег наткнулся на его изумленный взгляд. Пахнуло холодком, подумал с отчаянием и раскаянием: в самом деле, кто я? Есть же более мудрые, более знающие... И тут же вспомнил Мрака с его злым объяснением всех нелепостей этого мира: умные да знающие читают умные книги да сопят в тряпочку, а миром правят просто наглые, которые набрались смелости вести народы, ломать и строить, править и карать...
— Хочу, — ответил он с усилием. — В мире потому столько дури, столько нелепостей, что правят не мудрые да знающие, а... черт знает кто.
Он поморщился от стыда и унижения, вспомнив недавнюю победу, странную и нелепую, когда они спасли мир. Вернее, спасли человечество. Как сами вырвали победу у более мудрых, более знающих, более умеющих.
Беркут подумал, одобрительно прогудел:
— А что? Мысля достаточно безумная, чтобы быть верной. В самом деле, неплохо бы всех этих тупоголовых, именуемых волхвами, магами, волшебниками, чародеями... собрать в один кулак! И сдавить, конечно. Чтобы потекло, потекло... В мире должен быть порядок! И одна голова. Моя, конечно. Давай, парень! Если чувствуешь в себе силы, сгоняй всех этих гусей в одно стадо.
Олег смотрел исподлобья. На скулах до скрипа натянулась кожа. Он чувствовал, как вздулись рифленые желваки, а зубы сжались так, что перехватили бы топорище.
— Сгонять? Я намеревался как-то убедить.
— Убедить? — изумился Беркут. — Разве колдуны не люди?
— Но есть же мощь доводов...
Беркут хмыкнул так гадко, что Олег поперхнулся, умолк.
— Мы не просто в соперничестве, — объяснил Беркут покровительственно. — Мы в постоянных войнах! Да-да, не всяк это скажет, все они юлят, но я тебе скажу правду. Каждый из великих колдунов, а таких не так уж и много, уже расширил свою власть на все земли, до которых смог дотянуться. И расширял бы дальше, но там уже было захвачено другими колдунами. И каждый ревниво не пускает другого. И тогда началось сперва давление один на другого, прощупывание мощи, а потом и попытки уничтожить... Сейчас каждый колдун дышит ненавистью к соседям. Но каждый в своем замке, норе или в горах неуязвим, ибо укреплял все вокруг себя не один год. Как говорится, дома стены помогают. Даже если стены из глины или болотной воды.
— Разве такие есть?
Беркут посмотрел с интересом:
— Не знал? Пожалуй, пора тебе пообщаться и с такими. Может быть, дурь пройдет. Если же нет, то тебя начнут принимать серьезно.
Что-то в голосе могучего чародея насторожило Олега:
— Это как?
— Начнут опасаться, — объяснил Беркут. — А у нас, сам понимаешь, кого опасаешься, того бьешь первым. Из-за угла, из-за стены... у колдунов нет правил чести, как у тупоголовых воинов. Правда, застать колдуна врасплох почти невозможно. Да и не покидают своих нор, где, как я говорил, им стены помогают.
— Это все говорят, — сказал Олег, было горько и стыдно, что уцелел пока что лишь потому, что никто его не считает хотя бы чуть-чуть опасным. Так, дурачок... Только что слюни не роняет, в соплях не путается. Зачем такого обижать, он уже богами обижен... — Но что же делать? Что делать?
Беркут хмыкнул:
— Кто виноват и что делать — два вечных вопроса чародеев... Ладно, меня ты почти убедил. Всех колдунов в мешок, а я — сверху! Такое объединение принимаю. А сейчас давай я тебя отошлю к чародею, каких ты еще не зрел! Только не подпрыгивай. Ишь, подумал... Я вижу, что подумал. Ты же мечтал побывать у настоящих чародеев? Тебе и так повезло. Другой за всю жизнь одного не увидит. Поговори с ним, ладно?
— Я, — прошептал Олег, он боялся верить удаче, — я скажу все, чтобы убедить!
Беркут буркнул:
— Ну-ну. Стань вот там. Нет, лучше сядь. Задержи дыхание...
— А как же тот, другой?
— Мне это не нужно, — отмахнулся Беркут с великолепным высокомерием. — Я силен по-настоящему!.. Закину хоть на другой конец Артании. Даже в Куявию могу, понял?
Олег шагнул из сухой полутемной пещеры Беркута прямо в мир распыленной горячей воды. В клубах пара угадывались изогнутые, как в корчах, стволы деревьев, какая же сила их так скрючила, в горло сразу хлынул горячий туман, закашлялся, стиснул челюсти.
Волчовка отсырела, в сапогах чавкало, хотя еще не сделал шага, только переступал с ноги на ногу. Волосы намокли и свисали сосульками. Крупные капли повисли и на щеках, ползли по шее, а между лопаток пробежала струйка неприятно теплой воды.
Оглянулся, но вместо убежища Беркута, с его холодным сухим воздухом, за спиной уже лес, странный и причудливый. Деревья застыли на растопыренных корнях над водой, словно брезговали прикасаться. Серые склизкие корни напомнили Олегу паучьи лапы. Вода серо-зеленая, мутная, из глубины постоянно всплывают коричневые облачка мути, и он с холодком понял, что там кто-то плавает, роется, грызет, закапывается.
— Эй, — сказал он громко, — есть здесь кто-нибудь?
В двух шагах мутная вода забурлила, словно там забил мощный источник. Мелкие листья разбежались, разогнанные невидимой рукой. Олег отступил на шаг, а из бурлящей воды неспешно поднялась голая, как колено, голова. Олег поежился, глаза не только без бровей, но и без век, смотрят немигающе, а мутные потоки, бегущие по лицу, вроде бы не мешают...
Толстогубый рот задвигался, но сперва Олег услышал только хриплые квакающие звуки, словно колдун не мог вспомнить человеческую речь.
— Кто ты, смертный?
— Все смертно, — ответил Олег мирно. — Даже бессмертные боги. Меня зовут Олег, я младший волхв, что вознамерился достигнуть мудрости побольше. Но одни мне отказывают, другие перебрасывают друг другу как игрушку. Или... забавного дурака. Видать, жизнь у колдунов скучна, позабавиться не над кем.
Вода ручьями сбегала с лоснящегося, как у вымытого кабана, тела колдуна. Запах шел мерзостный. Олег непроизвольно отодвинулся. Чародей буркнул насмешливо:
— Что, не нравится?
— Если ты живешь так, — ответил Олег уклончиво, — значит, это чем-то вызвано. Я слишком мало знаю, чтобы судить.
Чародей на миг ушел под воду, а когда вынырнул, пробурчал недоверчиво:
— Ух ты... Я привык, что всяк сразу же решает, как правильнее, будто он здесь прожил, а не я. Ладно, не морщи нос. Меня зовут Ковакко, я здесь хозяин. Но я не зрел, как ты прошел!
Олег сказал осторожно:
— Ты мыслил о высоком, не заметил...
— Скорее о глубоком, — буркнул колдун. — В Лесу или в горах так не переплетаешься с миром... Здесь я чую кожей, где и что происходит! Как будто через мой пот, мою мокрую кожу в меня входит не только болотная вода... слышу не только голоса людей, зверей и подземных гадов, но рост травы, движение корней за тридевять земель. Я заранее знаю, когда дрогнут горы! Я даже не колдун или чародей, как меня зовут, я просто часть этого мира. Но я не зрел, когда и как ты прошел!
Олег медленно наклонил голову:
— Чтобы вывести реку наверх, сдвинуть гору или заставить в пустыне появиться еще одному оазису, тебе стоит только захотеть и пошевелиться самому... Так?.. А здешняя земля отзовется.
Ковакко сказал польщенно:
— Ты слишком... но вообще-то все верно. Только тут гор нет, как и... что такое пустыни? Но реку в самом деле могу... Если тебе это важно, я могу взять тебя в ученики. Через тридцать — сорок лет уже что-то сможешь. Может быть, сможешь. Если, конечно, тебя влечет такая мощь. Тебя как звать?
— Олег.
— Олег? Странное имя.
— Почему?
— Не знаю. Все имена что-то да значат, потому и даются. А что значит Олег?
— Это знают только мои родители, — ответил Олег. — Тридцать лет... это страшно. Но ты первый, кто сказал, что можешь взять меня в ученики.
Колдун хмыкнул:
— Могу. Так как, говоришь, ты прошел?
— Я не говорил... Меня сюда перебросил или перенес, словом, открыл дверь в твой мир колдун Беркут.
От мокрого колдуна пошла волна гнусного запаха. Олег задержал дыхание. По болоту кое-где высовывались мокрые головы, он чувствовал упорные немигающие взоры, затем ощущение исчезало, но хлюпало в другой стороне, он находился под прицелом выпуклых глаз и все время был в досягаемости зеленых перепончатых лап.
— Опасно близко, — пробормотал Ковакко, — опасно... В двух саженях начинается моя первая защитная полоса... У всех колдунов такие! Каждый окружает себя в два-три ряда, чтобы никто не вторгся незваным. Но то, что этот Беркут не прибил сразу... гм... я слышал о нем разное... Гм... Наверное, в самом деле чем-то... Ладно-ладно! Я же вижу, не рвешься в болото. Молчи, видно. Если такой уживчивый, то я мог бы направить тебя к Сосику! Это единственный, кто мог бы научить на самом деле.
Мир качнулся под ногами. Олег ощутил боль в груди, прямо из сердца вырвалось отчаянное:
— И даже ты... даже ты спихиваешь меня куда-то, кому-то! Никто не хочет, все только перебрасывают меня один другому. У меня уже в голове все смешалось, все ваши гнусные рожи... э-э... прекрасные лица путаю!
— И даже ты... даже ты спихиваешь меня куда-то, кому-то! Никто не хочет, все только перебрасывают меня один другому. У меня уже в голове все смешалось, все ваши гнусные рожи... э-э... прекрасные лица путаю!
Ковакко на миг опустился в грязную воду, а когда его мокрая голова поднялась на поверхность, на лысину прилипли мелкие листочки ряски, к ней прижался брюхом крохотный лягушонок.
— Ты даже не зришь своего везения, — пробулькал болотный колдун с отвращением в голосе. — Тебя не остановили!.. Дали пройти так далеко!.. А ты ждал, что принесут на печь? Или что сразу же за порогом счастье и справедливость? Ты прошел от одного к другому... как тебе зрится, зазря, но каждый что-то дал... даже сам того не желая!.. Вернее, ты сам взял, если не полнейший пень, каких в лесу... да и среди людей хватает. Если не хочешь... смотри, была бы честь предложена.
Сапоги Олега погрузились уже почти до колен. Болотная жижа медленно поднялась до краев голенищ, застыла, вздуваясь валом, как вокруг городища, Ковакко шелохнулся, может быть, нарочито, и мерзкая теплая грязь хлынула в сапоги.
Глава 31
— Благодарю за честь, — сказал Олег. — Я уже вижу, что не всякую дверь откроешь, а откроешь, то либо по рогам получишь, либо кукиш поднесут... Но ломиться в двери надо. Иначе уж точно ничего не получишь. Как добраться к этому великому мудрецу и учителю?
Говорил он вроде бы правильно, но в голосе звучало такое глубокое разочарование, что Ковакко только сочувствующе булькал, разводил по воде короткими сильными руками. Между пальцами тонкая пленка отсвечивала оранжевым.
— Я помогу, — сказал он наконец. — Хотя это и против моих правил. Но Сосику — настоящий мудрец. И уж он-то учить не откажется. Это точно.
Олег, который уже то обжигался, то падал голым в снег, то стукался головой о все деревья, спросил недоверчиво:
— А все остальные? Они себя называют самыми что ни есть настоящими.
Ковакко нырнул, под водой протянулся след из пузырьков, наконец он высунул мокрую блестящую голову шагах в трех:
— Одно дело, как оценивают себя они, другое — как оценивают другие. На этом можно бы наторговать горы золота! Покупать по настоящей цене, а продавать по запрашиваемой... Сосику, так его зовут, единственный, которого и другие считают мудрецом. Зато всех остальных, кроме себя, недоумками.
Олег признался:
— Да, это уже признание...
— Сосику, — продолжил Ковакко уважительно, — единственный, кто догадался... а потом и сумел отыскать связь между всем живущим на земле и звездами, морем, лесом, горами...
Олег опешил:
— Как это? Не понимаю.
— Многие колдуны стараются узнать твое имя, чтобы как-то влиять на тебя. Даже причинять вред, насылать порчу. А Сосику сделал другое... Ему не нужно твое имя, ему достаточно сказать, когда родился, и он предскажет тебе твое будущее.
— Разве это возможно?
— Сосику это может. Он никому не вредит, никогда не пользуется во вред своими знаниями. Если скажешь ему еще и месяц, а то и день своего рождения, то он предскажет тебе твою жизнь с точностью каждого камешка на твоей дороге!
— Невероятно, — пробормотал Олег. Сердце застучало, в измученном теле затеплилась слабая надежда. Хоть кто-то не во зло, не пользуется своими знаниями даже себе во благо! Может быть, эта белая ворона и есть то, что он искал... — Где этот Сосику?
— Он живет в тридесятом царстве, — сказал Ковакко мечтательно, голос стал тише. — В сказочно красивом месте. Хоть и не болото, конечно. В самой красивой долине... в самом цветущем месте этой долины... у него чудесный сад... Там даже озеро! Лет через сорок могло бы стать прекрасным болотом, но пока что простое озеро. И ни зверь, ни человек, по молчаливому уговору, не нарушают покой мудреца, который никому не вредит, а всем желает только блага. К нему часто приезжают другие мудрецы, ведут степенные и неспешные беседы. Он всем рад... но тебе туда не стоит, парень.
Это было так неожиданно, что Олег отпрянул, взбаламутив гнилую воду. Ряска вошла волнами.
— Почему?
— А ты посмотри на себя, — посоветовал Ковакко. — Из тебя мудрец как из моего... гм...
Олег сжал кулаки:
— Я пока что не мудрец. Пока что я могу размазать по стене любого, кто откажется указать мне дорогу. И еще я могу возжечь костер, который высушит половину этого болота.
Ковакко крякнул со странным для Олега удовлетворением:
— Вот-вот! Что я говорил? Чуть не так, сразу в рыло. Да, из тебя будет еще тот мудрец!.. Ты даже не подумал, что стоит тебе только шелохнуть пальцем или губой... стоит мне только заподозрить, что ты что-то замыслил...
Из воды прямо у ног Олега со всех сторон поднялись огромные крючковатые лапы. Пальцы коснулись пояса, вода блестела на страшных когтях, тут же опустились обратно.
— Да, — шепнул он побелевшими губами, — вы, колдуны, умеете себя обезопасить. Прости, с языка сорвалось. Просто уже осточертело ходить туда, не знаю куда, отыскивать то, не знаю что. А когда добуду, принесу, мне же этим по голове и настучат. Приходилось махаться... ну, с очень разными, я тогда думал, что уж труднее быть никак, дурак!.. я вот сейчас в темноте, весь в плевках и в собственных соплях, пальцев на одной руке не сочту... и вообще уже не знаю, пальцы ли это...
Колдун молча скрылся под водой, но Олег не двигался, чувствовал, что произойдет что-то еще, мудрецы не уходят даже из жизни, не сказав мудрых слов, и в самом деле: вода забурлила, медленно поднялась блестящая лысина, выдвинулась вся голова, а толстые губы промолвили квакающе:
— Растешь. Дураки уверены всегда.
Олег плюнул, стараясь не попасть на лысину, вот тебе и мудрость. Еще один такой полет в вихре, и от него останется пустая шкурка с перемолотыми костями, но иначе, похоже, отсюда не выбраться... Беркут отправил его если не на верную смерть, но все же...
Поверхность болота оставалась долго недвижимой. На него с недоумением смотрели жабы, тритоны, даже протеи. Гнилая вода поднялась до пояса, в сапоги что-то забралось скользкое и мерзкое, копошилось, устраивая лежбище под его большим пальцем.
В трех шагах вода забурлила. Ковакко поднялся по грудь, могучий и широкий, как корыто для свиней. По блестящему телу сбегали коричневые струйки ила, но глаза сразу уставились на Олега с холодной враждебностью.
— Я уже жалею... но слово дал, надо держать. Когда-то я не был колдуном... Я не знаю, где этот Сосику обитает. И никто из колдунов не знает! Может быть, он вовсе не на этом свете. Больно чудная у него страна. Но он единственный, кто держит свои двери открытыми для всех. Тебя отнесет туда мой старый друг. Он там бывал, дорогу знает.
Резко, оборвав себя на полуслове, не прощаясь, Ковакко ушел под воду. Грязная поверхность сомкнулась, ряска подергалась и застыла, зеленая и плотная настолько, что издали болото сошло бы за ровный зеленый луг.
Олег с недоумением озирался. На болоте внезапно стало тихо. Жабы попрыгали в воду, а что потрусливее, сползли в грязь тихонько, стараясь не брызнуть, не выдать себя плеском, забились под самые глубокие коряги.
Он оглянулся, чувствуя затылком опасность. Волосы встали дыбом, он раскрыл рот для крика, но слова застряли в перехваченном судорогой горле.
Прямо на него падал ночной ужас, какой однажды посетил его в детстве, когда он метался в жару, а отпаивали горьким зельем. Горящие, как крупные угли под ветром, глаза уставились с нечеловеческой злобой, а когти нацелились вырвать замершее сердце.
Колдун не сказал, где найти Сосику, единственного мудреца, который берется учить, но когда болотная тварь под Олегом разогналась, разбрызгивая воду, и прыгнула в воздух, отчего брызги грязной воды окатили его с головы до ног, она повернула на юго-восток, пошла резко, словно ее хозяин незримо поворачивал ей острый клюв в нужную сторону.
Олег скорчился на загривке, терпел пронизывающий до костей ветер, стучал зубами. Мелькнула мысль, что ни Мрак, ни тем более Таргитай не страдают, оба живут в свое удовольствие, всем довольны, они тоже для всех рубахи-парни, потому что живут просто, как все люди, а людью свойственно жить как траве, просто и бездумно, что растет, роняет семена, а если уцелеет и не сожрут коровы, то уронит семена и на следующее лето...
Странная болотная птица, от которой даже в под-небесье пахло тиной и лягушками, неслась как гигант-ская стрела. Ветер свистел, закручивался крохотными вихриками, холод начал проникать под кожу, мышцы застыли. Он чувствовал, как слабеют руки, а ноги сжимают бока все слабее, колени скользят по гладким перьям.
Смотрел либо вперед, либо зажмуривался, подошвы проплывают над крохотными зелеными островками в серо-зеленом мареве, это уже не степи, а бескрайнее море, далеко же забрался этот мудрец...
Впрочем, это же и он может сказать, он на месте, а вот все остальные забрались черт-те куда, некоторые даже в Гиперборею...
Медленно выдвинулся остров не остров, птица пошла по длинной дуге вниз, а превратившийся в ледышку Олег закрыл глаза, чувствуя себя дураком, что не рискнул на перелет в вихре. Вот-вот руки разожмутся, вот-вот полетит вверх тормашками. Надо было бы самому обратиться в птаху. Правда, сам летает как черепаха бегает, да и дорогу ему показывать труднее...