— Если вы будете внимательно следить за тем, что я делаю во время обеда, то завтра утром, возможно, сварите мне кофе, — пробормотал Грейди.
ГЛАВА 44
Ламар Вулси вылетел из Лас-Вегаса ранним утром, так что в Денвер поспел к позднему завтраку, но не съел его и даже не заказал, потому что двое мужчин поджидали его, когда он вышел из телескопического трапа. Поджидали в той зоне, куда после сентября 2001 года допускались только сотрудники аэропорта и пассажиры с билетами.
Едва заметив их, Ламар понял, что нужен им именно он. С такими ему уже приходилось встречаться. Полностью отмобилизованные, выглядели они расслабленными и изображали полнейшее безразличие ко всему, что их окружало, хотя на самом деле не упускали ни одной мелочи. У одного мужчины на правом ухе висел мобильный телефон «без рук», формой напоминающий окарину и размером не превышающий косточку персика.
Из вежливости, чтобы они подумали, что их штатский наряд — эффективная маскировка, Ламар отвел от мужчин взгляд и двинулся дальше, вроде бы и не обращая на них никакого внимания. И не обращал, пока один из мужчин, без мобильника, не окликнул его по имени. Тогда остановился. Повернулся, подождал, пока они подойдут, а потом спросил:
— Вы, наверное, из оргкомитета конференции?
— Нет, сэр, — ответил мужчина с мобильником и жестом предложил Ламару чуть отойти, чтобы они не мешали другим пассажирам.
Ни один из них не назвал ведомства, в котором работает, но, когда они достали бумажники и предъявили удостоверения, Ламар не удивился, увидев, что они из Министерства внутренней безопасности: Дерек Букер, Винсент Паламбо.
— Как я понимаю, выступить на конференции мне не удастся.
— Нет, сэр, — ответил Паламбо. Они уходили все дальше от пассажиров. — Организаторам уже сказали, что ваш доклад необходимо вычеркнуть из программы в связи с вашей внезапной болезнью.
— И что это за болезнь? — полюбопытствовал Ламар.
— Мы не уточняли. На ваше усмотрение.
— Что ж, привлеку на помощь воображение. Оно у меня богатое. Возможно, это будет какой-нибудь тропический паразит, вызывающий жуткое поражение организма. — Ламар нес в руке только сумку с ноутбуком. — Я сдавал в багаж чемодан.
— На это времени у нас нет, сэр, — ответил Букер. — Фельдстайн привезет его на объект примерно через час после нашего прибытия.
Ламар не стал спрашивать, где находится объект. В публичном месте они бы ему не сказали, опасаясь прослушки.
Агенты подвели его к запертой двери. По другую сторону кто-то ждал, потому что дверь открылась по условному стуку Паламбо.
Коридор, лестница вниз, коридор, коридор, дверь наружу. На бетонном поле их поджидал седан. Букер опустился на переднее сиденье, Ламар и Паламбо — на заднее. Водитель глянул на Ламара.
— Фельдстайн, сэр.
— У меня ужасный тропический паразит, мистер Фельдстайн, но не тревожьтесь. Вы его не подцепите, находясь со мной в одном автомобиле.
— Рад это слышать, — Фельдстайн снял автомобиль с тормоза и нажал на педаль газа.
— Объект в городе? — спросил Ламар Паламбо.
— Нет, сэр. Мы туда полетим.
— Куда?
— Не имею права говорить.
Недоумение, читавшееся на лице Паламбо, означало, что агент сам этого не знает. С таким Ламару сталкиваться не доводилось.
— Что у нас на этот раз? Взрывчатка? Химическое оружие, биологическое, атомное?…
— Извините, сэр. Но я действительно не имею права говорить.
Экстраординарно! Сопровождающие агенты всегда знали природу угрозы. Более того, обычно по пути проводился инструктаж.
Два самолета ожидали на рулежной дорожке, чтобы воспользоваться взлетной полосой, которую очистили для Фельдстайна.
Следуя белой линии по центру, молодой агент гнал седан с такой скоростью, будто собирался взлететь.
В дальнем конце взлетной полосы стоял вертолет представительского класса. Как только Ламар Вулси, Паламбо и Букер вышли из седана, лопасти вертолета начали вращаться, по бетону побежали их тени.
Трое мужчин, пригнувшись, направились к вертолету. Ламар и двое сопровождающих его агентов поднялись на борт, Фельдстайн уехал.
Паламбо и Букер заняли кресла у люка, Ламар прошел дальше в восьмиместный салон.
Там уже сидел один мужчина, в последнем ряду.
Ламар сел по другую сторону узкого прохода от доктора Саймона Норткотта.
— Я подцепил ужасного тропического паразита. А что случилось с тобой, Норткотт?
— Пищевое отравление.
— Тебе не хватает воображения, друг мой. — Ламар пристегнулся. — Как я уже и говорил. Откуда тебя привезли?
— Со стоянки у моего отеля. Я с таким нетерпением ждал этой конференции.
— Знаешь, может, все не так уж и плохо. Вдруг на этот раз речь пойдет не об отравлении миллионов? Вдруг на этот раз дело в грядущем конце света? Ты же не хочешь такое пропустить?
Улыбка Норткотта не отличалась от гримасы. У этого приятного во многих отношениях и невероятно умного человека чувство юмора атрофировалось еще в палеозойскую эру.
Вой двигателя нарастал, в иллюминатор Ламар видел, как быстро удаляется бетонное поле, на котором стоял вертолет.
— Как государство-банкрот платит за все эти автомобили, вертолеты, реактивные самолеты, полевые лаборатории и полчища агентов с лицами могильщиков, которые несут вахту двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, от побережья до побережья?
— Я слышал, что министр финансов проработал сделку по продаже китайцам пяти штатов Среднего Запада, где люди и так не умеют себя вести.
Норткотт не улыбнулся, смотрел на Ламара так, будто тот говорил на полном серьезе. Высокий, с хищным лицом, худой, как щепка, он наклонялся вперед, словно сидящий на ветви стервятник. Он действительно не был плохим человеком и действительно обладал невероятным умом, но располагал он к себе не больше, чем приступ подагры.
— Что им требуется от тебя на этот раз? — спросил Норткотт. — Физика или математика?
— Ты — генетик и физиолог, поэтому едва ли оказался бы здесь, если б случилось что-то связанное со взрывчаткой или химией. А если я понадобился им по части биологического оружия, то не как физик или математик, а, полагаю, как специалист по теории хаоса.
Если улыбка Норткотта выглядела как гримаса, то гримасой он напоминал человека, который увидел живого таракана, плавающего в его тарелке супа в тот самый момент, когда сломал зуб о шарик подшипника, выловленный ложкой и отправленный в рот из этой самой тарелки.
— Эффект бабочки, фракталы[37], странные аттракторы[38], нелинейные уравнения — по мне, это чистое вуду.
— Что ж, — пожал плечами Ламар, — полвека тому назад ничего этого не было вовсе. Если же пройдет еще сто пятьдесят лет и мы не сможем представить кучу неопровержимых доказательств базовых положений, я соглашусь с тобой, что нам следует прекратить называть наукой то, чем мы занимаемся, и назвать это религией. И, разумеется, у нас есть уже достаточно доказательств, на которые мы можем опираться.
Норткотт знал, на что указывали вышеупомянутые сто пятьдесят лет, и уже собрался пронзить Ламара веским доводом, но тут к ним направился агент Паламбо, перехватывая руками спинки кресел по обеим сторонам прохода. Он остановился перед ними, оперся коленом на одно из кресел.
— Расчетное время прибытия — через пятьдесят минут. Пилот передал мне запечатанный конверт с директивой. Объект — сельская местность в предгорьях, частный дом, принадлежащий некоему Грейди Адамсу. С ним будет ветеринар, доктор Камилла Райверс. Оба — на данный момент свидетели, не подозреваемые. Проблема биологическая, но, согласно принятому решению, меры по обеззараживанию и изоляции приниматься не будут. Подъедет только полевая лаборатория, располагающая стерильной операционной. Не понадобятся также и воздухонепроницаемые, с повышенным внутренним давлением противомикробные скафандры.
— Так что же это за биологическая угроза, черт побери? — спросил Саймон Норткотт.
— Сэр, в директиве говорится про биологическую проблему, — поправил его агент Паламбо.
У Норткотта перекосило лицо, скулы и кончик носа побелели, словно костяшки пальцев, все остальное покраснело.
— Меня выдернули с конференции и везут черт знает куда, чтобы рассматривать биологическую проблему?
— Сэр, исходя из собственного опыта, я могу сказать только одно: часовой механизм не запущен и конца света не предвидится, но проблема действительно серьезная. Произошло что-то необычное и очень важное. Произошло быстро и неожиданно, и событию присвоена категория Инцидента первой степени. Раньше эта категория означала исключительно угрозу атомного взрыва. Пол Джардин тоже летит туда.
За последние шесть лет Ламар несколько раз встречался с Джардином. После последней реорганизации Пола назначили заместителем главы Министерства национальной безопасности. Он курировал западную половину страны, от Миссисипи до Тихого океана.
За последние шесть лет Ламар несколько раз встречался с Джардином. После последней реорганизации Пола назначили заместителем главы Министерства национальной безопасности. Он курировал западную половину страны, от Миссисипи до Тихого океана.
Норткотт больше ничего не сказал, слова Паламбо его не впечатлили и не успокоили.
— Агент Паламбо, — обратился к мужчине Ламар, — вы уж извините, но я не расслышал имя и фамилию владельца дома, объекта. Шум мотора, лопасти, вы понимаете. Так какая у него фамилия?
— Адамс, сэр. Грейди Адамс. Ветеринар — Камилла Райверс.
— В каждом хаосе ждет своего обнаружения тайный порядок.
— Простите, сэр?
— Говорю сам с собой, сынок.
— Сэр, до конца полета вводится режим временного прекращения связи. Я должен забрать ваш мобильник и ноутбук.
Сумка с ноутбуком стояла у ног Ламара, мобильник он протянул агенту.
— Сэр, мне также нужны устройства для передачи текстовых сообщений, которые при вас.
— Сынок, жить мне осталось слишком мало, чтобы тратить хоть минуту на текстовые сообщения.
Норткотт, с другой стороны, оказался ходячим магазином телекоммуникационных средств. Бурча, он отдал два мобильника и кучу устройств, которые заполнили все карманы пиджака Винсента Паламбо.
Когда агент ушел, неся в руках сумки с ноутбуками, Норткотт повернулся к Ламару:
— В Министерстве национальной безопасности сплошь идиоты. Теперь я убедился в этом окончательно. Я попрошу вычеркнуть свою фамилию из списка экспертов-добровольцев.
Наиболее информированные чиновники федерального правительства понимали, что в подведомственных им учреждениях работают не самые блестящие научные умы… за исключением разве что НАСА и считанных научно-исследовательских институтов, которые полностью субсидировались Министерством обороны. Следовательно, лучших специалистов в самых разных областях призывали добровольно сотрудничать с Министерством национальной безопасности в случае того или иного кризиса.
К Ламару, одному из многих в этом списке, за семь лет обращались только шесть раз, хотя, по его разумению, число таких кризисов перевалило за сотню. Он сомневался, чтобы Саймона Норткотта вызывали чаще, потому что лишь малая часть террористических угроз включала биологическое оружие, тогда как специалист по вероятностному анализу и теории хаоса мог принести пользу при любом виде угрозы.
— Инцидент первой степени, — саркастически повторил Норткотт. — И, однако, это не угроза, а только проблема. Проблема первой степени.
Ламар прижимался лбом к иллюминатору, глядя на тень вертолета, плывущую по земле.
Грейди Адамс из Колорадо. У Марка не было более близкого друга, чем Грейди Адамс, и Грейди находился с ним, когда Марк погиб.
Карл Юнг, психоаналитик и философ, верил, что совпадения — и прежде всего экстремальный вид совпадений, называемый синхронизмом[39] — являются организующим принципом Вселенной, таким же реальным, как законы термодинамики и закон всемирного тяготения. В таких вопросах, как культурная и человеческая исключительность, у Ламара Вулси едва ли нашлось бы что-то общее с Юнгом, но последнему определенно отыскалось бы место в теории хаоса, согласно которой скрытый порядок может быть найден в самых хаотичных и неопределенных системах, скажем, в движениях волн во время шторма или в ярости торнадо.
Грейди Адамс. Вытянуть эту карту в это время… Ламар предположил, что с той же вероятностью ему могли сдать самую главную карту из башмака на тысячу колод.
ГЛАВА 45
По пути к дому Грейди Адамса Камми то и дело переводила взгляд с дороги на свои руки, сжимающие руль.
Много лет мирясь с положением жертвы и прожив с этими шрамами чуть ли не всю свою жизнь, она практически не думала о них, как не думала о том, что на каждой ее руке по пять пальцев и четырнадцать костяшек. Шрамы смущали ее не больше, чем ногти. Выжившего не смущают доказательства вынесенных им страданий.
Но теперь она все время смотрела на шрамы. Потому что впервые после своего пятнадцатого дня рождения почувствовала себя в ловушке, впервые за более чем двадцать лет.
* * *
В ловушку, из которой она вырвалась в тот давний день рождения, Камми попала в пятилетнем возрасте.
Началось все с того, что ее мать и бойфренд матери, Джейк Хорнер, вывезли Камми из Техаса, чтобы избежать выполнения судебного решения по опеке над ребенком.
Суд постановил, что родители имеют равные права по опеке. Зена, мать Камми, не любила, чтобы кто-либо говорил ей, что она должна делать.
Джейк Хорнер унаследовал какие-то деньги. Часть из них он потратил на покупку пятидесятишестифутовой яхты, которую назвал «Терапия».
Джейк, Зена и Камми постоянно плавали в море, от Ванкувера до Пуэрто-Вальярты в Мексике и обратно. В одном порту они никогда не проводили больше двух недель.
Майк Райверс, отец Камми, выследил их в одном небольшом порту в Северной Калифорнии. Из-за разницы в законах Калифорнии и Техаса обращаться в полицию не имело смысла, поэтому он решил действовать самостоятельно.
Когда Майк Райверс появился на причале, Зена и Джейк уговорили его подняться на борт «Терапии». Зена вроде бы раскаивалась в содеянном и панически боялась властей, Джейк заявил, что понятия не имел ни о желании Майка получить опеку над ребенком, ни о соответствующем решении суда. Джейк всячески показывал, что сердит на Зену, и заверил Майка, что они смогут разрешить вопрос быстро и по справедливости.
Просторная главная каюта яхты включала в себе камбуз со шкафчиками и полом из тика, обеденную зону и салон. Вот там Джейк и Зена зарезали Майка Райверса.
В кормовой каюте, за закрытой дверью, пятилетняя Камми слышала, как все это происходило. Убийства она не видела — только рисовала в воображении.
Ее отец умер не сразу. Он не молил о пощаде. Камми никогда не забывала, что он отказался молить о пощаде.
Джейк и Зена завернули тело в парусину, обмотали цепями. В тот же день, добавив запасной якорь, сбросили в море в двух милях от берега.
Камми была на палубе, когда они избавлялись от упакованного тела. Зелено-лиловое море разверзлось, как громадная черная пасть, в одно мгновение проглотило ее отца и лизнуло борт яхты, требуя добавки.
По возвращении в порт Джейк нашел автомобиль Майка, отогнал его подальше и бросил. В тот вечер он пребывал в превосходном настроении.
Утром они поплыли на юг, к Мексике. И словно ничего не изменилось. Совершенно ничего. На синем небе ярко сияло солнце, перед ними расстилался огромный океан, воздух пах свежестью, белые чайки парили с легкостью, которой лишались на суше.
Джейк Хорнер любил книги. Читал беллетристику и документальную прозу, но больше всего уважал тома по психотерапии. Называл себя «странником», словно не жил, странствовал в поисках призвания и веры. Он утверждал, что жизнь служит для одного и только для одного: перехода в следующую жизнь.
Камми никогда не ходила в школу, и читать ее научил Джейк. А уж потом, будучи целеустремленной самоучкой, она научилась всему, что хотела знать.
Зена высоко ценила мощь изменяющих настроение наркотиков, особенно таблеток «экстази», а Джейк любил пытать детей. Особенно огнем. Такая жизнь полностью их устраивала, а для Камми означала ад на земле.
Ее терпеливый учитель, который радовался, когда ей удавалось поймать рыбу, который на каждый день рождения самолично выпекал ей торт, был также и ее мучителем.
Десять лет они плавали по морю, и Джейк сам являл собой море противоречий. Стоило Камми порезаться или оцарапаться, Джейк обрабатывал ранку и следил за ее заживлением. Но в менее сострадательном настроении прижигал Камми расплавленным свечным воском или сигаретами, ложками и медальонами, которые предварительно нагревал бутановой зажигалкой.
Ее мать, чья совесть таяла в химическом блаженстве «экстази», говорила ей, что они должны благодарить Джейка за щедрость, с которой он тратил на них свои деньги… и за его сдержанность. В конце концов, он причинял Камми боль только дважды в месяц, в первое и третье воскресенья, так что ей не приходилось, указывала Зена, каждый день просыпаться в страхе. Кроме того, он не касался ее лица и тела, ограничиваясь только кистями и стопами. И хотя угроза сексуальных домогательств присутствовала, до этого дело никогда не доходило. Ее покорность, ее согласие на пытку приносили ему ощущение могущества, в котором он нуждался. Ее боль приводила его в экстаз.
«У бедняги была тяжелая жизнь, — объясняла Зена юной Камми. — Отец — психиатр, мать — его пациентка. Она страдала приступами депрессии и несколькими психосоматическими заболеваниями. Вылечить ее так и не удалось. По ходу лечения они зачали Джейка, но в их семье он оказался третьим лишним. По ночам он иногда плачет в моих объятиях, он такой милый».